В Шторме

*** Массивные двустворчатые двери с тугим скрежетом ползли по скрытым направляющим полозьям. «Надо же, какие тяжелые двери здесь», - с сарказмом подумал Люк, сидя на стуле рядом с большими бронированными окнами. …Он был оставлен в покое со своими мыслями весь день; не совсем один – иногда заходила рыжеволосая, с серьезным холодным взглядом, а у дверей несли пост два алых гвардейца. Поначалу он испытывал неудобство от их постоянного наблюдения, но в конечном счете пришел к выводу, что они не собираются ни общаться с ним, ни вмешиваться во что-либо; поэтому он попросту решил игнорировать их и бродил по большой двухуровневой спальне, не обращая на них внимания. Выход с противоположной стороны комнаты переходил в коридор, выложенный замысловатыми мозаичными узорами и ведущий к просторным гардеробной и освежителю. В гардеробной аккуратно висели пять комплектов одежды, все темных оттенков: глубокого темно-синего, мрачного грифельно-серого и абсолютно черного, отлично подходящих ему по размеру. Он ушел оттуда, не желая обдумывать это в настоящий момент. Назад - в темную, глухую спальню; комнаты за ней были по-прежнему недоступны ему, двери охранялись неусыпными охранниками. Он внимательно рассмотрел окна. Высокие щиты транспаристила, пронизанные двумя слоями переплетающегося тонкого и сверхпрочного волокна – настолько жесткого, что его нити было видно невооруженным глазом. Такого не было даже в зданиях военных судов. Он снова бродил по комнате, проводя как бы случайными, небрежными движениями по стенам, поражаясь и недоумевая, насколько толстыми они были. Он подходил близко, насколько только позволяли ему его настороженные охранники, к огромным резным дверям - уже зная, что они не из дерева. Прошлым вечером он видел, как они открывались, и помнил их толщину. Теперь он обдумывал, как были устроены замки. Затем он задался вопросом, накормит ли его здесь кто-нибудь. Он сидел, скрестив ноги, на полу перед окнами и медитировал, пытаясь определить через Силу, где находятся остальные. Неожиданное обнаружение Леи принесло улыбку на его лицо, и он почти – почти – позвал ее, чтобы попробовать установить связь, как это получилось у Беспина. Но затем испугался, что таким образом раскроет свои возможности, даст понять, что способен контактировать с ней - даже если она не ответит - и тогда ее упрячут еще дальше. Однако он прошел по ее следу… вниз… далеко-далеко вниз. Много, много уровней ниже и далеко в сторону. И раз он нашел там ее, наверняка сможет найти и других. Таким образом, используя свое расположение относительно позиции Леи и смутное представление о расстоянии, он сделал первую ментальную карту здания, в котором находился… И потом он снова пристально смотрел в окно, опираясь лбом о толстый транспаристил. Он смотрел на монолитные башни дворца, на отдаленные вершины города внизу. Миллионы существ проживали в нем свои жизни, обычные, нормальные жизни… Как он жаждал этого теперь… с тем же пылом, с каким когда-то жаждал волнующих приключений подальше от Татуина. Он наблюдал пламенный закат и огромную луну, краснеющую от тлеющих угольков дня. Затем вновь задался вопросом, накормит ли его кто-нибудь, и понял, как это маловероятно - с тех пор, как он отказался есть за столом Палпатина вчера. Челюсти напряглись - в понимании, что теперь этот отказ стал сражением одной воли с другой. Глупым, маленьким сражением, только с одним реальным результатом. У него хватило здравого смысла сесть вчера, так почему логика подвела его, когда он отказался есть? Глупо. Тем более глупо, что он знал - знал - что, если вернется к тому столу, он опять откажется есть. Абсурдно, упрямо, злобно… Он медленно покачал головой, отчитывая себя - ибо Мастера Йоды больше не было рядом для этого. Снова и снова он упрекал себя за негативное состояние духа… И потому, сейчас, когда двери начали открываться, последовательно высвобождая звуки многократных задвижек, он был благодарен за это вмешательство. Немногословная рыжая энергично вошла в комнату и немедленно повернулась к нему, еще до того, как двери до конца открылись. «Слишком быстро. Она уже знала, где я. Значит, в комнате наблюдение.» Холодные зеленые глаза зафиксировались на нем. - Император требует твоего присутствия. Несколько долгих секунд он оставался сидеть на месте, любопытствуя, что она предпримет, если он откажется идти. И одновременно задаваясь вопросом, зачем ему это - когда у него уже есть одно бессмысленное сражение, продолжающееся прямо сейчас; еще одно такое же вряд ли было тем, что ему нужно. Он получал уроки - но оставался вопрос, кому они выгодны? Понимая, что он пристально смотрит на нее, рыжая немедленно насторожилась и прищурила ярко-зеленые глаза. Люк понаблюдал за ней еще немного - всматриваясь в холодное, осторожное выражение лица своей тюремщицы и силясь понять, что он видел: