Запах океана

— Куда двинем? — спрашивает Рин. Он лихо сдвигает кепку козырьком назад, оборачивается через плечо и широко улыбается. Его глаза блестят: в них отражаются первые солнечные лучи. — Эй, Хару, так куда? Хочешь, можем на рыб посмотреть или с маской поплавать. А может, — он вдруг прищуривает глаза и становится похож на лиса, — сплаваем до водопадов. Правда, пока доберемся туда… Дико жарко будет. Он потрясает уже изрядно смятым путеводителем. Водопады Хару любит, при одной мысли о падающей с высоты воде его пробирает дрожь. Но он равнодушно пожимает плечами, потому что отлично знает это выражение лица — Рин уже все решил. — Тогда на пляж, — говорит Рин и подхватывает с земли рюкзак. Широкие лямки врезаются в ладони, а потом и в плечи. И Хару поправляет точно такой же — один в один, даже покупали вместе, — на своей спине. Солнце Окинавы уже горячее, хотя едва рассвело, но от воды еще тянет свежестью и прохладой. Рин идет вперед широким уверенным шагом, не оглядывается, и Хару старается не отставать. На пляж так на пляж, он согласен. За четыре дня они успели побывать, кажется, на всех пляжах Окинавы, но больше всего Хару нравится тонкая полоска песка, огороженная пальмами. Рин направляется как раз туда. — Хозяйка приготовила нам бутерброды и фрукты с собой. И термос с холодным чаем, — говорит он, не оборачиваясь. — До обеда можно назад не возвращаться. — Рин, — тихо зовет Хару. Рин уверенно шагает вперед, а он с трудом поспевает за ним. Тот слышит и оглядывается. — Нет, ничего. До уединенного пляжа пешком минут тридцать, и к тому времени, как Рин проскальзывает меж толстых гладких стволов деревьев, спина Хару вся мокрая от пота. Волны набегают на пляж, оставляют белый пенный воротник на песке — прилив. Хару стягивает рюкзак с плеч, оставляет его под пальмой и неторопливо стаскивает одежду. По виску катится капелька пота, и он вытирает ее ладонью. Еще только утро, а уже жара. Рин мочит руку, растирает между пальцев пену и довольно улыбается. Ему нравится душное марево, которое потихоньку наполняет воздух вокруг. Хару первый оказывается в воде, пока Рин раздевается. Дно пологое, приходится пройти метров двадцать, пока вода не доходит до пояса. Ступни утопают в песке, волны лижут тело. Хару окунается в прохладную воду и забывает обо всем. Он выныривает, отфыркиваясь, плывет обратно и тут же видит Рина — тот быстро заходит в океан. Грудь его блестит от пота, волосы собраны в растрепанный хвост. Рин улыбается и выглядит очень счастливым. Его счастье, кажется, можно потрогать. Оно разливается в воздухе, блестит солнечными пятнами, замирает мелкими брызгами воды на теле, впитывается в кожу. И Хару рад, что согласился на эти каникулы. Они долго не выходят из воды, плещутся и плавают на мелководье. Солнце поднимается все выше, уже ощутимо припекает плечи и спину, когда Рин тянет его за руку: — Пойдем уже на берег. — Да. Хару не сопротивляется, хотя вылезать из воды в такое пекло не слишком хочется. Он облизывает соленые губы и тяжело сглатывает. Прилив давно кончился, расстояние от воды до пальм теперь вдвое больше. Ступни обжигает песком, и они бегут до тени, отбрасываемой деревьями. Широкие красные бермуды Рина облепляют его ноги и зад, кожа блестит от воды. Хару снова облизывается — соль горчит на языке, и теперь очень хочется пить. Из рюкзака Рин вытаскивает бутылку с водой, бросает ее Хару. Пока он пьет мелкими глотками и подолгу держит воду во рту, тот достает тонкое покрывало, бросает его прямо на песок, в тени пальм, и стягивает с себя мокрые бермуды. — Уста-а-ал, — говорит