Your lifeless body

Привет, мой маленький Принц. Нас с тобой разлучили на целых четыре дня, не давая возможности даже попрощаться. Поэтому сейчас, когда мне позволили видеть тебя снова, я не могу проигнорировать это ноющее чувство в груди. Наша духовная связь рушится на мелкие клочья, когда ты весь такой очаровательный и недоступный. Лежишь передо мной и дразнишься, словно малое дитя, заставляя меня жалеть о своём существовании. Я хожу по кругу, втаптывая молодую траву обратно в сырую землю, как последний мазохист. Эта боль — всё что у меня осталось. Снова склоняюсь над тобой, ожидая увидеть твою лучезарную улыбку и неповторимые ямочки на щёчках, точно у младенца. Две неглубокие впадинки, смутно напоминающие прозрачные озёрца около твоего дома. Но ты не улыбаешься, упрямо показывая свою грустную ухмылку. Трепетно провожу кончиками пальцев по твоим бледным губам, некогда насыщенным оттенками всех лесных ягод. И столь же сочным, как переспелая красная-красная клубника. Теперь они холодны, подобно льдинкам в арктических бездонных морях. Неощутимо касаюсь мизинцем твоего нежного подбородка и вновь сдержанно отдёргиваю руку. Непозволительно, ведь столько незнакомцев вокруг. Мой измученный взгляд нетерпеливо падает на твоё лицо снова, не в силах найти утешенье в чём-то более существенном. Сканирую твою ангельскую внешность в последний раз, как по накатанной. Идеально ровный нос, вылепленный самим Всевышним. Улыбка появляется на моём исхудалом лице, — помнишь, как ты забавно дурачился перед зеркалом, морщась и показывая язык нашим отражениям? Твои глаза закрылись, потеряв былую искру и жизненный огонёк. А я жду, когда твои густые, бархатные ресницы начнут беспорядочно трепетать во сне, как прежде. Но они непокорно откидывают тени на нижние веки. Твои глаза, — огромные бездонные морские пучины — преобладают всеми оттенками салатового и изумрудного. Озорные чертята нескончаемо танцевали в них, когда ты хватал меня за запястья, удерживая. Мне постоянно кажется, что ты смеёшься надо мной, задерживая дыхание и притворяясь вечно спящим, но затем я замечаю твою бледно-молочную кожу, что так убедительно и жестоко отражает солнечные лучи. Ты — прозрачная фарфоровая кукла, напичканная неестественным мёртвым гримом. Вот что они с тобой сделали, Принц, они исказили твою былую красоту ненужной косметикой. Оглядываюсь вокруг, в надежде на то, что на этой чудесной поляне остались лишь мы с тобой, но всем нам свойственно мечтать. Около трёх десятков скорбящих глаз жадно пожирают мою руку, скользящую сквозь твои шелковистые кудри. Эти ангельские завитки, нежно обволакивающие мои пальцы, не желая отпускать, всё ещё имеют оттенок бурбона и засахаренной карамели. Ласковые и неповторимые. Твои ключицы закрыты белой тканью, что вызывает у меня лишь ощущение обделённости и сожаления. Рубашка застёгнута на все пуговицы, а ты так этого не любил. Я знаю, что это вызывает в тебе море негодования, но кто я такой, чтобы что-то исправлять? Расстёгиваю одну лишь пуговицу, ловя на себе непонимающие взгляды незнакомцев и один, полный поддержки, — твоей сестры. Всего пять дней назад ты стоял на моей кухне в одних лишь домашних штанах, демонстрируя свои великолепные навыки готовки. Кормил меня лазаньей под сливочным соусом, точно довольного и ненасытного кота. А я хватал тебя за бока, вызывая щекотку и нежный румянец на щеках. Ты всегда смущался своей стройной фигуры, вынуждая меня осыпать тебя комплиментами и непрерывно целовать. А сейчас, спустя всего сто двадцать часов после нашего последнего поцелуя, я смотрю на тебя сверху вниз, обдуваемый прохладным апрельским ветром и брошенный на произвол судьбы. Слёзы давно исчерпали себя, оставляя лишь красные круги вокруг раздражённых век. Теперь настала пора для душевной расчленёнки и морального самоуничтожения. Я изничтожу всю свою сущность, обещаю. Как славно на улице весной, правда? Птички поют свои звонкие песни, поглощённые свободным полётом. Ручьи пробиваются сквозь ледяные камни, и лишь оставшиеся льдинки — отголоски трудной зимы — изредка поблёскивают в этих весенних водах. Свежая, молодая и девственная трава пробивается сквозь толстый слой замёрзшей почвы, радуя глаз. Жизнь продолжается, Принц, отныне без твоего звонкого смеха. В моём лексиконе появилось единственное удушливое слово — менингит. Эти восемь букв отняли тебя у меня, без единого варианта возврата. Твои внезапные крики от нестерпимых головных болей разбудили меня той самой ночью, не позволяя отойти от тебя ни на минуту и судорожно набирать номер скорой помощи, которая была просто обязана помочь нам. Помочь тебе избавиться от этой дряни. Помочь мне успокоиться. Теперь ты вечно восемнадцатилетний ребёнок с нежной и невинной внешностью. Со страстными и недетскими желаниями. С порывистым и игривым характером. С обидчивой и отходчивой натурой. С любящим и преданным сердцем. С глубоким и хрипловатым голосом, заставляющим меня сглатывать от неописуемых чувств. Со взрослыми и серьёзными мечтами на будущее, которого тебя лишили. Нас лишили. Я провёл непозволительное количество времени около тебя, пытаясь запомнить твои детские черты и запах роз, окружавших твоё бездыханное тело. Окружающие твердят, что нам пора прощаться, а душа кричит об обратном, ломая кости и разрывая вены на части, позволяя крови залить белые простыни и одеяло с кружевными каёмочками. Ты одобрительно улыбаешься на прощание, а я застываю на месте, словно статуя Давида. Теперь нас разделяет лишь толстая крышка из красного дуба с золочёнными ручками. Ты ещё так юн и прекрасен, но жизнь уже приготовила для тебя твой собственный гроб. Всё продуманно до невозможности идеально и шикарно, ты блистаешь в свой последний день. Единственное, что смущает окружающих в твоей внешности — ты мёртв. Это так значимо. Люди дышат смертью, пропуская через себя этот смрадный дух. Плачут и снова дышат, точно покорные рабы. И мне не удалось сказать тебе главных слов в твоей жизни. Слепая надежда на то, что у нас с тобой есть полная копилка времени, не позволила мне признаться тебе в своих настоящих чувствах. Я уверен, что ты знал всё, что вертелось у меня на языке и понимающе улыбался всякий раз, когда я не решался. Теперь настала поздняя пора, когда те три слова потеряли своё былое волшебство, но я просто обязан сказать тебе.

Ты — моя жизнь. Прощай, мой маленький Принц.