защитную реакцию или реальную эмоцию. Задавая себе жгучий вопрос: что происходит на самом деле позади того ледяного взгляда. - Как тебя зовут? Она ничего не ответила, лишь отвела глаза. Люк наклонил голову и потер виски: - Отличное имя. Разве что немного короткое. Со временем она должна будет расслабиться, смягчиться немного. Надави слишком сильно сейчас, и она только отступит дальше. Кроме того он чувствовал, что у него еще будет время установить отношения с ней, чувствовал, что по каким-то причинам должен наладить их именно с ней. В конце концов, весьма очевидно, что она была главной здесь, неся ответственность за его охрану и безопасность - за то, чтобы держать его внутри. Даже если его усилия ничего не дадут, они отвлекут его от мыслей о дотошных и мелких манипуляциях Императора - а это уже хорошо. Наконец он встал и свободно прошел вперед; рыжеволосая тут же осторожно отступила - чтобы остаться вне его досягаемости. - Немного щекочет нервы, да? - беспечно пробормотал он, проходя мимо. Она склонила голову набок, холодные глаза остались подчеркнуто равнодушными. Он вновь прошел через большой сводчатый зал, двое охранников следовало за ним, мимо тяжелой, массивной мебели, отвечающей пропорциям комнаты. Шесть имперских гвардейцев стояло в дверях, через которые он вышел, еще шесть - в дверях, в которые он вошел. В огромный зал, точно такой же, как накануне; тусклые тени, освещенные алым огнем, длинный заставленный едой стол. И те же желтые глаза, впившиеся в него из-под темного капюшона, то же холодное развлечение, ясно написанное на лице Императора. Люк ощутил, как поднимается внутри гнев - и снова заставил себя успокоиться силой воли. Хотя он не смог остановить ни напряжения челюстей, ни сужения глаз - что только принесло широкую улыбку на тонкие, бескровные губы старика. Палпатин улыбнулся мгновенно вспыхнувшим эмоциям мальчишки - тому, как он афишировал их на лице, как заявлял о них в Силе. Понимает ли он это? Как освежающе наивен он, как чудесно не затронут и прост. Какая жалость, что это будет потеряно, пожертвовано Тьме. Но как полезно это здесь и сейчас, вся эта страсть и рвение - как легко будет их крутить и использовать. Поскольку любая интенсивная эмоция была слабостью - особенно по отношению к отцу мальчишки. Он ощутил эти чувства на их первой встрече: весь этот гнев, замешательство и чудесное, страстное опровержение; не неверие, нет - мальчишка знал, что это правда, но определенно не принимал ее. И эти эмоции были ведущими сейчас. Как и верность, конечно, - его друзьям и его делу, но она была бесполезна для Палпатина. Она могло послужить его целям, но только в более ограниченном смысле. Он нуждался кое в чем большем, кое в чем более глубоком. Верность была силой – он же нуждался в недостатке. И теперь он нашел его, тот самый, что так заботливо был обеспечен Кеноби. Мальчишка боялся. Не Палпатина, хотя он и должен бы был. Но этот урок можно будет преподать позже, так, что Скайуокер никогда его не забудет. Нет, этот страх был совсем другим. Чудесным и разрушительным. Мальчишка боялся повторить судьбу своего отца. Потому что та же самая слабость бежала в его крови. Этот страх ярко горел в Силе во время их недолгого разговора вчера. Страх, что его падение неизбежно, что так же было с его отцом. И все эта эмоция страха искривлялась через призму возмущения и горькой, настоящей ненависти к Вейдеру. И через предательство Кеноби – тот так легко лгал ему об отце, которого мальчишка никогда не знал, никогда не имел, которого нашел и потерял в единственном ударе оскорбленного сердца. Замечательные главенствующие эмоции. Сильные и бесспорные. Если бы у мальчика было время, то он, конечно, постепенно достиг бы согласия со своим наследием - время и расстояние всегда предоставляли перспективу видения. Но у Палпатина не было никакого намерения дать ему это. Он заполучил Скайуокера в идеально подходящий момент и собирался использовать данный факт по максимуму. Он толкнет мальчишку, пока тот еще качается, подчеркивая его связь с отцом, подчеркивая его настолько ощутимую слабость. Убеждая в ее действительности и в неизбежности судьбы, наследия в его крови. Держа их близко - отца и сына - держа в оппозиции. Постоянно подталкивая и понукая, не давая времени, чтобы примириться, чтобы разобраться со всем этим. Вызывая все деформирующие душу страхи и сомнения, питающие негодование Скайуокера, и затем спуская его против отца. Великолепная зияющая уязвимость. Были и другие слабые места, разумеется, и Палпатин использует каждое из них - но ничто не могло сравниться с этим. С тем, что уже предоставило ему джедая. Осторожными манипуляциями это даст ему ситха. Мысль принесла улыбку на его лицо, что еще больше выбило джедая из колеи. Палпатин отвернулся, пытаясь скрыть свое веселье, медленно прошел к стулу и, устроившись на нем, снисходительно