он, падая на покрывало, и тут же приподнимается. — Эй, я тоже хочу! — Возьми. Хару закручивает крышку ополовиненной бутылки и протягивает ее Рину. Тот окидывает его долгим взглядом, прежде чем взяться за пластик, и на мгновение касается кончиками пальцев. Его руки горячее, чем песок, понимает Хару. Рин сворачивает крышку, тоже пьет, и Хару заворожено смотрит. Иногда Рин становится тягучим, словно патока. Каждое его движение возбуждает, заставляет тело гореть. Он нарочито медленно сглатывает, проводит кончиком языка по губам и снова опускается на покрывало. На его бедрах блестит вода, Рин проводит ладонями по животу и бокам, стряхивает мелкие капельки. Член уже стоит, влажно поблескивает красная головка. Рин расставляет ноги шире, и Хару невольно глядит на поджавшуюся мошонку. Кожа там темнее, чем на бедрах, мелкие рыжеватые волоски почти невидны. Хару поднимает взгляд и задерживает дыхание: на щеках Рина появляется румянец. — Ложись, — громко шепчет тот и похлопывает ладонью по покрывалу. Его волосы чуть вьются от воды, липнут к лбу и скулам, словно тонкие шрамы. Хару протягивает руку и убирает их с обветренной, уже подсохшей кожи. В горле становится сухо, и он стаскивает свои шорты, опускается рядом с Рином. От песка тянет теплом, мерно шумит океан. Жара обнимает почти сразу, стоит немного обсохнуть, обхватывает плотным коконом. Только присев, Хару понимает, что ноги тянет приятной усталостью, как после настоящей тренировки. Он прикрывает глаза, когда Рин обнимает со спины, прижимается прохладной грудью. Жар, кажется, сползает пленкой, когда Рин прижимается губами к плечу, проводит языком до позвоночника. Вместо влажного зноя Хару чувствует озноб, на руках появляются мурашки, покалывает кончики пальцев. Рин пахнет океаном и солью, и Хару расслабляется в его руках, позволяет себе откинуться на его грудь и ни о чем не думать. Рядом с Рином это, оказывается, просто. Рин покусывает шею и скользит ладонями по животу. Гладит грудь, задевая соски подушечками пальцев. Движения его тягучие, неторопливые, сдержанные. Он ласково проводит по бокам, и Хару вздрагивает от легкой, приятной щекотки. — Хочу тебя, — хрипло говорит Рин и сжимает кулаком свой член. Костяшки его пальцев проезжаются по ягодицам Хару, и он представляет, как Рин обводит головку, щекочет уздечку и приподнимает потяжелевшие яйца. Хару шумно дышит. Щеки пылают, словно обгорели на солнце, и он с трудом выдыхает: — Стой. А если нас увидят? Это пляж, до тропинки — рукой подать. Достаточно выйти к воде, чтобы заметить их. — Пусть завидуют, — смеется Рин и добавляет серьезнее: — Никто не заглянет сюда. — Второй рукой он проводит по члену Хару вверх-вниз, размазывает смазку. Яйца тянет предвкушением, и уже неважно, появится ли кто-то на пляже. — Мы здесь в третий раз, и тут всегда пусто. Он умеет быть ласковым, долго тянет, выцеловывает спину, широко лижет вдоль позвоночника и стискивает бедро. Каждое прикосновение то обжигает, то заставляет замереть в надежде. Иногда Хару кажется, что еще немного и он станет просить. Рин отстраняется, подталкивает его в спину, и Хару опускается на четвереньки, расставив колени. Он кладет голову на скрещенные запястья, прогибается в пояснице. Ему не стыдно, ему просто хочется, чтобы Рин продолжал. Тот проводит пальцами по мошонке, перекатывает яйца, невесомо скользит между ягодиц и ругается сквозь зубы. В его голосе слышится отчаяние. Хару приподнимается и оборачивается: Рин пережимает свой член у основания. — Слишком классный вид, — говорит он. Волосы снова липнут к его лбу, влажному от испарины. Легкий