Охотники и жертвы

Обычно миссии, связанные с уничтожением вампиров, никогда не были для Хьюго проблемой. Других ему и не давали, понимая, что Мечник так или иначе найдет способ выплеснуть свой гнев на ненавистных ему существ. И этот раз мало чем отличался от предыдущих. Кровь оглушающе пульсировала в висках. Тело послушно и легко двигалось, словно в каком-то причудливом грациозном танце. Картина боя представлялась яркой и четкой, движения противников прослеживались вплоть до мелочей, словно замедленные, и не составляло особого труда уворачиваться от атак. Не такими уж и страшными были эти мафусаилы на самом деле. Теперь Хьюго понимал это, особенно, когда безупречно отточенная сталь гладко отделяла чужие отвратительные когтистые конечности от тел. Когда кровь, такая же красная, как и у людей, фонтаном била из рассеченной плоти. Они так же вопили от боли и страха, и безысходности, как и люди… как и… Тогда они и вправду показались монстрами. А разве могло бы разумное существо совершить нечто подобное? Оказалось, что да. Наблюдая, как один из них скалит звериные зубы, захлебываясь своей собственной кровью, бьющей из распоротой грудины, Хьюго мог лично подтвердить, что разумное существо способно и не на такое. Он давно уже научился пересиливать собственный гнев, обращать его в покорное оружие в своих руках, что резало острее любого меча, но все равно, каждый удар, настигший свою цель, ощущался острым покалыванием на кончиках пальцев, ярким, болезненным удовольствием, словно от близости с любимой. Той, которой у него уже никогда не будет… Удар - и плоть почти неощутимо расходится в стороны под острием клинка, кровь блестит как агат в лунном свете, и белизна рассеченных ребер, нелепо торчащих из чужого бока, словно белая карамель в темном бисквите… В тот день они имели удовольствие вкушать шоколадный торт с карамельной начинкой, приготовленный стараниями их замечательного повара. В тот же вечер он лежал безвольной куклой в своем собственном блюде, заливая агатовой в неверном лунном свете кровью пропитанный собственноручно бисквит. Из оставшейся половины его головы тягуче, словно причудливое желе, вытекали окровавленные белесые ошметки. Не только они способны на такое, без конца убеждался Мечник, с силой прокручивая острие клинка в брюхе пронзенного насквозь вампира. Тот не кричал, только сипло и коротко дышал, широко открыв рот, не способный исторгнуть ни звука из распоротой гортани. Мать так же дергалась, хрипя. Стеклянными от ужаса глазами смотрела на терзавших её зверей, не в силах отвести взгляд. А её тело, будто тело диковинной бабочки на шпильке, было пронзено острым костяным отростком, издевательски медленно проворачивающимся из стороны в сторону. Он ни на миг не верил, что эти существа – монстры. Монстр никогда не умрет, если его просто перерубить пополам, но отчаянно дергающийся вампир этого не понимал, когда скреб когтями по брусчатке, а из тела его, словно белесые черви, вываливались смердящие внутренности. Прямо, как та лошадь из его книжки… Да, няня часто читала в его детстве книги о странном, ужасно нелепом мечтателе бароне Мюнхгаузене, и его приключения заставляли его искренне смеяться. Он планировал когда-то и сам почитать их своим детям. Не похоже, что у него это когда-либо выйдет. Смрад, стоявший в гостиной, практически оглушал, но тем существам, похоже, это не причиняло неудобства. Тело няни, разорванное пополам, лежало посреди комнаты, прямо у погасшего камина. В тот момент эта картина заставила замереть, как вкопанного, но этот слабый протест ничуть не помешал его мучителям дотащить его до опрокинутого стола и швырнуть с силой на груду разбросанной еды и разбитой посуды. Резкий уход в сторону, плавный взмах мечом и… тело противника прошло еще несколько неверных шагов, словно курица с отрубленной головой, прежде чем звучно свалиться в канаву. Голова, взиравшая жуткими, выпученными, красными глазами, остановилась у самых ног, и Хьюго несколько брезгливо переступил через неё. В тот вечер, когда отрубленная голова отца лежала буквально перед самым носом, а сам Хьюго выблевал на дорогой, искусно сработанный ковер все съеденное за обедом, он и подумать бы не смог, что теперь вид отрубленных частей тела будет вызывать у него не более чем легкую брезгливость. Чье-то присутствие за спиной стало неожиданностью, однако, не фатальной. Отец де Ватто поднырнул под острие чужого меча и с силой, от которой фантомно заболели несуществующие руки, рассек вампира от паха до плеча. Ничего, эта боль была даже приятной… Когда его распинали прямо на полу чужие, отвратительно холодные и грубые руки, когда нежеланные, отвратные до тошноты, до рези в глазах, прикосновения блуждали по его телу, когда острые когти легко раздирали его одежду вместе с кожей… И когда чужой член разрывал его изнутри, а толчки чьего-то ненавистного тела сотрясали его самого… или же это он сам дрожал, уже не ощущая вони окровавленных тел, не чувствуя слез, и слюны, измазавших лицо и волосы? Не видя мертвых глаз безголовой курицы… не замечая отвратительной вони от разрубленной пополам лошади, не глядя на пришпиленную к стене диковинную бабочку, не ощущая аромата прекрасно приготовленного темного бисквита с начинкой из белой карамели… Тогда он, едва державшийся на слабых от страха и боли конечностях, не мог представить себе, что боль может оказаться приятной. Тогда он, каким-то нечеловеческим усилием смог подняться на ноги и, не чувствуя ничего, словно оглушенный, словно ему разом искололи все тело обезболивающим… Тогда он смог, наверное, только чудом, выхватить у кого-то из них острый, изогнутый клинок и с ненавистью, со всей еще не до конца пробудившейся злостью, с тяжелым отчаянием, заглушившим все остальное… смог обрушить на одного из этих зверей все свои чувства вместе с остротой меча. Тогда, наблюдая, как расходится в стороны чужая плоть, обнажившая белые кости, и хлещет из раны ярко красная кровь, он в первый раз подумал, что, вероятно, вампиры вовсе и не монстры. Вам известно, что чувствует человек, когда ему отрывают руки? В тот далекий момент Хьюго не думал, что может чувствовать что-либо вообще после всего пережитого, но, оказалось, что еще как может. Теперь его с удвоенной страстью рвали на части, рассказывая о его слабости и никчёмности. Чей-то хриплый голос издевательски объявил, что трахаться с людьми – это все равно, что сношаться с животными… Каждое слово било словно хлыст, заставляя мечущееся в панике сознание воспринимать их яснее, чем что-либо… Тогда казалось, что эти существа – монстры. До тех пор, пока он сам себе не доказал, что они могут стать такими же жертвами.