взглянул на мальчишку: - Сядь. Люк немедленно ощутил, как взбрыкнуло его упрямство. Приглашение было простым, но оно подразумевало, что у ситха были замыслы на их встречу, как бы тот ни пытался их завуалировать. Однако он подошел к стулу и сел - у него тоже была повестка дня на сегодня. Палпатин кивнул в сторону накрытого стола: - Поешь. Худшим было то, что Люк знал, что Палпатин прав – ему нужно поесть. Каждый солдат знал: ты спишь, когда можешь, и ты ешь, когда можешь, потому что не знаешь, когда это будет доступно тебе вновь. Два дня без еды; уже и так ослабший от ран и операций, он чувствовал, как сдает физически, если не умственно. Ему нужно поесть. Если появится шанс побега, он будет слишком слаб, чтобы воспользоваться им. Он должен поесть. Не будь упрям. Ешь. - Нет. Люк поник от собственного выбора. Палпатин мельком взглянул на слуг, и те сразу вышли вперед - заполнить высокие дымчатые бокалы темным рубиновым вином. Ситх видел, как джедай одно мгновение смотрел на еду и затем решительно отвел взгляд в сторону, уставившись на огонь в камине. Он должен хотеть есть к этому моменту; Вейдер был проинструктирован кормить его по минимуму, а с тех пор, как мальчишка прибыл сюда, он не ел вообще. Палпатин хотел, чтобы его джедай оставался голодным и видел спасение только за этим столом – хотел, чтобы это дикое существо научилось есть из руки своего нового Мастера. Мальчишка выбрал ошибочный путь для борьбы и знал об этом – Палпатин отлично читал его чувства в Силе - но тем не менее он продолжал сопротивляться, не мог поступить иначе. Решительный и упрямый, как его отец. Сила, которая могла стать слабостью при небольшом осторожном управлении. И слабость, которая могла стать силой, если он не будет сдерживать ее. Однако, если все пойдет по плану, это специфическое сражение будет закончено уже этим вечером. Палпатин кивнул – и слуги вместе с теневыми охранниками Люка, поклонившись, тихо вышли из комнаты. Люк вновь поймал дразнящий проблеск свободы из наружного коридора, увидев также и принятые меры у дальней стены, и поднятое в направлении открывшегося проема оружие. Палпатин подвинулся ближе к спинке стула, чем привлек внимание Люка к текущему моменту. - Я хочу знать, где мои друзья, - произнес он ровным голосом. Император только пристально взглянул в ответ. - Я знаю, что они здесь, в Главном Дворце, внизу, - продолжил Люк твердо. - Я хочу видеть их. Палпатин хранил молчание, и на этот раз Люк был готов переждать повисшую тишину. Наконец Император произнес: - У тебя есть еще какие-либо явные слабости, о которых ты хотел бы объявить? Его джедай только приподнял подбородок, отказываясь сходить с намеченного пути: - Я хочу видеть их. Палпатин слегка улыбнулся перемещаемым линиям сражения - если мальчишка думал, что мог направить их разговор, он был неправ. - Они - предатели, их дела находятся в юрисдикции твоего отца, - ответил он, немедленно поворачивая дискуссию туда, куда предназначал сам. - И кто командует Вейдером? - парировал Люк. Палпатин проигнорировал вызов. - Мне любопытно… кажется, тебе… неудобно признавать своего отца отцом, дитя. Люк довольно долго молчал, стискивая зубы, чтобы не ответить то, что рвалось наружу - концентрируя мысли на своей цели. Выражение Палпатина не изменилось ни на йоту – однако он внимательно наблюдал за трением челюстей мальчишки. Мысли о родстве с Вейдером уже замучили Скайуокера, и Палпатин не собирался упускать возможность провернуть этот нож глубже, расширяя рану. Тем не менее мальчишка превосходно сохранял концентрацию. - Я хочу видеть своих друзей. - Зачем? - Чтобы убедиться, что они в порядке. - Ты можешь сделать это, не видя их. Эта способность - часть твоего наследия. Глаза мальчишки лишь немного ужесточились. - Тебе… неудобно, что они здесь, - Палпатин произнес это больше как утверждение, чем вопрос, заставляя Люка сомневаться: прочитал Император его мысли или просто сообщил очевидное. В любом случае он не ответил. Палпатин сделал паузу, взял бокал вина, и затем, как если бы чувствовал, что его последующее утверждение понятно, но нуждается в разъяснении, добавил: - Их свобода продается, конечно. По определенной цене. - Очень сомневаюсь. Если только их свобода не послужит вашим собственным целям. Палпатин улыбнулся: - О, ты судишь меня слишком резко, джедай. - Не думаю, что это возможно. Палпатин только засмеялся - словно разделяя шутку со старым другом: - За прожитые годы я пришел к заключению, что у всего есть цена. Люк не упустил значения сказанного, однако решил проигнорировать его. В течение долгого времени он позволял тяжелой тишине висеть между ними, пока Палпатин пристально и стойко смотрел на него… Наконец, с тихим вздохом от нежелания уступать, но зная, что ему не оставалось ничего другого, Люк спросил: - И какова цена? - Хорошо сделано, джедай, - Император поставил