Прежде посмотри мне в глаза

Порой свет солнца подобен пытке. Самой жестокой, особенно утром, когда еще, казалось, можно спать и спать. Глаза закрылись плотнее, а рука натянула одеяло на лицо в попытке спастись от этого смертельно раздражающего света. Голова раскалывалась, как после ночи, проведенной на ногах, а ведь легла я не так поздно. Постель была такой мягкой, что не хотелось вставать, но интуиция подсказывала, что скоро раздастся знакомый голос с криками: «Хиери, вставай!» А я не хотела вставать. Я хотела спать. Лежать в постели слишком хорошо. Мир по сравнению с ней просто бесчеловечная каторга, вечный концлагерь. Нет, спасибо, ищите дураков в другом месте. Сон возвращаться не желал, так как меня не покидало ощущение, что я что-то забыла, но что, я не могла вспомнить. Казалось, вот-вот зацеплюсь за эту мысль, затем последует: «Ага, да как я могла такое забыть? Ведь такое не забывается!» Но нет. Внутри словно сработал охранный механизм, который по своим причинам не позволял мне вспомнить. Вспомнить что-то важное... Я опять почти уснула, погружаясь в себя и в свои мысли, но мои друзья были слишком предсказуемы. Крик Маширо сотряс дом: — Хиери, поднимайся. Я не хочу опоздать. Молчу. Пусть думает, что я сплю. Она повторила, только на этот раз раздались громкие шаги. Маширо редко думает над своими поступками, она просто их совершает. Над последствиями можно потом поплакать. Дверь с грохотом раскрылась: — Саругаки, вставай! Я же знаю, что ты не спишь! — Я никуда не пойду. Еще вчера об этом сказала, — пробубнила я и повернулась на другой бок, сильнее натягивая одеяло и полностью погружаясь в беспросветную тьму. Мне здесь лучше. — Хиери... — Достала! Вали отсюда! Чтобы я тебя не видела! — заорала я. В последнее время нервы ни к черту. Ей по лицу тут же прилетела подушка. — Иди вон! — повторила я. Маширо окончательно растерялась и вышла. У меня же вырвался разочарованный стон. Ну почему же нельзя понять с первого раза?! Мне бы не пришлось лезть за подушкой! Я опять накрылась одеялом с головой. Плевать на подушку! И так хорошо! Люблю позу зародыша, когда обхватываешь ноги руками и прячешь голову в коленях. Сразу становится плевать на всех. В доме стало тихо. Никто еще не ушел, но все мои соседи сохраняли тишину. Обычно они создавали по утрам оглушающий шум. Мне казалось, что я живу в муравейнике либо в обществе обезьян, которые постоянно прыгают по дому и все громят. Нет, сегодня они себя так не ведут и не буду вести еще несколько недель, а, может быть, и месяцев, лет. Скрипнула половица. Опять Маширо притащилась. Я приспустила одеяло. Сердце до того спокойное, чуть не сломало грудную клетку. — Ты чего здесь забыл? — как обычно слишком грубо буркнула я. — Воды тебе принес. Давай вставай! — ответил он. Шинджи стоял, загораживая спиной солнце. Яркие лучи освещали его со всех сторон. Волосы искрились, отливая золотом. Он был спокоен и умиротворен, будто ничего не случилось. — Я вижу, что воды принес. Но почему ты не в Сейрейтее? — За тобой зашел. Хотел попрощаться, мне скоро уходить нужно, — он сел на соседнюю лизину кровать, откидывая назад голову и подставляя ее солнцу. — Да знаю я, — я раздражено закатила глаза. — И что с того? Ты же вернешься. В чем смысл прощаться? Он молчал. Я тоже. Мой блуждающий взгляд упал на стакан. Он был запотевшим. С него стекали маленькие блестящие капельки, в которых отражалась комната и я. Маленькая, с двумя нелепыми хвостиками. Я никогда не любила свою внешность. Меня сложно назвать девушкой, хотя я уже давно не ребенок. Девочкой тоже как-то язык не поворачивается назвать. Скорее мальчик. Один из тех, кто по дворам бегает да в кошек камнями кидает. Я вздохнула и села на кровать с намерением попить воды. Горло пересохло, глаза болели. Что же я делала всю ночь? Не помню, чтобы я пила или что-то в этом роде. — Хиери, — до меня донесся голос Шинджи. Совсем о нем забыла. — М-м? — промычала я, отпивая воды. — Собирайся, а то все уйдут без тебя, — он уже стоял и смотрел в окно. Все это время он избегал моего взгляда. — Ты не виноват, — прошептала я. — Хватит уже. Мне от этого становится еще хуже. Он не обратил внимания на мои слова. — Я тебя провожу, — он вдохнул свежего воздуха с улицы. Лиза любит оставлять на ночь открытое окно. — Болван! Я же тебе сказала, что никуда не пойду! Я. Останусь. Здесь. И плевала я на всех, — взбешенная соскочила с кровати, вставая в привычную боевую позу. Тело ломало. Будто я проспала не ночь, а дней двадцать, не вставая. — Мне уйти? — спокойно спросил он. Почему ж ты не кричишь на меня как всегда? Не орешь на меня, что я дура? — Да вали ты, куда хочешь! Тебя никто не держит, — мой голос не дрогнул. Как всегда громкий, злой. Я раздраженно потопала к кровати и упала на нее, закрыв глаза. Опять темнота поглотила меня. Я уснула. Было темно. Мне ничего не снилось. Спокойно. Я словно испарилась, исчезла. Мир перестал существовать вместе со мной. Но остался он. Его образ маячил перед глазами, не давая тьме уничтожить меня. Интересно, он ушел? А если он на самом деле ушел, и я его никогда не увижу... Никогда больше. Ни завтра, ни сегодня. Никогда. Он говорил, что проводит меня, может, еще не поздно? Тьма отступила, и я открыла глаза. Комната была пуста. Ушел. Сдаюсь... Нет, рано сдаваться. Я его догоню. Быстро оделась и выбежала в коридор. Там никого. Еще не поздно. Не важно, что они ушли. Я дойду с Шинджи. Он не мог далеко уйти. Я выбежала на улицу, свет ослепил и заставил прищуриться. Он был здесь. — Решилась? — спросил он тихо. — Да, — немного неуверенно ответила, пытаясь скрыть радость, что он здесь. — Я не уйду, пока не провожу тебя. Обещаю. Не будь таким спокойным. Будь хотя бы напоследок таким, каким был. Вокруг было слишком тихо. Это сводило с ума. Почему птицы такие беззаботные? Солнце такое веселое и казалось будто нет и тени? В воздухе пахло летней свежестью. Мир был чрезмерно беззаботен, во что моя интуиция отказывалась верить. Опять всплыл вопрос, почему глаза болят, а тело ломит. Шинджи знал ответ, но я боялась его услышать, потому что если это будет произнесено вслух — значит, это правда, и оно так и есть. Только минут через двадцать он открыл сейкаймон. Он тянул. Знал, что мне тоже хотелось бы побыть с ним подольше, но я бы никогда этого не признала. Не поворачиваясь, он спросил: — Готова? — Прежде посмотри мне в глаза, — сказала я. Сейчас для нас никого не существовало. Мне было глубоко наплевать на все. На то, что было, будет. Только он и я, хоть раз в жизни между нами не будет никаких границ. — Ты же знаешь — я не могу, — он так и не повернулся. Да, я знала, что не повернется, но надеялась. Дыхание на секунду прервалось, стало сбивчивым. Ком подступил к горлу. — Идем, — прошептала я и, не обращая на него внимания, шагнула во врата между мирами.

