Видящий

Когда все человечество делится на две группы, и более одаренная из них в меньшинстве, ее принято ценить и оберегать, потому Видящие обычно живут в роскоши и достатке, но никак не выходят каждую ночь на борьбу с преступностью, облаченные только в спандекс. Питеру все равно, что делают и не делают другие. Он летит между высоток, рассекая стройным телом воздух, а люди, которых он видит внизу на улицах и в окнах домов, они все такие разные: одни расцветают, другие вянут, третьи, словно иссушенный гербарий, сухо шелестят, разучившись проявлять настоящие эмоции – но все они нуждаются в защите и помощи. Он Видящий, поэтому кому, как не ему знать, кто заслуживает доброты. Город в рождественский период блестит и сияет сильнее обычного, он весь укутан гирляндами, украшениями, искусственными елками, ненастоящими Сантами, он живет и суетится. На улицы полюбоваться первым скупым снегом выходят даже те, кто с удовольствием просидели бы дома всю жизнь. И Питер видит их всех. Он видит, как в груди каждого человека распускается нежный живой цветок: у кого роскошная кремово-белая лилия, у кого тугой бутон кустовой розы, у кого мелкое соцветие ромашки – они цветут, как цветет душа при виде чего-то прекрасного. Питеру нечего было подарить тете Мей на это рождество, но она была так счастлива видеть его, ведь он так давно ее не навещал. Ее душа – пышная сиреневая гортензия, она высохла и потемнела уже давно, но изредка она оживлялась маленькими радостями, связанными с племянником. Он отказался от вечеринки с друзьями ради того, чтобы повидать тетю. Но Рождество прошло, и Питер вернулся к своим обязанностям главного защитника Нью-Йорка. "Спаси меня, Человек-Паук!" Питер нахмурился. Не самое лучше время для воспоминаний подобного рода. Со вздохом он соскочил на ближайшую крышу и забрался на водонапорный резервуар. Дэдпул, этот невообразимо странный человек, которого так сложно увидеть, не появлялся в Нью-Йорке несколько месяцев. Странно в нем не то, что он вечно с кем-то разговаривает, и даже не то, что за пару секунд прямо в драке может развернуть монолог о влиянии качества сырных палочек на игру актеров 'Спасателей Малибу'. Нет. У него не было цветка. Только сожженное маленькое семечко. Питер знал, что каждый Видящий видит людей по-своему, и что цветы – это еще не самая необычная метафора, но о тех, у кого вообще нет символа души, он не слышал ничего. Он был уверен, Дэдпул не плохой человек, но и не хороший, он компенсировал свою жестокость добрыми намерениями, а жутковатое поведение – жизнерадостностью. В первую очередь, странным было то, что его слишком легко прощать, хотя он никогда не извиняется. Но костюм горничной, украденный в секс-шопе. Боже! И его вечные скользкие шуточки, выбивающие почву из под ног. И внезапные появления. – Паучоооооок! – Питера всегда удивляло, почему паучье чутье не видело в Дэдпуле угрозы, ведь он абсолютно непредсказуем, и досадовал на то, что всегда узнавал о его приближении слишком поздно. – Давненько не виделись, аж со второго тома моего комикса. Всегда буду верить, что ты заценил платье горничной. Я ведь не ошибся таймлайном? Не должен был. Мой внутренний голос подсказывает мне, что что-то тут не так. Нет, вы не мой внутренний голос, вы голоса в моей голове, это разные вещи. Так вот. Человек-Паук встречает Новый год в одиночестве? Как так вышло? Ты должен быть на большой вечеринке с кучей друзей и поклонников, а не на крыше бруклинской девятиэтажки! – Не паясничай, Дэдпул. – Уэйд. – Перебил он. – Зови меня Уэйд. – Ладно, – протянул Питер, гадая, что могло послужить причиной такой откровенности, – У меня все еще есть обязанности. На Новый Год риск того, что кто-нибудь решит устроить шабаш, выше, чем в Рождество. – Знаешь, если ты дашь мне свой костюм и вэб-шутеры, я могу подежурить за тебя, – он ковырнул кровлю носком ботинка, заломив руки за спиной, подражая милому детскому жесту, – На самом деле, я так уже делал пару раз. Особенно весело было во втором ежегоднике. – Нет, Дэдп… Уэйд. Это моя работа, и я отношусь к ней ответственно. А почему бы тебе не пойти куда-нибудь со своими друзьями? – А, не получится. – Пренебрежительно бросил он и присел на самый край парапета, – Так вышло, что мои друзья, даже те, кто уже мертвы лет пятьдесят, имеют привычку сдавать меня тем, кто хочет моей смерти. – Прости. – Питер счел важным подойти ближе и даже сел рядом с Уэйдом. – Не думай об этом, я привык. – Он наполовину снял маску и глубоко вдохнул загазованный воздух. – Тебе не за что извиняться. Видящие часто поддаются внутренним порывам, и Питер не исключение. Он просто обнял Уэйда, крепко, искренне, лишь потому что почувствовал, что это именно то, что нужно сделать. Дэдпул не сопротивлялся, но и не отвечал объятиями, он словно боролся с самим собой: все мышцы напряглись, руки дрожали, губы почти бесшумно что-то шептали, скользя по плечу Паука. Питер напряг слух. – Не делай этого. Нет, – бормотал Уэйд с мукой в голосе, – не обнимай его в ответ. Не смей. Мы ужасны. Ужасны снаружи. И еще ужаснее внутри. Перестань. Мы не заслуживаем его. Нет. В конце концов, какая-то часть его пересилила, напряженные тяжелые руки опасливо и бережно легли Питеру на спину, и Дэдпул постепенно расслабился и обмяк. Мелкие колючие снежинки заплясали в воздухе и вскоре ровным белым покрывалом припорошили весь город. Под ладонью Питера неосязаемое крохотное соцветие дельфиниума распустило прозрачные синие лепестки, расцвело, сияя нежно-голубым светом, и с каждым вздохом Уэйда свет мерцал и усиливался. “Как жаль, что он этого не видит.” – подумал Питер и невесомо поцеловал его в щеку.