Символу всей нации не пристало курить

- Зачем ты куришь, Бак? – неоднократно и недоуменно спрашивал Стив, у которого только при виде сигарет перехватывало дыхание. - Потому что мне это нравится, - неизменно отвечал Баки и небрежно стряхивал пепел на пол привычным движением мизинца. Стив всегда поражался этой привычке друга. Каждый вдох для него мог превратиться в неконтролируемый кашель, а Баки так просто заменял для себя воздух дымом. И Стив завидовал. Черт, как же Стив завидовал. Этот чертов Баки, который мог рисковать здоровьем, пока Стиву грозил долгий постельный режим от легкого сквозняка в их квартире. Этот чертов Баки, для которого Стив наверняка был только грузом на плечах, и Стив радовался, что был тощим, потому и не таким тяжким. Стив смотрел на друга, пока тот старался курить так, чтобы дым шел в противоположную от них сторону, но вот подул ветерок, и легкие Роджерса будто взорвались кашлем. Баки сразу же отбросил сигарету и бросился на помощь, только как помочь, если нет никакого врага, если твое тело само убивает тебя? Стив ненавидел его и ох, черт, как же Стив завидовал. Завидовал крепким рукам, обхватившим его, завидовал их обладателю, завидовал здоровью и силе. Он никогда бы не признался Баки, но сам вовсе не понимал, зачем он, такой ущербный и никчемный, нужен своему другу. Но, видимо, тот таки нашел в Стиве что-то уникальное и необычное, потому что отпускать не хотел, всегда был рядом и, как бы это по-дурацки не звучало, гордился. Иногда Стив мечтал научиться курить. Нет, не потому что ему это понравилось бы, а просто потому что это значило бы, что он здоров. Он мечтал научиться принимать в легкие дым, и он никогда не признался бы себе, что мечтал об этом лишь для того, чтобы вдохнуть дым прямо изо рта того, кого он называл другом. Эти мысли он отгонял подальше и прятал в самый дальний ящик – Баки ни к чему о таком знать. Это грязно. Но иногда взгляд Стива задерживался на губах, обхвативших сигарету, дольше положенного. Но иногда взгляд Стива падал на длинные пальцы, небрежно поглаживающие бумагу. Но иногда взгляд Стива падал на мизинец, который легко, словно играючи, стряхивал пепел. И тогда Стив проклинал себя и надеялся, что никто и никогда не узнает, он просто болен, это просто пройдет.

***

Но это не прошло. Ни через год, ни через два. Ни даже когда Стив таки стал здоровым и сильным, благодаря науке, сыворотке и поверившему в него старому ученому. Ни тогда, когда подхватив одной рукой, помогал Баки спасаться из базы Гидры. В тот день они много говорили, а Баки снова курил. И Стив больше не ненавидел себя, больше не боялся вязкого дыма, у которого, на самом деле, такой приятный горьковатый запах. Стив мог бы с уверенностью вырвать сигарету изо рта друга, заменив ее своими губами, но не стал. Потому что это был Баки. Его Баки. Почти брат, совершенно точно семья и намного больше, чем просто друг. Он бы не позволил себе осквернить его подобными грязными признаниями. В тот день Стив потянулся за сигаретой Баки, чтобы в первый раз попробовать, но друг лишь отвел свой портсигар подальше. - О, нет уж, Стиви. Символу всей нации не пристало курить. Баки рассмеялся, а Стив смотрел на эту улыбку и понимал, что тонет, падает, срывается вниз.

