Своя Рубашка Ближе к Телу

Shadows fill an empty heart As love is fading, From all the things that we are But are not saying. Can we see beyond the scars, And make it to the dawn? Chris Daughtry – What about Now? В поместье Малфоев всё делалось изысканно, широко и пышно, как при королевском дворе. Праздновали все двенадцать дней Рождества: подавали рыбу, птицу и мясо всех видов, самые лучшие вина и сладости, каждый из гостей получил подарок и через день устраивались балы. Да-да, балы, с дамами и кавалерами, классическими танцами и живым оркестром. Бальная зала поместья Малфоев содержалась в идеальном порядке и была, как не уставала повторять Нарцисса своей сестре, лучшей среди частных бальных зал: всё золочёная лепнина, высокие венецианские зеркала, огромные люстры с тысячами хрустальных подвесок, и наборные паркеты. Всё лучшее для самых лучших - Малфоев, Ноттов, Забини, Блэков, Креббов, Гойлов, Розье... На одном из балов появились даже Поттеры, весьма примечательный случай: Беллатриса демонстративно сторонилась их и едва не устроила мужу сцену, когда тот поздоровался со всеми тремя, не исключая и Лили Поттер. Нарцисса и Люциус, впрочем, довольно тепло отнеслись ко всем троим, достойно игнорируя выходку Беллатрисы, а я, проникшись духом Рождества и отчаянно скучая, попыталась завести разговор с Гарри, но после нескольких незначительных фраз он отошёл от меня, присоединившись к своему шебутному крёстному, а я осталась в компании чужих мне слизеринцев. Пойми меня правильно, Эдгар, мне нравилось в поместье, мне даже понравились Люциус и Нарцисса: они оказались гораздо меньшими снобами, чем я полагала, они были интересными собеседниками и нежными супругами. Если бы только я была самой собой, я могла бы получить удовольствие от пребывания там, от великолепного праздника, но я должна была притворяться своим врагом, всё время следить за собой, остерегаться разоблачения. Нарцисса, та кто придавал уют и теплоту огромному дому, была быстро задвинута сестрой-командиршей, которая каким-то непостижимым образом забрала всё в свои руки, постоянно поправляла хозяев и указывала, что и как следует сделать, кого с кем посадить и во сколько начать танцы. Нарцисса покладисто всё сносила, видимо, успев привыкнуть к таким манерам Беллатрисы, а Люциус дипломатично не вмешивался, предпочитая проводить время с Родольфусом. Впрочем, Малфои всё равно делали всё по-своему и рассаживали гостей и подавали ужин тогда, когда хотели, не обращая внимание на брюзжание Беллатрисы или мастерски делая вид, что им очень стыдно за свою «оплошность». Однажды, когда Беллатриса совсем разошлась и выговаривала мужу в гостиной за то, что он позволил детям целых три часа провести в парке катаясь с горки, Люциус рядом со мной оторвался от газеты и качнул острым подбородком в сторону Родольфуса, который с индифферентным видом оперся на камин и молча слушал излияния жены. — Никогда не женись на такой взбалмошной женщине, — сказал он тихим голосом. Я кивнула, и Люциус снова углубился в чтение колонки с экономическими новостями. Я понимала, что ошибка Родольфуса вовсе не в женитьбе на Беллатрисе, а в незнании, что с ней такой делать. Беллатриса, как и любая женщина, наверняка хотела и была готова подчиниться, стать мягче, но муж не дал ей ни возможности, ни желания это сделать. Беллатриса, вероятно, решила, что Родольфус вообще ничем заниматься не собирается и подмяла под себя не только управление домом, исторически лежащее женщинах, но и мужа. По крайней мере, до определённой степени, потому что когда Беллатриса остановилась перевести дух, Родольфус холодно сказал ей: — Если твоя истерика кончена, сядь, пожалуйста, и займись чем-нибудь полезным. Дети должны оставаться детьми и играть так и столько, сколько им захочется. Так они и будут делать. И Беллатриса села. Ей, казалось, было, что добавить ещё, но она только гордо вскинув подбородок, отвернулась от камина. А я не могла оторвать глаз от неё: характером Беллатриса была демоницей, но демоницей невероятной красоты. Миссис Лестрейндж не удалось сохранить тонкую талию после родов, подобно Нарциссе, но высокая и величественная Беллатриса выглядела неким идеалом тёмной, роковой женщины, воплощением страсти и чувственности. Она была словно высеченное из