бокал и подался слегка вперед, как если бы игра наконец пришла в движение. – Какова цена? Он театрально заколебался, не сводя дразнящих желтых глаз с Люка и демонстрируя покрытые пятнами зубы - словно это был вопрос, над которым он задумался только сейчас. Но, даже зная его столько, сколько знал Люк, он понимал, что это неправда – и в отвращении резко откинулся назад, в отвращении от необходимости соблюдать вежливость с этим существом, от необходимости вообще находиться здесь. В своем волнении ситх, казалось, не заметил этого: - Так сколько… сколько стоит твоя маленькая принцесса? - И, сделав вид, что он мгновение обдумывал это, продолжил: - Ах... но она - мое исключение. Я думаю, ничто не спасет ее от плахи палача. Люк почувствовал, как сердце пропустило удар. - Они нужны вам живыми. Палпатин дьявольски усмехнулся: - Мне нужен только один из них, чтобы держать тебя, джедай. А Лея Органа слишком долго была для меня занозой. Теперь, когда она наконец в моих руках, я накажу ее для примера остальным. Мои враги долго будут помнить об этом. От слов Палпатина, так небрежно произнесенных - словно жизнь Леи была лишь малозначительной деталью намного большей игры - Люку сдавило грудь. - Вуки пойдет в шахты Кесселя. С его силой он сможет продержаться там год. Калриссиан пойдет с ним - хотя я сомневаюсь, что его хватит настолько же. Кореллианец останется пока здесь. Твой отец считает, что его будет достаточно, чтобы удерживать тебя. - Вейдер ничего не знает обо мне. - Он сказал, что ты спрашивал о нем, когда был ранен, - ответил Палпатин, легко вовлекая Вейдера в свой заговор. - Потому что я знал, что его единственного не было на корабле. - Тем не менее ты переживал о нем и хотел освободить от Хатта. - Я попросил бы это для любого из них. - Достаточная причина, чтобы полагать, что кореллианец важен для тебя, - Палпатин намеренно пожал плечами. - Если это не так, скажи мне, и я казню его этим вечером. Возможно, тогда я должен буду вернуться к твоей маленькой принцессе. Только смерть Соло может удержать ее голову от плахи. Пока. Люк поднял руку, потирая висок. Что он должен ответить на эту провокацию? Скажет: «Да, Хан ничего не значит для меня» и рискнет тем, что Император осуществит свою угрозу только для того, чтобы раскрыть блеф Люка. Он понимает, что у него еще есть Лея для управления им… Слишком высоки ставки, чтобы делать обманный маневр, и он не ответил ничего вообще. Палпатин сложил пальцы домиком, ожидая ответа; атмосфера вокруг была буквально пропитана его развлечением, и Люк мог только стискивать зубы перед лицом этих непрерывных манипуляций. Ситх еще долго продолжал смотреть на него. - Так что? Свобода кореллианца имеет ценность для тебя? - Сначала Лея, - ответил Люк, и глаза Императора сузились. - Нет. Нет - у меня есть планы насчет твоей маленькой принцессы, - медленно проговорил Палпатин, устанавливая щиты, чтобы скрыть свои истинные намерения - хотя не слишком крепкие и не слишком быстрые: прямая ложь могла обнаружиться фактом, что она слишком сильно ограждена. Впрочем, Палпатин редко прибегал к такой грубости. В этот момент он очень желал исполнить свою угрозу - девчонка была надоевшим источником неприятностей, и в будущем будет постоянным стимулом для сопротивления Скайуокера. И именно на это желание рассчитывал Палпатин: на свое подлинное стремление удалить ее в любом случае; именно поэтому он позволил сейчас мальчишке так много ощутить от него. - Вы сказали, что все может быть куплено, - Люк понимал, конечно, что им управляли, но он так же и знал, что угроза Лее была очень и очень реальной. Палпатин не сумел сдержать крохотной улыбки, изогнувшей уголки бледных губ. Каким уязвимым друзья сделали его, и он ведь понимал это, и всё же продолжал защищать их. - По определенной цене. Ты не сможешь заплатить ее. - Получается, что она у вас есть. Если бы Люк смог получить для Леи хотя бы отсрочку казни, это дало бы ему время придумать какой-то план, как им выйти отсюда. Или купить шанс сделать это ей и Хану. Взгляд Палпатина переместился к огромному пламени камина, пока он взвешивал то, что собирался сказать дальше. Люк в выжидании затаил дыхание. Император встал и сделал несколько шагов к огню. Непринужденная манера его действий противоречила важности, придаваемой им этому разговору. Все будущие планы зависели от того, как все пойдет сейчас. Когда он заговорил, голос его звучал тихо и продумано: - Двенадцать недель… да, думаю, это справедливо. Двенадцать недель твоего безраздельного внимания. Я не пойду на меньшее - не за нее. Он обернулся к джедаю, который, нахмурившись, довольно долго пытался постичь сказанное; затем его глаза расширились, и Палпатин знал, что тот понял. Мальчишка почти немедленно отказался… но заколебался - на долю секунды - и Палпатин знал, что получил его. - Двенадцать недель твоего согласия, джедай. По