***

Я посмотрела на Шинджи. Он был в капитанском хаори и все в нем было вроде как всегда, но не хватало фирменной улыбки и блеска в пустых глазах. Когда я увидела его глаза, то сразу все поняла. Рука беспомощно потянулась, чтобы ухватиться за одежду столь дорогого человека, но это был скорее неосознанный жест. Кисть прошла сквозь руку. — Ты посидишь со мной немного? — тихо поинтересовалась я у своего безумия. — Хорошо, только ты с этим не затягивай, — ответил он, грустно глядя мне в глаза. Зал был заполнен шинигами, в первых рядах сидели капитаны. Я села дальше всех, Шинджи остался стоять. — Ты себя не уважаешь? — усмехнулась я. — Нет, я ведь оставил тебя. — Да забудь ты обо мне. Со мной все в порядке. Я счастлива. Мы молчали. А похоронная процессия шла. Кераку говорил что-то о любви, ненависти, прощании и вечной, бессмертной памяти. Подлец. Врет и не краснеет. Забудут все. Тут же. Тогда уже более ста лет назад забыли и сейчас забудут. Ненавижу. — Дура, не плачь. — А я и не плачу. Просто тихо всех презираю, все эти слезы оттого, что мне тошно тут находиться. — Пора попрощаться. — Не буду я с тобой прощаться. — Мы еще увидимся. — Иди к черту, — я беспомощно замахала руками там, где недавно была моя галлюцинация.