Разделишь со мною конец?..

Он обещал себе, что бросит курить. Ему больно от каждой затяжки. Легкие уже не выдерживают, и снова зайдясь в кашле, Хаято представил, что выкашливает именно их - постепенно избавляясь от всей той гнили, что наполняет его, и заполняя пустоту сизым дымом, который в конечном итоге его и погубит... – М-ы-м-м! Повернул голову. Уставился в маленький комок у стены. Комок юлил и пытался освободить связанные руки. Чем ближе пепельновласый подходил, тем бледнее становился мальчишка. В итоге он затих, ошарашенный происходящим. Его глаза... глаза выдавали страх. Милую мордашку это не портило ничуть. Напротив - в его беззащитности было своё очарование. Ещё никогда Хаято не испытывал такое возбуждение. – Джудайме, - Гокудера медленно опускается перед ним на колени, поглаживая по волосам, щекам своими холодными пальцами. Эта процедура оканчивается тем, что он освобождает рот Тсуны от кляпа. – Гок... Гоку... - зубки шатена щелкают от бившей его дрожи. Улыбка. Несмотря на вредную привычку, у Подрывника она получилась почти белоснежной. Контраст с посеревшей кожей делал её какой-то ненастоящей, зловещей, еще более грозной, чем она была. – Где мы? Почему?.. - сумел вымолвить Савада. – Так надо, - первый вопрос Хаято пропускает мимо ушей. – Не беспокойтесь, Джудайме. – Не беспокоиться? Но я же связан!.. – Хотите, чтобы я вас освободил? - встрепенулся Гокудера. – Конечно. Ты че... Нож вспарывает веревку, чудом не задев кожу, затем прячется обратно за пазуху. Так быстро, что Тсуне остаётся лишь удивился, потирая запястья. Затем он беззаботно пошёл к двери, собираясь выбраться из этой пустой комнаты. Он дергает за ручку. С силой тянет её на себя. Стучит. Пытается выломать, краснея от натуги. Гокудера продолжает находиться на том же месте, где и ранее, не поднимая головы, и так прекрасно зная, что сейчас происходит. А Тсуна всё ещё стучит. Орёт. Мало сил, но он не сдаётся. Долго ещё пытается открыть эту грёбаную дверь. Саваду хватают за плечи и отшвыривают в сторону. Все его старания изрядно действовали на нервы. Неужели... он ещё ничего не понял? – Ты... - кажется, начинает доходить. - Зачем, ты... Последняя сигарета канула в лету. Жаль. У этой отравы есть свойство отлично успокаивать. Та физическая боль не сравнится с болью душевной. Именно тот момент. – Гокудера! Почему же... – Гокудера! - Тсуна скоро охрипнет от собственных криков. Хаято хватает его в охапку и крепко сжимает в объятиях. Савада издаёт сдавленный стон, пытаясь вырваться. Как же раздражают эти потуги. И всё же, он любит своего босса. И не отдаст его никому. Ни Киоко, ни Хару, ни кому-нибудь другому. Он - только его. – Ты сошёл с ума! – Я хочу... твоей крови... всей, до капельки... - Ураган смеётся, наконец отпуская свою жертву. Та пытается сообразить, шутит он, или нет. И снова стоит рядом. Снова тот же нож, который на этот раз должен резать вовсе не верёвку. Ласковые глаза, наполненные безграничной любовью. Грустное, грустное выражение лица. Он проводит лезвием по чужой скуле. Первые капельки крови выступают чуть помедлив... От прикосновения языка к порезу веки Тсунаеши задрожали. Парень перестал нормально соображать, молчаливо отдаваясь во власть хранителя. Его больше не интересовало где он, как здесь оказался, и зачем. Ему начинало нравиться собственное положение. – Джудайме, вы... такой безропотный. Неужели... вам плевать, - глухой кашель. Тсуна молча запрокидывает голову, ожидая, когда тот продолжит. – Я привёл вас сюда не за этим, - тень легла на лицо седоволосого. - Впрочем, есть ли разница? Разницы нет. Вы ведь не любите меня. А больше времени у меня нет, чтобы как-то ещё заслужить вашу любовь. Но могу ли я.... просить вас не оставлять меня? – Не оставлять? - Тсунаёши не осознаёт всю важность момента. - Прости, но я люблю Киоко. А ты что, куда-то уходишь, Гокудера? Куда? Из Урагана словно выбили всю дурь с душой заодно. Хуже ему сделать не мог никто, только любимый босс. – Да. Да... ухожу, - губы подрагивают. Беззвучные рыдания сотрясают всё его тело. Но Тсуна этого не замечает. Он многое не замечает. - Вот ключ. Вам пора. – Но... Ладно. Теперь Гокудера мог позволить себе расплакаться. Не стыдясь никого и ничего, теперь уже можно. Звук удаляющихся шагов, затем щелчок. Ещё один, ещё. Теперь нет слёз. Редкие капли, пачкающие пол, не считаются. Осталась улыбка мёртвого изнутри человека, только и всего. Тсуна кричал негромко. Нож в спине был той ещё занозой, но не такой, чтобы рвать связки. Руки били по полу, пытаясь вытащить лезвие из плоти. Пальцы всё время соскальзывали, но ведь этот мальчик довольно упрям... – Вам же нравилось, когда я полосавал вас, разве нет? - Хаято уверенным шагом подходит к корчущемуся телу и одним, резким движением выдирает нож. Слышен вопль. Слабый... испуганный... хрупкий. Он не в состоянии себя защитить. От каждого прикосновения ножа к телу только скулит, и больше ничего. Ран много, уже и не видно за ними невредимой кожи. Чуть тронешь - и уже мясо, уже кровь, уже вены, какие-то сосуды, которые зачем-то запихнули в этого парнишку... Вид оголённой кости на правой руке, которой Савада пытался закрыться первое время, вернул Хаято к реальности. Он ведь не хотел причинять Тсуне боль. – Джудайме... - прошептал, доверительно наклонившись. - Не серчайте. Я просто дурак. Идиот. Кретин... Он аккуратно обнял его, отбросив нож в сторону и блаженно прикрыв глаза. Вся одежда, шея, лицо, руки приобрели алый цвет. Особенно неприятно было ощущение стянутой кожи. Но стоило немного потерпеть. Ведь и правда осталось совсем немного. Карие глаза смотрели в пустоту с выражением полного безразличия, но даже сейчас казались тёплыми и родными. Даже теперь, кое-кто был готов отдать за них полмира... Обескровленная кукла и её верный рыцарь наслаждались обществом друг друга ещё долго. Остывшие тела нашли только через сутки.