Это больнее, чем быть отвергнутым.

      POV Дейдара.       — Красный Скорпион умер, — Эти слова резанули по ушам острейшими лезвиями тысячи сюрикенов. В пугающе прояснившемся сознании они звучали вновь голосом лидера. Кажется, я никогда их не забуду. Теперь они вырезаны на коре головного мозга. Вырезаны внезапно захлестнувшей растерянностью. Я не мог осознать ситуацию еще долго. А в груди щекотно шевелился страх. Внутри меня словно образовалась воронка, засосавшая все мои мысли, все мои чувства, все эмоции. Я стал чист, как непорочный лист, только-только взятый из пачки севшим творить писателем. Но чернила капнули на белесый папирус с пера задумавшегося над идеей творца, оскверняя мои мысли паникой. Голова внезапно загудела, все такая же пустая. Первой боль посетила ее. Я сглотнул. Дышать приходилось все чаще и глубже, чтобы не задохнуться совсем. И вдруг осознание того, что я-то живой. Почти не шагнувший чрез грань перед ним, но живой.       Оглушающую тишину пещеры разбавил звук моих шагов. Быстрых, через секунду перешедших в бег. Я не могу задержаться в этом треклятом месте переговоров дольше. Ох, не эти слова ожидал я услышать, когда выходил на связь с лидером, чтобы отчитаться об упущенном джинчурики.       Я найду тебя, Данна, я не верю, что тот, кого мог назвать я Мастером, умер раньше меня. Нет. Ты не мог. Тебе же помогли, да? Тебя же убили, Данна? Какой же это, должно быть, сильный и могущественный человек. Нет. Быть сильным недостаточно, чтобы убить тебя. Ты слишком умен для этого. Был…       Как ты мог допустить такое, Данна? Тебя проткнули несколько катан. Насквозь. Мне нехорошо от вида твоей крови. Больно. Горько. Почему я не был с тобой в этой битве, Мастер? Зачем, Ками, зачем я начал дразнить того светловолосого мальчишку, зачем схватил умершего Казекаге?       Каково это — умереть в объятиях родителей, Данна? Эти куклы символизируют их, ты как-то рассказывал мне об этом. Тогда я не мог поверить в то, что ты решил сам поделиться такой важной частью своей жизни, трогательным и слабым кусочком тебя. Ты тогда открылся мне. Ненадолго, но я был счастлив.       Твоя голова опущена, не видно глаз. На ледяных твердых губах застыли капли чернеющей крови. Мертвой крови. Такой же мертвой, как ты, Данна. Но твоей ли?       Осторожно беру на руки твое тело, со злостью отталкиваю кукол, удовлетворенно наблюдая, как их некрепкие головы разбились об острые булыжники, а тела переломались. С ними отлетели прочь катаны, с нанизанным на них. твоим сердцем.       Живот сводит от страха, тяжело унять дрожь в руках, тяжело стоять на ватных ногах, которые совершенно отказываются держать меня. Мне страшно, Данна, очень страшно. Как я буду жить без тебя? Неужели… Неужели ты больше никогда не откроешь глаза?       Опускаю тебя на камень, случайно легший горизонтально.       Алые волосы такие мягкие. Приятно перебирать их, пропускать между пальцев, смотреть, как они поблескивают на свету. Я первый раз касаюсь их. Это волшебное чувство, такое светлое. Сердце пораженно замирает в груди, а кровь стынет в венах, боясь спугнуть этот момент. Волшебный момент, оскверненный горестной ухмылкой. Я мечтал сделать это, мечтал получить разрешение. Боялся быть непонятым, получить удар по лицу. И не получил. Ни разрешения, ни удара. Знаешь, Данна, пожалуй, это даже больнее, чем быть отвергнутым.       Позволь мне коснуться тебя. Провести ладонью по твоей щеке. Обжигающей леденящим холодом пальцы, поражающей своей гладкостью. Цвета топленого молока. Остывшего только, наверное. Хочется ассоциировать тебя с чем-то теплым, Данна, всегда хотелось. Ты не позволял. Всегда пресекал мои попытки заговорить о чем-либо, помимо заданий, расспросить о тебе. Мне хотелось быть ближе к тебе. Быть ближе к своему идеалу. К своему Мастеру.       Почти нежно касаюсь кончиками пальцев твоей шеи, хрупкой, как кажется сейчас. Обвожу одним ключицу, поднимаясь до плеча и скользя вниз, не обращая внимания на трещины и пугающую твердость. Такое тонкое запястье. Совсем как у девчонки. Беру тебя за руку, Сплетаю наши пальцы, пытаясь представить, что ты сжимаешь мою руку в ответ. Касаюсь онемевшими губами твоих, жестких, бледных губ. В них совсем нет капилляров, что окрашивали бы их в алый, под цвет твоих волос. И они совсем не предназначены для поцелуев…       Прости меня, Данна.       Стираю рукавом горячую слезу с твоей щеки, скользнувшую из моих глаз. А я и не заметил, как разревелся. Упал на колени, разбивая их об острые, грязные камни, залитые уже чьей-то кровью. Уткнулся лицом в твою ладонь, которую схватил уже двумя руками, боясь отпустить, сжимая чуть ли не до хруста. Чуть не сорвал голос, в истерике крича мольбы не оставлять меня одного, открыть глаза. Ты ведь сам говорил, что я не проживу долго с таким ужасным импульсивным характером. Ирония смеется над тобой, Данна, ведь я здесь, рядом с тобой. Рядом с мертвым тобой.