их завершению я позволю ей уйти. Люк откинул голову и засмеялся в сомнении - не в силах поверить, что он вообще обсуждал это. Наблюдая за ним, Палпатин спешил, желая заключить сделку, прежде чем мальчишка будет слишком долго думать над ней. Если он даст ему время для этого, тот просто решит, что лучшим выбором будет начать свои собственные попытки спасения, и хотя Палпатин не боялся, что мальчик убежит, он все же не хотел прямого противостояния с ним - пока. Он должен был пресечь такие мысли сейчас, чтобы гарантировать, что Скайуокер останется достаточно покорным в ближайшие недели. В мальчишке уже были заметны первые следы негодующего сопротивления, день, другой, и его ум будет отравлен и недостижим, он упрется и вызовет конфронтацию ничем иным, как своим собственным врожденным упрямством. Это случится в итоге в любом случае - Палпатин был уверен - но пока он не хотел этого, имея в запасе такое количество еще неиспользованных опыта и навыков, принуждений, скрытых внутри добровольных соглашений, и манипуляций внутри установленного рутинного порядка. Необходимо было заключить некий взаимно обязывающий договор, способный связать Скайуокера откровенными и согласованными с обеих сторон условиями. Обязательством, которого его новый джедай, будучи скованным высокими моральными принципами, будет придерживаться, как только на него согласится. Как бы ни хотел Палпатин казнить надоедливую экс-сенаторшу, отрезав тем самым одну из голов Восстания, ее жизнь принесет ему больше выгоды. Если мальчишка не уступит, то да - он выполнит свою угрозу, он не мог позволить себе поступить иначе; но тогда в игру вступят другие альтернативы. Но эта была самой выгодной - если все пойдет, как планировалось. И для этого было необходимо, чтобы мальчишка согласился на его условия прямо сейчас. И для этого Палпатин должен помешать ему увидеть картину целиком, должен вынудить его увязнуть в деталях. - Я позволю ей уйти. В любое место, какое она выберет, с моей гарантией безопасного прохода. - Ваша гарантия ничего не стоит, - возразил джедай, все же не отказываясь от сделки. - Мое слово ситха. - Оно стоит еще меньше. Люк тотчас знал о нанесенном им оскорблении - хотя Палпатин довольно убедительно казался неоскорбленным. - Тогда, что ты предлагаешь, джедай? Попросит ли он очевидное? Договор должен казаться выбором Скайуокера в равной степени с выбором Палпатина. Если именно мальчишка предложит сейчас условия, ему останется потом обвинять только себя. Люк молчал - частично понимая, что его ловко вели в нужном направлении, но тем не менее соглашаясь обсудить условия, чтобы увидеть, насколько многого он мог бы добиться. Если сделка будет достаточно хороша, то, возможно, ему следует обдумать ее. Годы торговли в глубокой пустыне научили его торговаться, начиная с высокой ставки. Понимая и возмутительный характера того, что он собирался просить, и факт, что ему в сущности нечего проигрывать, он предложил: - Отпустите их сейчас – всех. Дайте им уйти… и я останусь. На двенадцать недель. Палпатин рассмеялся, но продолжил переговоры, закрепляя их прецедент: - Вне рассмотрения. Я похож на дурака? Люк принял торжественное выражение: - Я даю вам слово. Слово джедая. - И я должен принять его? - недоверчиво спросил Палпатин. - Когда ты отверг мое? - Мое слово, - повторился Люк в ответ. Палпатин сузил глаза и повернулся к Люку спиной. Спустя какое-то время он произнес: - Я не отдам тебе всех четверых. Кто-то должен остаться. - Не Лея, - голос Люка был тверд. - Кореллианец, - ответил Палпатин с равной твердостью. Люк задумался: у Палпатина все еще будет рычаг для управления им…, но получить свободу для всех остальных, он не надеялся даже на значительно меньшее. - Как я узнаю, что они в безопасности? Палпатин обернулся к нему: - Ты - джедай. Разумеется, ты будешь знать это. Люк молчал с настороженным выражением в глазах. Тогда Палпатин обезоруживающе пожал плечами: - Я уверен, ты сможешь расторгнуть договор без всяких угрызений совести, если будешь полагать, что им причинили зло. - В чем точно состоит договор? - спросил Люк. - Я просто хочу продолжить наши беседы, - небрежно ответил Палпатин, словно он вообще ничего не просил. - И мне нужно твое слово - не слово джедая и не слово солдата, а твое слово - что ты сделаешь это. Что ты останешься здесь на двенадцать недель без всякого сопротивления. Добровольно. Никаких попыток бегства, никакого предумышленного неповиновения. Никакого препятствования или неподчинения. Цивилизованный диалог, с обеих сторон. - Только это, - сухо произнес Люк. - Только это. Мальчишка затих, и Палпатин вынудил себя поступить так же - действовать, как если бы все это было незначительно для него. - Двенадцать недель – долгий срок. Палпатин видел, как мальчик обдумывает предложение, взвешивая преимущества против недостатков. - Чтобы купить