"В какой-то из понедельников"

Долговязый, чуть неуклюжий, но старательный мальчик уныло подстригает кусты роз, бесконечной стеной посаженные вокруг дома, словно ограждение от остального мира. Алые бутоны издалека, с ее места за маленьким столом на кухне, похожи на багровые пятна крови — иногда ей кажется, будто только что кто‐то упал со второго этажа и его тело унесли, не успев сорвать предательские цветы, намекающие на совершенное преступление. Иногда картинки в ее сознании становятся настолько реальными, что Петунья, испытывая дикое чувство паники и страха, выбегает во двор только для того, чтобы понять, что алые бутоны роз с невообразимо длинными шипами опять провели ее вместе с ее же разыгравшимся воображением. Очевидно, старость и скука - опасное сочетание для тех, кто живет в огромном доме в одиночестве и хранит слишком много секретов и скорби. Мальчишка, закончив свою работу, смущенно приоткрывает стеклянную панорамную дверь, выходящую окнами на главную дорогу, и с усталого знака руки Туни забирает заработанные деньги. Он бормочет слова благодарности и быстро убегает прочь. Рыжий, высокий и худой, он так сильно не похож на ее собственного сына, что почему‐то сразу же бросилось ей в глаза, когда мальчишка только переступил порог ее дома. У него были легкие, едва слышимые шаги, осторожный подбор слов и тонна внутренней неуверенности в себе, которая вкупе со смущением перед человеком, старшим его по возрасту, представляла забавнейшее зрелище — парнишка запинался, заикался и постоянно извинялся за себя и собственную глупость. Петунья, сжалившись, налила ему кружку ромашкового чая и дала печенья перед работой, расспросила о семье и школе. Когда он отвечал ей, взгляд Туни бросался в сторону маленькой фотографии в вычурной позолоченной раме — той самой, где Дадли счастливо улыбается после того, как его приняли в старшую школу. Сердце ее сжималось от тоски и усталости; невообразимо сильно хотелось увидеть сына, ощутить тепло семьи и чувства единения с собственным дитя. После смерти Вернона Дадли Дурсль окончил школу и уехал в соседний город, бросив мать одну сразу же после похорон отца. Насколько известно Петунье, он живет один в маленькой и неуютной квартирке на окраине непримечательного провинциального городка, работая непримечательным почтальоном. Он похудел, лицо его приняло неприятный желтоватый оттенок, из‐за чего он стал казаться еще более нездоровым; под глазами залегли большие темнеющие синяки, волосы стали редеть. Порой Туни думает, что страдания сына — плата за ее собственные грехи. Из‐за этого ей становится еще хуже. Дом потерял свою жизнь, опустел окончательно, постепенно начиная чахнуть вместе с единственной хозяйкой. Редкими гостями он преображался — на праздниках играла музыка, на посиделках с подругами даже на втором этаже был слышен громкий заливистый женский смех. Лишь когда Гарри Поттер навещает ее, из Петуньи словно выкачивают все чувства. Только тоска поглощает ее, стоит бросить всего один внимательный взгляд на возмужавшего мальчика из ее собственного чулана под лестницей. Гарри. Бедный, бедный мальчишка, на плечи которого слишком рано взвалилась непосильная ноша. Тот самый Поттер, ходивший в обносках ее сына. Тот самый, что терпел их поведение, их страх. Гарри, сынишка ее сестры, ненавидящий тетку до скрежета зубов и сжатых кулаков в юности, теперь единственный, кто вообще навещает Петунью. Дадли давно перестал звонить и слать письма, Поттер же приезжает каждый понедельник. Идя к главной двери, он захватывает почту, на ходу проверяя счета. У него свой ключ, ухоженная одежда и опрятный вид. Во взгляде племянника Туни видит океан раскаяния и жалости, где легкой пеной на гребнях волн пристроилась теплота. Он приносит хризантемы и выпечку, каждый месяц дарит большую коробку чая и оплачивает счета, от чего ей становится не по себе. Пару-тройку раз она говорила с ним об этом, но Гарри категорически отказывается ее слушать. Такой же упрямый даже в свои двадцать пять. Он достает две чашки с узорами алых роз и начинает разливать по ним кипяток. Туни в последнее время настолько плохо, что она просто не в состоянии смотреть на него. Слишком больно, слишком много отчаяния и стыда просыпается со взглядом на Гарри. Она видит в нем только Лили — зеленоглазую, рыжую, яркую. Чувство невосполнимой потери поглощает Петунью изнутри, доедает остатки ее сознания и души после смерти мужа и ухода сына. В какой‐то из понедельников Туни, пытаясь не умереть от грызущей ее вины, шепчет в спину Поттера тихое: «Прости меня, Гарри». Так неожиданно и больно, что он на какое‐то мгновение замирает с двумя чашками в руке. Спина напряжена, плечи опущены. Племянник молчит, а Туни не может себе этого позволить. У нее голос похож на шорох старой, пыльной бумаги — словно кто‐то быстро‐быстро листает пожелтевшие страницы самого древнего фолианта Англии. Руки трясутся. Она вот‐вот заплачет. — Прости меня за все, что я сделала, и за то, чего не сделала. Я не знала, как быть, когда ты только появился. Разрывалась между страхом за семью после смерти Лили и Джеймса и необходимостью опекать ребенка, от которого зависело чересчур много. Я боялась. Боялась и оставить, и отпустить. Постоянно вспоминала Лили, перед которой так стыдно. Вечные оскорбления в ваш адрес… И, когда Гарри обнимает ее, она больше не может сдерживать слез. Сжимает в объятиях племянника, извиняется, захлебывается виной. Поттер бормочет что‐то, успокаивает, гладит по голове и спине. — Мне так жаль, так жаль. Прости меня, ради Бога, — они шепчут слова, словно буддийскую мантру. Шёпотом, в унисон. На душе у каждого становится чуть‐чуть легче. В субботу Гарри приезжает с семьей, позволяя старому дому и тете Петунье понежиться в детском смехе и рассказах о магической Британии.