чёрного мрамора искусной рукой изваяние: такая же холодная внешне, но яростная воля так явно сквозила в её чертах, во всех её движениях, что иногда становилось страшно от мысли, как же столько всего в ней уживается: гордость, тщеславие, нежность по отношению к детям, желание любить и быть любимой, амбиции и разочарование в муже. Братья Блэки тоже гостили в поместье: весёлый независимый Сириус и спокойный прямой Регулус - оба весело проводили время с Эдвардом и Ричардом, пытались расшевелить меня (Сириус шутками, а Регулус разговорами) и угомонить Беллатрису. Сириус в свои годы всё ещё не женат и, очевидно, не собирается, перекладывая всю ответственность за продолжение рода на Регулуса. Тот, в отличие от брата, всегда относился к этому вполне серьёзно, и мне на тот момент казалось, что, пожалуй, слишком уж серьёзно. Перед отъездом в поместье Малфой буквально завалил меня советами, рассказывая обо всех, кто будет присутствовать в доме, в числе прочих упомянув Асторию и Дафну Гринграсс, которых я уже отлично знала по Слизерину и досье Малфоя. Чего я не ожидала, так известия о том, что Дафна - старшая из сестёр - возможно, станет пытаться заинтересовать дядю Драко. — Возможно, Гринграсс теперь примется за совращение моего дядюшки, не добившись помолвки со мной. Не я, так он... — раздумчиво говорил Драко, меряя шагами наш кабинет. — Что? Твой дядя? Ты говоришь о Сириусе? Или Регулусе Блэке? — я растерялась. О ком бы он ни говорил, звучало одинаково бредово. — О Регулусе. А что такого? — Но ведь разница в возрасте... — начала было я. — Ерунда, — Драко досадливо махнул рукой. — Главное, ему нужна жена, а ей муж, — он внимательно на меня посмотрел. — Знаешь что, каким бы тебе это не казалось странным, не пытайся им мешать. Так надо, Грейнджер. И вот теперь я наблюдала за нарядной Дафной, смеющейся шуткам Регулуса, расспрашивающей его о работе в Министерстве с таким интересом, словно что-то понимала в этом, а не ждала, пока он, наконец, пригласит её потанцевать. И да, тогда мне это казалось очень странным, почти предосудительным! Теперь, когда я сама влюблена в Малфоя, ерунда, вроде разницы в возрасте или интересах, не кажется мне чем-то невероятным. *** Мне, наверное, не стоит так отвлекаться на описание гостей Малфоев и их отношения. Ведь я хотела рассказать тебе, Эдгар, о том, что происходило со мной и тебе наверняка давно уже не терпится узнать, что же было в дневниках Эдмунда Малфоя. Помню, когда я раскрыла первую страницу, чтобы сделать копию, у меня едва не тряслись руки в предвкушении чуда. Но под конец работы руки тряслись от усталости. Эдмунд Малфой прожил долгую жизнь и оказался плодовитым «писателем» - его дневники представляли собой собрание из десятка увесистых тетрадей. Желание прихватить с собой и дневники Люциуса I*, появившееся было у меня, быстро угасло. Я не стану вдаваться в подробности жизни лорда Эдмунда Малфоя - галантного кавалера при дворе двух королей, учёного, просветителя. Его жизнь была полна интриг, перемен - мест, религиозных и политических взглядов - но настоящих страстей в его богатой событиями жизни было лишь две: наука и его жена. Долгое время Эдмунд Малфой отдавался всецело первой из своих страстей, пока обстоятельства - смерть отца и ответственность за судьбу чистокровного рода Малфоев - не вынудили его оглядеться в поисках молодой девушки, достойной составить его счастье. Он внимательно изучал родословные, приглядывался к девицам, немногочисленным представительницам магической аристократии при дворе, пока его взгляд не упал на Элизабет Паркер, двоюродную сестру леди Джейн Паркер*. Шёл 1525 год, Болейны были на подъёме, отовсюду веяло переменами, а Элизабет - недавно представленная ко двору по случаю брака кузины, уже двадцатилетняя - была тихой и нежной, чем разительно отличалась от остальной молодёжи, подражающей французской вольности брата и сестёр Болейн. Приглядевшись, Эдмунд Малфой почувствовал к девушке влечение и почти тут же сделал предложение, которое, разумеется, было принято. Так в 1527 году Элизабет Паркер сменила фамилию, став леди Малфой, и уехала с мужем в Уилтшир. Шло время, и муж стал замечать в ней новые черты характера: любознательность - она искренне интересовалась его работой - смелость - она легко и уверено