три жизни? Думаю, это довольно дешево. - Но, видимо, не для вас. Иначе вы попросили бы больше, - почти сразу и с явной недоверчивостью ответил Люк. Беспокоясь, Палпатин только пожал плечами, не желая подтверждать верность его предположения. - Чем мои условия отличаются от того, что мы делаем прямо сейчас, джедай? Я сказал тебе, что желаю просто продолжить диалог. И чтобы сделать это, я хочу предложить перемирие - как жест доброжелательности. Люк приподнял брови: - Я не верю, что вы сделаете хоть что-то, не отвечающее вашим интересам. Эта сделка значит для вас намного больше. - Как бы там ни было, я держу все карты. - Кроме той, что имеет значение, - с нажимом парировал Люк. - Даже она находится в моих руках. - Но вы не управляете ею. Палпатин громко рассмеялся: - Никто не будет управлять тобой, джедай, если ты не позволишь этого. Я покупаю твое внимание, а не волю. И даже его - лишь на двенадцать недель. Люк по-прежнему колебался. И Палпатин чуть подтолкнул его дальше: - У тебя так мало веры в свои убеждения - раз ты опасаешься, что на тебя можно будет легко повлиять? Люк не хотел отвечать на это. – Что будет по истечению срока? Понимая, что он добился своего, Палпатин мысленно улыбнулся. - Как только договор будет выполнен – мы оба больше ничего не должны друг другу. Двенадцать недель более чем достаточно. Более чем достаточно, чтобы привязать к себе мальчишку, чтобы поднять все его слабости и использовать их. Получить ситха. Впервые он подошел к нему почти вплотную, встав над сидящим юношей. -Ты боишься? Люк стойко держал его пристальный взгляд. - Не вас. Он смотрел, не моргая, в те ядовито желтые глаза, хотя знал, что говорит ложь - он был бы глупцом, если бы не боялся Палпатина. Тот смотрел в ответ с вожделением желанного; раздумывая, понимал ли Скайуокер глубину своей ошибки, ни на мгновение не сводя с него пристальных глаз. В тишине Палпатин протянул руку….. Давление, что испытывал в тот момент Люк, фактически не давало воздуху поступать в легкие. Неужели он действительно должен согласиться на это? Его согласие купит так много, но не станет ли эта цена слишком высокой? Знал ли Мастер Йода, что его друзья будут его слабостью? Он говорил ему, предупреждал перед тем, как Люк оставил Дагобу, чтобы тот позволил им бороться самостоятельно. Фактически он просил, чтобы Люк пожертвовал ими ради более важной цели. Неужели он так плохо понимал его? Размышляя, Люк слегка покачал головой: он не мог оставить их тогда и не может оставить их сейчас. Он был просто не способен на это; поступить так - шло против самой его сущности. Он уже потерял так много, так много было оторвано от него, и он добровольно собирался отдать еще больше…, но он не мог не согласиться на эту сделку. Не мог бросить тех, кто был так близок ему. Он знал – знал – что это будет дорого стоить ему… Император протягивал белую, смертельно бледную руку, длинные, острые ногти искривлялись в виде когтей. И Люк ничего не видел кроме этой руки - сжимающейся вокруг его горла... И он не мог остановить ее. Сердце тяжело стучало, но он понимал, что уже сделал выбор - сделал его в тот момент, когда оставил Дагобу. Однако, когда в тихом согласии он взял руку старика, по позвоночнику прошла невольная дрожь и его слегка затрясло от шокирующих колебаний, идущих в Силе - как будто все повсюду насильственно переворачивалось и искривлялось в конвульсивных судорогах. Рефлекторно он резко дернул ладонь назад, но ситх держал ее крепко в безжалостном и холодном, как могила, рукопожатии. - Мы заключили договор, джедай, - сказал он серьезно. Он не отпускал Люка в течение еще долгих секунд - и даже потом сделал это весьма неохотно. *** Люк беспокойно мерил шагами свою роскошную тюрьму, фактически больше не обращая внимания на охранников в дверях. С равными долями тревоги и воодушевления он ждал своего посетителя. Его раздражительная рыжая тюремщица перестала занимать позицию у дверей и провела все утро, сидя на одном из стульев перед окнами; однако жесткий взгляд фиксировал каждое его движение. Наконец, в полдень, когда ее вызвал Император, она приказала сменить ее, а затем, вернувшись, коротко сообщила, что просьба Люка с предыдущего вечера - видеть своего друга – удовлетворена. И Люк в который раз ощутил от нее встречное течение в Силе, некий шепот - полностью скрытый, когда она находилась рядом с Императором, задушенный всеобъемлющим покровом Тьмы. Но здесь, когда она была одна… на самом краю своего восприятия Люк различал едва прослеживаемое средоточие Силы, настолько легкое, почти незаметное. - Кто ты? - спросил он в конце концов, зная, что она поймет вопрос. - …Вряд ли тебе это понравится, - она подняла подбородок. С открытым выражением лица Люк слегка склонил голову в сторону. - Ты не джедай… и не ситх. - Думаешь, это ставит меня ниже тебя? – спросила она с вызовом, пылая