Не оставляй меня в темноте

Была глубокая ночь. Луна, закрытая облаками, и темнота – хоть глаз выколи. На всей улице не было электричества после прошедшего недавно шторма. И, вероятно, кто-либо проходящий этой самой дорогой, смог бы заметить в грязном, неприглядном переулке некий темный, встрепанный силуэт, но… в такую погоду и собаку на улицу не выгонишь, как любили говорить люди. «Только ты, Авель, можешь бродить один в непроницаемую людскому глазу ночь, в поисках каких-то одному тебе понятных целей. Один, потерянный, неполноценный». Авель душераздирающе вздохнул, и вздох этот со стороны был похож на всхлип, но, раз вокруг никого не было, Найтроуд вполне мог позволить себе это маленькое проявление слабости. Кровь, сочившаяся из левого бока, заливала горячим потоком бедро и ботинок и быстро остывала, смешиваясь с дождевой водой. Хоть буран, снесший несколько электролиний, уже давно прошел, ливень по-прежнему не прекращался, и Авель уже не считал нужным убирать мокрые, налипшие на лицо волосы. Монашеское облачение, потяжелевшее от воды, тянуло его вниз с невероятной силой. Подчинившись этой силе, Найтроуд прошел два невероятно тяжелых шага и, прислонившись к холодной и склизкой стене, медленно сполз на землю. «Только недолго… только передохну…», – убеждал себя священник, чувствуя, как под пальцами правой руки пульсирует кровяной поток, не желавший останавливаться. Авель откинул голову назад. Он практически не ощущал холодные капели, заливающие его лицо, и круглые, нелепые очки. То ли это было какое-то помешательство, то ли галлюцинация, но внезапно Найтроуд увидел непонятный просвет в ночной тьме. Теплое свечение расплывалось перед глазами, однако Авель со всеми оставшимися силами сосредоточил на этом нечто свой взгляд, ухватившись за непонятное видение, как за спасительную соломинку. – Авель-Авель… – будто бы откуда-то издалека пожурил его знакомый голос. Ледяной бледной щеки нежно, как тогда… коснулась теплая, сухая ладонь. Умом Найтроуд понимал, что это невозможно, и, вероятно, в действительности ничего такого не происходит, но… – Авель… ты слишком много об этом думаешь… – привычно и насмешливо продолжил голос. – Замолчи… тебя здесь нет, – категорично возразил Авель, шумно отфыркиваясь от попавшей в нос воды. Ему не слишком улыбалось истекать кровью посреди пустынной улицы, из свидетелей при этом имея только собственную галлюцинацию. Нечеткое светлое пятно рассмеялось и обрело еще более ясные очертания. Теперь Авель смог различить белые, светящиеся в темноте одежды и расплывавшееся перед глазами лицо их обладателя. Теплая ласковая рука мягко, невесомо зарылась в мокрые волосы Найтроуда, еще больше растрепав беспорядочно обвисшие пряди. – Что за глупости, я всегда буду рядом с тобой. Я ведь обещал… – тихо нашептывал голос, а непогода, накрывшая бедового священника, отступала под теплым, ласковым светом. И дождь уже казался чем-то отдаленным, ненастоящим. – Ты обещал… - Авель горько скривился, воспоминания о прошедшем нахлынули ледяным болезненным потоком. Куда там этим дождевым каплям. А нежные, до боли знакомые руки крепко сжимали плечи, и Найтроуд не мог найти в себе силы ни для того, чтобы оттолкнуть Его, ни для того, чтобы обнять в ответ. Как и тогда. Как и раньше… Авель тихо всхлипнул, когда вдруг ощутил родной, всегда любимый им запах; когда знакомо уткнулся лицом в теплое, крепкое плечо, прикрытое гладкой, искусственно синтезированной тканью. – Каааииин, не оставляй меня… не оставляй меня здесь, в темноте… – послышалось сквозь безудержные тихие рыдания, и как бы Авель не корил себя за слабость, он не мог успокоить себя. Ирреальное тепло и забота надломили утомленное болью сознание. Никому, никому он не мог бы позволить заботится о себе, такого подарка он не заслуживал, но сейчас... – Тшшшшш… я тебя не оставлю. Никогда не оставлю. Ночь скоро закончится, и жизнь пойдет как раньше. Радуйся, что ты жив… – Дяденька! Дяденька, вы что плачете? – К-каин? – неуверенно прошептал Авель, его рыдания внезапно прекратились, исчезли вместе со странным видением. Однако свет никуда не делся, как и тепло, и подняв голову, Найтроуд невольно прищурил глаза под яркими горячими лучами. – Я Герман. Дяденька, а почему вы плачете? И почему сидите на улице один? Бросив рассеянный, мутный от слез взгляд на говорившего, Авель надрывно вздохнул. Мальчишка лет пяти, что заглядывал сейчас в грязный, невзрачный переулок, (место дислокации агента Ватикана, Крусника) казался чистым ангелом, когда его маленькую фигурку освещали яркие солнечные лучи. – А? Что? Нет, что ты, что ты, я в порядке… – священник нервно рассмеялся и неуклюже поднялся на ноги. Рваная рана в боку, хоть уже и не кровоточила, заставила Найтроуда душераздирающе охнуть, и мужчина вновь прислонился к давешней стене. Мальчик с сомнением посмотрел на «странного (во всех отношениях) дядю», шмыгнул носом и развернулся к выходу из переулка. – Ночью тут страшно оставаться одному. Вы, наверное, испугались. Хорошо, что за вами приходил ваш друг, – буркнул мальчишка напоследок, прежде чем скрыться в ярких лучах утреннего солнца, оставив Авеля Найтроуда посреди маленького невзрачного переулочка с недоуменно вытянутым лицом.