держалась в седле и любила охоту - жизнерадостность и открытость - она затеяла заново обставить поместье в Уилтшире, делая его более современным и менее тёмным, под стать новому веку. Через какое-то время Эдмунд Малфой уже не мог представить дня, который бы не кончился у камина за разговором с женой. Он был довольно замкнутым человеком, по-светски галантным и приятным, но не открытым, однако жена изменила его, он и сам это отмечал. Постепенно в его дневниках я находила слова любви. Мне, право, было неловко читать эти строки, откровения давно умершего чужого мне человека, но манера его письма затягивала, а искренность, сила его чувств, заставляли меня улыбаться от радости за этого незнакомого мне Малфоя и искать дальнейшие подтверждения его довольства браком. Любовь счастливая и нашедшая отклик в другой душе поднимает человека до небес, возвеличивая и утешая. Любовь безответная приводит к тоске, потере веры, но закаляет. Любовь потерянная кого-то толкает на тропу отчаяния, а кого-то заставляет работать в поте лица и совершать великие деяния ради её возвращения. Любовь Элизабет была для Эдмунда наградой, а ребёнок, которого она понесла через год их брака - величайшим даром их любви. Но не прошло и года после рождения Люциуса I, прежде чем потница забрала Элизабет у мужа и сына. Отчаяние Эдмунда Малфоя не знало границ. Он - неверующий маг - днями простаивал на коленях в церкви, не заботясь о том, примут его за католика или протестанта, и попеременно то молил Бога дать ответ, то проклинал. Я никогда не забуду строки его дневника, врезавшиеся в мою память, строки, которые я, давясь слезами, читала снова и снова: «Потница*, бич Тюдоровской династии, посланная в наказание за незаконный захват трона, не обошла стороной многих, слишком многих. Ричард III, все Йорки были отомщены, но не на Тюдоров пала кара, на англичан, что позволили им править. Отец часто говорил о том, что потница пришла вслед за армией Генриха Тюдора, сея смерть повсюду, в это верю и я. Мой отец, тем не менее, служил при дворе Тюдора, служу и я, так почему не я умер, почему Элизабет? Неужели это кара за принятие власти Тюдоров? Что мы могли бы сделать? Мальчишка Перкин Уорбек* давно казнён и, если он и был Йорком, как могу быть я или Элизабет ответственны за то, что трон у него отобрали? Генрих, убивший и Ричарда, и Перкина, тоже давно в могиле, так за что мне эта кара? Что я мог сделать, чтобы предотвратить смерть Элизабет? Что мне сделать теперь, свергнуть нашего короля? Трон Тюдоров шатается без наследника, королевская возлюбленная больна, Генрих сам под угрозой заражения, всю страну лихорадит от болезни и метаний короля, Папа в Риме ведёт свою игру, но почему, Мордред, почему пострадала моя семья?» Он не нашёл ответов на свои вопросы. Он видел как всё дальше и дальше завлекает Генриха любовь в сети безумия, видел разрыв с Римом и образование новой церкви, видел, как леди Анна Болейн поднималась всё выше, видел, как на её голову возложили корону и как затем с неё вовсе сняли голову, заменив мятежную королеву покладистой леди Сеймур. Видел, как одна за другой сменяют друг друга жёны короля... Видел, но всё это его больше не касалось. Он отошёл от дел при дворе и его не коснулись перипетии борьбы католичества, протестантизма, косности, просвещения, похоти и долга. Эдмунд Малфой стал почти отшельником, всё своё время посвящая исследованию души, пытаясь понять, что она собой представляет, откуда появляется и куда уходит. Через три года работы он потерял надежду вернуть жену, но по-прежнему зарывался в пыльные старые фолианты и штудировал новинки философской мысли. Всё было бесполезным, ничто не приближало его к разгадке тайны, ничто не давало надежды, что после смерти, воспитав и поставив на ноги их сына, он сможет встретиться с любимой женой. Его одержимость была сродни одержимости его короля, но Малфой надеялся навсегда соединиться когда-нибудь с душой умершей возлюбленной, Тюдор же надеялся увековечить своё имя и имя его семьи так, чтобы смерть им не грозила вовсе. Исследования лорда Малфоя занимали значительное место в его дневниках: там были рецепты зелий, какие-то схемы из трансфигурации, некромантии, подробный анализ мифов и религий, сказок и преданий, рассуждения о философских