зелеными глазами. - Кажется, это у тебя здесь оружие. - Верно. И тебе не стоит забывать об этом. Он спокойно посмотрел на нее, с легкой улыбкой на губах, и она отвела взгляд, показавшись внезапно смущенной своей ненужной угрозой. - Я приведу твоего посетителя, - пробормотала она, оставив Люка смотреть на закрывающиеся двери. И вот прошло уже полдня, но до сих пор никто не появился. А терпение точно не было добродетелью Люка. Он сидел на подлокотнике стула, пристально вглядываясь в отдаленный город и потирая виски от постоянной головной боли, не оставляющей его все три прошедших дня. Вначале он пытался отнести ее на счет Корусканта – возможно, что-то на планете могло так действовать на него, что-то типа атмосферного давления - но постепенно понял, что боль усиливалась как с близостью Палпатина, так и в случаях его собственного использования Силы. Она накатывала волной и сжималась вокруг тяжелым обручем сконцентрированного давления. Сосредоточенным, сознательным действием. Направленным препятствием Императора против использования Силы Люком. Или, возможно, Император так узнавал, что именно делал Люк? Хотя он не чувствовал такой боли от своего от… Вейдера. Правда состояла в том, что он не имел абсолютно никакого понимания происходящего, и это было реальной проблемой; ни Бен, ни Йода никогда не упоминали о таких вещах или упоминали очень немного, никакого настоящего практического знания о Темной стороне, только различные отговорки, чтобы любой ценой уклониться от этого обсуждения. И тем самым они оставили его сейчас с одними предположениями - в месте, где догадки были очень опасной вещью. Оставили его в неопределенности - в ситуации, где достоверность каждого убеждения значила все. Он вздохнул, протирая закрытые глаза с такой силой, что в них появились сверкающие мушки - пытаясь сделать хоть что-нибудь, чтобы уменьшить давление, чувствуя себя уставшим и опустошенным. Он проснулся очень рано, перед рассветом, в абсолютной уверенности, что кто-то звал его по имени. В потрясении, очнувшись от сна, он всматривался в темный полумрак большой чужой комнаты, ища, кто это был. Но, разумеется, никого не увидел - только вялые тени его напряженного, уже ускользающего кошмара. Не в силах снова уснуть, он встал и встретил рассвет, одеваясь перед высоченными окнами из транспаристила. Ужасно голодный. Медитация давалась с трудом; это раздражающее давление угнетало его, притупляя мысли и чувства и делая беспокойным и разбитым. В конечном счете он прекратил свои попытки и улегся спиной на холодный мраморный пол. Ощущаемая через тонкий шелк графитовой рубашки прохлада приносила успокоение заживающим швам. Согнув колени, он всматривался в высокий и резной, украшенный кессонами потолок, обдумывая, как много камер наблюдения было в них спрятано и были ли в комнате «слепые» места. Размышляя, что его наблюдатели думают сейчас о его причудливом поведении; переживая, как он объяснит заключенную сделку своим друзьям и как объяснит Хану, что тот должен остаться, спрашивая себя, должен ли он отступить, сейчас, пока еще есть время - понимая, что именно это они ему и скажут сделать. Будут ли они правы? Двери разъехались, и внутрь шагнула рыжая, смотря на него с удивленно поднятыми бровями. Очевидно она решила, что он полностью спятил. Люк быстро вскочил на ноги. - Я… А! В любом случае твое мнение обо мне уже не может стать хуже, - громко рассудил он, вызывая тем самым крохотное подобие улыбки на ее губах, которую она тут же прогнала, садясь на стул перед окнами. День уже близился к вечеру, когда двери наконец отворились, и внутрь промаршировали восемь штурмовиков – первые штурмовики, которых Люк увидел с тех пор, как прибыл сюда. Затем они энергично развернулись кругом и вышли обратно - оставляя в комнате одинокого, связанного и напряженного Хана Соло. - Хан! - Люк кинулся вперед, забывая от радости о всех своих виноватых чувствах. - Люк! Малыш! - Хан тоже помчался вперед, но неловко остановился в двух шагах перед ним и вытянул вперед связанные руки. Действительность их ситуации быстро и эффектно напомнила о себе. Взамен объятий Хан огляделся вокруг. - Ничего себе. Поменяться не хочешь? Думаю, моя комната такая же большая, как эта кровать, а моя койка сделана из каменного выступа в стене, со встроенной душевой в конце. - Отлично, - сказал Люк, легко подключаясь к знакомой манере мышления. - Шикарно просто. - И удобно, - язвительно заметил Хан. - Не нужно слишком далеко ходить посреди ночи. Люк кивнул, усмехаясь: - Опять же хорошее преимущество. - Я тоже так думаю. Может… Эй, твоя рука! С запозданием Хан понял, что Люк придерживает свою правую руку левой, машинально оберегая ее. Малыш взглянул вниз и произнес сдержанным голосом: - Да, мне… заменили ее. Он вытянул руку вперед, неловко шевеля пальцами, пока Соло изучал протез. Хан сдержал себя, чтобы не