***

В момент, когда Баки сорвался с того поезда, у Стива Роджерса оборвалась вся жизнь. В тот день он безрезультатно старался заглушить воспоминания алкоголем, но все старания так и остались напрасными. Он, было, порывался одолжить сигаретку у какого-то из вояк, но так и не решился, потому что больно. Потому что слишком невыносима даже мысль о сыплющемся наземь пепле, о тлеющей бумаге и тонких пальцах. Потому что в тот день наземь упал вовсе не пепел, а тот, кто был всем. Потому что тлели остатки надежды в душе Стива, и дотлевала жажда жизни. Потому что тонких пальцев, как и обладателя, больше не было. А сознание услужливо подбрасывало жуткие картины кровавого месива на снегу. Баки Барнс погиб зимой, и зима навсегда завладела душой Стива. Слова Пегги Картер сливались в какой-то шум, а Стив лишь кивал да отвечал, пускай и немного невпопад. В момент, когда Баки сорвался с того поезда, Стив больше всего хотел прыгнуть за ним. Потому что какой смысл в этом всем, когда нет его рядом, когда нет его… нет его… его… нет… Эти слова даже в голове не укладывались, вызывали приступы глухой ярости, желания мстить. Закончилась жизнь с Баки рядом, и будто бы закончилась и вся. И потому-то так легко было попрощаться с ней, когда собственноручно топил тот самолет во имя спасения нации. Потому-то Стив Роджерс, утопая в ледяной воде, на какой-то миг почувствовал облегчение. Потому-то было так страшно снова проснуться. Проснуться в новом, чужом мире, где мелькают яркие огни. Потому что в момент, когда Баки сорвался с того поезда, огонь Стива погас.

***

В день, когда маска зимнего солдата спала и обличила Баки Барнса, Стив Роджерс впервые закурил. Он даже не закашлялся – новые и крепкие легкие безропотно приняли в себя никотиновый яд. В день, когда маска зимнего солдата спала и обличила Баки Барнса, Стив Роджерс заскучал по своей старой и доброй астме. Сейчас было самое время перестать дышать, подавиться воздухом, смешанным с дымом, потому что внутри Стив Роджерс медленно и верно задыхался. «Жив». Вдох. Выдох. Мутновато-белый дым струйкой потянулся в небо. Закат. Темнело, но Стиву, в общем-то, было уже все равно. Он медленно затягивался дымом, пока в голове роились воспоминания о минувших днях. Пока все мысли были заняты одним единственным призраком прошлого, которого Стив так отчаянно мечтал однажды увидеть вновь. «Будь осторожен, загадывая желания в темноте», - говорила какая-то старушка, когда Стив еще мальчишкой смотрел на звездопад и мечтал о долгой жизни и о бравой службе родине. Сейчас он вспомнил эти слова, снова затянулся и горько усмехнулся, глядя на то, как в небе зажигались первые звезды. «Жив». А завтра - новая миссия и, возможно, новая встреча. Стив не хотел снова видеть непризнание в глазах того, кто знал лучше всех. Стив курил и стряхивал пепел одним движением мизинца. Это напоминало о былом, поэтому он, как мог, старался думать о другом. Как там Наташа? Она все же потеряла немало крови. А, впрочем, не так важно – она и через худшее продиралась. Важнее другое – «жив».

***

В день, когда в дверь Стива неуверенно постучала металлическая рука, тот на секунду вздрогнул, но тут же поднялся и открыл поскрипывающую дверь. Потому что ждал. Потому что как не ждать-то? В день, когда в дверь Стива неуверенно постучала металлическая рука, они долго сидели на кухне, пару раз курили, не удосужившись открыть окна, говорили обо всем и ни о чем. Баки иногда смотрел в никуда, словно силясь что-то вспомнить, будто поймать за хвост ускользающую проворную змею - память. В тот день Стив по привычке смахивал пепел мизинцем, а Баки усмехался, узнав этот жест. В тот день Стив перехватил здоровую руку друга, отобрал сигарету, потушил и, все еще держа за руку, посмотрел в глаза человеку, которого любил, сколько себя помнил. Посмотрел в глаза, а потом-таки прикоснулся губами к сдерживаемой в руке ладони. В день, когда в дверь Стива неуверенно постучала металлическая рука, Наташа долго обрывала звонками телефон Капитана, но так и осталась неуслышанной. Металлические пальцы размеренно перебирали светлые волосы, часы показывали полночь, а луна сквозь плохо занавешенные шторы отбрасывала свет на двух счастливых идиотов.