постулатах... Мне пришлось тщательно изучить все эти источники, чтобы не терять нити рассуждения. Конечно, особое место занимала волшебная сказка о трёх братьях, о которой я впервые услышала от Драко. Тема смерти вообще и возможности её избежать рефреном проходит через всё, созданное человеком: религия утверждает, что душа бессмертна, сказки обещают, что от смерти можно спрятаться, мифы говорят, что после смерти есть воскрешение и даже Рагнарёк* вовсе не окончательный конец мира. И только реальность твердит, что смерть есть, она неизбежна и окончательна. Боюсь, лорд Малфой понял это не сразу, а значит, ему было много больнее принять этот факт. Я всё дальше и дальше углублялась в его рассуждения, вникала во все доводы, разыскивала в библиотеке книги, им упоминаемые. Иногда мне казалось, что Эдмунд Малфой жив, вот он, рядом со мной, объясняет мне такие невероятные вещи, нечто, достойное общественности, нечто, необходимое людям. — Почему он не опубликовал свои дневники? Я искренне недоумевала и спросила об этом у Драко в один из вечеров, когда мы обсуждали близящееся Рождество. Драко тогда долго молчал, расхаживая по кабинету, и я даже опасалась, что он вовсе меня не слышал. — Мой предок не хотел, чтобы эти знания могли быть использованы. Потому что идея науки ради науки доступна только равенкловцам. Его выкладки могли бы быть развиты и использованы. Не факт, что во благо. Ого. Кто-то из Малфоев всё же заботился о других! Я была удивлена, но вслух решила об этом не распространяться. Дневники у меня в руках были доказательством того, как сильно Эдмунд Малфой любил свою жену, как велико было его отчаяние. Я рада, что он сохранил присутствие разума и духа: если бы он вздумал обнародовать свои мысли, тёмные маги могли бы с лёгкостью воспользоваться ими - так много там было об оживлении мертвецов, а о воскресении там не было ни слова, такого просто не существует. Но вместе с тем, результаты исследований Малфоя могут и обнадёжить. Он не нашёл доказательств, лишь косвенные указания на то, что душа существует, и после смерти она живёт в виде, неизвестном пока человечеству. И этих косвенных намёков достаточно, чтобы осчастливить, обнадёжить род людской. Эдмунд Малфой убедительно доказал, что душа существует, она жива. Более того, Эдмунд Малфой предполагал, что душа способна покидать тело без вреда для здоровья человека, например во снах, при потере сознания. Он ссылался на примеры неких азиатских мудрецов, которые овладели особой техникой, позволяющей по собственному желанию отпускать душу из тела. Малфой отрицал существование даров смерти, полагая их если не выдумкой, то некими давно утраченными могущественными артефактами, для которых их создателем была изобретена легенда. В документах можно было найти упоминания двоих из них (или того, что подходило под описание) - палочки и мантии, но камень нигде никто не упоминал и Эдмунд Малфой предположил, что камень либо был добавлен в сказку неким бардом под влиянием музы, либо изначально был в этой искусственно созданной легенде для того, чтобы запутать тех, кто захочет получить чудодейственные артефакты. Одно время Эдмунд Малфой пытался найти и следы Авалона, полагая, что там есть некая особая магия. Действительно, всё на это указывает: там жили великие волшебники прошлого, там воспитывались Мелюзина и благородный Ланселот, там выковали меч Артура, туда увезли самого Артура после последнего его сражения... Но доказательства эти исходят от легенд, а им слепо верить нельзя. Где же он? Авалон, слово это священно для волшебников, оно даже в звуках своих воплощает магию. Эдмунд Малфой обыскал окрестности Гластонбери, почти весь Уэльс, перерыл множество документов, но без результата - он не смог отыскать путь на этот остров блаженных. * Люциус I Малфой — представитель рода Малфоев * Джейн Паркер — кузина и фрейлина королевы Анны Болейн * Потница — заразная болезнь, пришедшая в Англию вместе с войском Генриха Тюдора. Бесследно пропала в середине XVI столетия * Перкин Уорбек — некто, выдававший себя за выжившего принца Ричарда Йорка. Генрих VII по непонятной причине принимал у себя, но Перкин много раз поднимал мятеж и был, наконец, схвачен и повешен * Рагнарёк — описанный в скандинавских мифах «закат богов», своеобразный конец света