ветерок гладит влажную спину, словно хочет свести Хару с ума вместе с Рином. Они будто сговорились: Рин щекочет языком под коленом, а стоит ему отстраниться, как ветер разгоняет мурашки смоченной слюной коже. Рин тянется к своему рюкзаку и вынимает из бокового кармана тюбик смазки. Хару опускает голову и прикусывает губу. — Я быстро, — обещает Рин. Он проводит ладонью по спине, легонько хлопает по ягодице. Хару слышит тихий щелчок колпачка, а через несколько секунд кожи касаются теплые пальцы. Здесь даже смазка не бывает холодной, Хару кажется, что после Окинавы жара будет внутри него. Он увезет ее с собой сначала в Токио, а потом и в Австралию. Рин негромко выдыхает и растирает смазку круговыми движениями. Он еще не проникает, только дразнит. И от ожидания у Хару поджимаются пальцы на ногах. Он уже жалеет, что не попросил быстрее и сильнее, что то, как долго тянет Рин, почти причиняет боль. Рин вводит палец и тут же вытаскивает его — все еще дразнит, и Хару сам подается назад. Терпеть уже нет сил, жар бушует внутри, расходится по венам. Кажется, безжалостное солнце золотом растекается в крови. Хару стонет, а Рин довольно смеется. Он, наконец, вводит пальцы, то втискивает их до самого основания, то почти вынимает, заставляя Хару сжиматься. Он теряется в вязком, почти навязанном удовольствии. Рин явно решил свести его с ума, и ему почти удается. Хару кусает тыльную сторону ладони, шумно дышит. Его бедра дрожат, словно от усталости, а когда Рин сгибает пальцы внутри, Хару замирает. Удовольствие пробегает по нервам искорками, воздух становится тягучим и сладким. Рин покусывает бедро и с трудом выдыхает: — Больше не могу. Не могу терпеть. Снова слышится щелчок колпачка и довольный стон: Рин смазывает член. Рин забавно морщится и кусает губу, на золотистой коже видны белые пятнышки высохшей соли. Хару задерживает дыхание. Тот проводит головкой между ягодиц, стискивает бедра Хару и входит одним плавным толчком. Его мошонка звонко хлопает по ягодицам. Перед глазами словно пускается карусель: пляж тонет в ярких синих и зеленых пятнах, цветной водоворот кружит и не дает сосредоточиться. Хару стискивает покрывало, словно хочет добраться до песка. Рин движется рваными толчками, его пальцы до боли щиплют кожу. Рин просовывает ладонь под его живот, сжимает член и жестко дрочит. Из головы выбивает все мысли, пятна перед глазами становятся ярче. От них невозможно скрыться, и Хару крепче вжимается лицом в свои ладони. Он слышит высокий протяжный стон, и не сразу понимает, что это его собственный голос. Рин движется все быстрее, входит до основания. Он выдыхает: — Ну давай же. И Хару кончает, выплескиваясь на ладонь Рина, содрогается всем телом, и тот кончает вслед за ним. Внутри становится горячо-горячо, даже воздух вокруг теперь кажется прохладным. Кровь стучит в висках, сердце бьется в горле. Цветной водоворот блекнет и отпускает, мир снова приобретает краски, и первое, что видит Хару — белый, блестящий на солнце песок. Сейчас он похож на свежевыпавший снег. Прямо за полосой песка — океан до самого горизонта, сливающийся с небом. Хару тяжело опускается на покрывало, шумно дышит и жмурится, когда Рин осторожно переворачивает его на спину и крепко целует. — Хорошо, что мы выбрались сюда, — выдыхает он и отстраняется. Лицо Рина так близко, что можно пересчитать едва заметные веснушки на его носу, появившиеся от солнца. Его волосы торчат в разные стороны еще сильнее, слиплись от воды тонкими острыми сосульками. Губы Рина соленые, и пахнет от него океаном. Океан нельзя не любить. Хару целует в ответ.