спросить очевидное: почему ему сделали это; если малыш и знал, сам он не спешил с ответом. - Как ощущается, странно? – спросил Хан вместо этого, по-прежнему не сводя глаз с руки. Точная, совершенная, скрупулезно детализированная копия. Очень дорогой протез. Люк только беспокойно пожал плечами, явно не желая сейчас обсуждать это. Улавливая намек, Хан снова огляделся вокруг: - Я думал, что иду к Палпатину, судя по обстановке. Не ожидал увидеть тебя здесь. Прозвучавший немой вопрос стер улыбку с лица Люка: - Возможно, он думает, что может купить меня… Хан кивнул: это имело смысл - и, вероятно, так же объясняло и руку. И одежду, которая заставила бы даже Ландо казаться бедняком в сравнении с малышом. Следующий вопрос потряс Люка, хотя Хан на самом деле не подразумевал то, что спросил: - А он может? - Нет! - защищался Люк, сильно задетый словами Хана. - Просто… Хан остановился, не зная, зачем он вообще это спросил - понимая, что только что больно задел малыша. - Прости. Я знаю… Люк уставился в пол, и обеспокоенный Хан сменил тему: - Ты видел Чуи и Лею? - Нет. А ты? - голос Люка сейчас же встревожился. - Нет. Нас разделили по разным камерам. Я наорался до хрипоты, пытаясь до них докричаться. Но камеры звуконепроницаемы, скорее всего. - Они где-то здесь. Но я… - Люк замолчал, внезапно делаясь виноватым. Хан нахмурился: - Люк? Люк колебался, пытаясь найти силы, чтобы договорить: - Я… заключил сделку. С Палпатином. Взамен… Дальше он сказать не успел. - Ты заключил сделку? С Палпатином!? Какого… - на секунду слова подвели Хана - но лишь на секунду. - Малыш, он не будет придерживаться никакой сделки. Люк помотал головой, торопясь объяснить: - Сначала он выполнит свою часть, или сделка не имеет силы. Хан, я должен был. - Должен был? Что, черт побери, это означает? Ты только что сказал мне, что он не может купить тебя, и теперь ты говоришь… - Хан, послушай... пожалуйста, - Люк прекрасно понимал, что он спорил не только с Ханом, но и со своими собственными сомнениями. Если он сможет убедить Хана, то тогда, некоторым образом, он докажет правильность своих действий и себе самому. - Палпатин согласился освободить всех, кроме одного, в обмен на мое добровольное нахождение здесь. - Нахождение? – огонь поутих в глазах Хана при понимании того, что сделал Люк, хотя и было видно, что он все еще кипел. - В течение двенадцати недель. Я останусь здесь на двенадцать недель. - И что потом? Он просто возьмет и отпустит тебя? - Нет. Но он не сделал бы это в любом случае, - ответил Люк искаженным голосом. Хан немного смягчился, понимая, что у ребенка реально не было выбора - понимая, что он пытался взять лучшее из рискованной сделки в скверной ситуации. Получить хоть что-то из ничего. - Да. Но двенадцать недель – долгий срок, Люк. Люк молчал. Только теперь, когда кто-то еще высказал этот страх, он осознал, насколько долгим действительно будет это время. В голову Хана пришла следующая логичная мысль: - А кто останется? Люк не смог посмотреть на него, не в силах встретиться с другом глазами – стыдясь, что решение уже принято, что Люк дал на него согласие. Желая, надеясь, что Хан сам… - Я останусь, - твердо произнес Хан, имея в виду именно то, что сказал. Люк облегченно и тихо выдохнул, будучи благодарным за сердце Хана. Медленно моргая, он молча кивнул, все еще мучимый чувством вины и не в силах что-либо сказать в тот момент. Понимая, что он принял невозможное для друга решение, Хан обнадеживающе положил руку на плечо Люка; другая рука из-за наручников была вынуждена подняться следом – создавая несколько комичное зрелище. - Эй, это будет точно, как в прежние времена, а? Помнишь ту дрянную тупиковую планету, на которой нам пришлось торчать? Ту, где мы устраивали пикники каждую ночь, «потому что твой глупый друг опоздал на пять дней с отгрузкой детонаторов»? Люк мог только рассмеяться на это. - Ты тогда представил все в очень розовом свете, - ответил он с сарказмом. - Ну, я знаю… что это было не так. Но мы хорошо справились. Ты и я. Мы - хорошая команда. Внезапно, сильно смутившись нахлынувшего на него духа товарищества, Хан вновь перешел к своей шутливой манере: - И, кроме того, я выставлю счет Альянсу. В почасовой ставке. И после десяти первых часов у меня идет сверхурочное время. Плюс надбавка за риск. Люк улыбнулся: - Ты можешь выставить счет мне. - Угу, любопытно, где ты возьмешь такие деньги, - легко отклонил его предложение Хан, вновь озираясь вокруг. - Впрочем, видишь ту картину? Если возьмем ее с собой, когда будем уходить, то я даже скажу тебе ее название. Люк взглянул на огромную картину вечерней битвы под лунами и звездами, понимая, что он очень смутно узнает ее - что означало, что это невероятно известная вещь. - По рукам, - произнес он, оценивая размер огромного холста: в два роста высотой и в четыре раза больше длиной. – Но понесешь ее ты.