Папоротники и лилии

– Выпьем, пиратка? – предлагает Питер и протягивает ей кувшин с каким-то их самодельным пойлом. Они сидят у костра, друг напротив друга, почти у самого обрыва, и отсюда хорошо видно, как морской ветер треплет паруса ее каравеллы, пришвартованной у берега. – А тебе не рано? – хмыкает она и щурится от дыма; Пэн привык к этой ее злой шутке, и все равно она ему не надоедает. Как и сама Кэйлин Джонс – хозяйка волшебного корабля и странница между мирами, жестокая пиратка и, пожалуй, единственная женщина на острове, с которой ему никогда не бывает скучно. Выбор, что и говорить, невелик: вечно зареванная и до смерти напуганная Венди Дарлинг да озлобленная, опустившаяся бывшая фея. На их фоне кто угодно покажется принцессой – и все же Питер отчего-то уверен, что Кэйлин не потеряется даже среди герцогинь. Впервые они встретились много лет назад – так много, что и не сосчитаешь. Тогда она была молоденькой (бросьте, да она и сейчас молода, в Неверленде не стареют) отчаянной девчонкой, готовой на любое геройство для спасения обожаемого старшего брата – и закономерно его не спасшей. Неверленд создан не для героев. Пэн это знает, ведь он создал этот остров для себя. Сейчас она другая. Она приходит, когда ей хочется, и исчезает, когда ей нужно, а он, хозяин острова, бессилен что-либо изменить – потому что навсегда привязан к Неверленду и покинуть его не сможет ни при каких обстоятельствах. В голубых, как бирюза, глазах пиратки отражается пламя костра, и это придает ее красоте, и без того хищной, какие-то совсем уж демонические нотки. Она ничем не напоминает ту юную розу, когда-то сбежавшую к брату на корабль; нет в ней больше и огня возмездия – те, кто погубили Лиама Джонса, получили от пиратки сполна. Зато она похожа на тех женщин, которых Питер часто встречал в тавернах раньше, в прошлой жизни. Но и от них Джонс отличается тоже – уж что-что, а доступной она не была никогда. – Чего ты на меня так уставился, малыш? – говорит она и плавно, как кошка, потягивается; на месте кисти ее левой руки холодно сверкает серебряный крюк. Питер молчит, а в его душе горит гнев. Раньше он был ребенком, заключенным в тело взрослого, а сейчас все гораздо хуже. Теперь ставки повысились. Если хоть на секунду он признается сам себе, что все это – не игра, ему конец. Неверленд предательства не прощает. Кэйлин едва заметно улыбается. Она все прекрасно знает и понимает, да и как может быть иначе? Она ведь, в конце концов, женщина, а колдовское зеленое мерцание в недетском взгляде ее собеседника трудно расценить неверно. – Я была в Стране Чудес, – вспоминает она, всматриваясь в темно-синее, с фиолетовой кромкой на западе, небо. – Я разговаривала с цветами и отгадывала шарады созданий, природа которых мне неведома. Красная Королева проиграла мне в крикет и велела казнить, и казнила бы, не подари я ей семена роз из Зачарованного Леса. А до этого я путешествовала по Лапландии. Я видела, как Крампус копает уголь, чтобы подарить его непослушным детям, и даже украла один – на память. Я ездила в повозке, которой правили лепреконы. Мне откусил руку Крокодил... и он за это еще ответит. Кэйлин встает и начинает прогуливаться вокруг костра; изогнув бровь, Питер следит за каждым ее движением. – А ты? – она оборачивается, и ее волосы черным вихрем хлещут ее по спине. – Что видел ты, кроме этого скучного острова? Что ты можешь мне предложить? Здесь ничего нет. Только ты и твои потерянные. И еще этот твой друг, который только и ждет момента, чтобы воткнуть мне в шею нож. Нет уж... Усмехаясь, Питер подходит ближе. – Знаешь, – шепчет он, почти касаясь губами уха Кэйлин, – часто мне хочется напоить тебя водой из того источника. Чтобы ты больше никуда не смогла уйти. – Это не поможет, – отвечает она, откинув голову назад, к его плечу, и проводит острием крюка по его шее, – тогда я отправлюсь вслед за Лиамом, и ты все равно ничего не получишь. Даю слово. Кэйлин вспоминает, как они на пару со Сми изучали карту близлежащих морей, испещренную крестами, и как она разозлилась – потому что кресты означали места, где они уже побывали. Не просто побывали – пиратка знала каждый риф, могла различить оттенок запаха соли и подозвать любую чайку. Это были минуты ее личного счастья – видеть, как небо сходится с морем на линии горизонта и как лоснятся в свете заходящего солнца гибкие спины купающихся дельфинов, издали наблюдать, как расчесывают свои густые волосы пугливые женщины-мэрроу, споро мелькая покрытыми зелено-золотистой чешуей руками; примерять ожерелье из розовых жемчужин, лично добытых ею со дна моря... Разве может хоть что-нибудь с этим сравниться? Она не замечает, как еле слышно произносит последние слова вслух; лицо Питера Пэна мрачнеет, а затем неожиданно озаряется улыбкой. – Посмотрим! – весело восклицает он и вдруг с легкостью подхватывает ее на руки, разбегается – и летит вместе с ней с обрыва. Действительно летит. Под ними темно-зелеными островками проплывают кроны деревьев, между которыми тонкой серебристой лентой вьется река; холодный воздух окутывает запахом дождя и ночных цветов. От такой высоты у Кэйлин перехватывает дыхание – но страха она не чувствует. Наоборот, когда она протягивает руку вверх, ей кажется, что она может сорвать с неба звезду. – Кажется, теперь я ступила на третью дорогу... – тихо говорит она, подставляя лицо потоку лунного света. – Что? – непонимающе переспрашивает он. – Так... поверья моей родины... Родители готовили меня к первому пути. Дом... семья... церковь по воскресеньям. Дороги праведников и паломников. А я не приняла их. Я пошла по второму пути. Я мстила всему миру, ненавидела... и это были пути грешников и богачей. А на третьей дороге я увидела, как ты играешь на флейте. На третьей дороге растут папоротники и лилии... – Не понимаю... В ее восхищенных глазах он видит свое отражение, как в зеркале, и ему чудится, что там он – седой старик. ...На востоке небо уже алеет – значит, скоро рассвет. Через высокие папоротники пиратка и потерянный мальчик идут к скалистому берегу и, не прощаясь, расходятся в разные стороны. Кэйлин взбегает по сходням на борт корабля и оборачивается, повинуясь странному порыву, но видит лишь прямую спину уходящего на запад потерянного мальчика. Она знает, что Питер Пэн не будет смотреть ей вслед – и все же каждый раз в глубине души надеется. Даже несмотря на то, что ее свобода дороже пиратке больше всего на свете. Даже несмотря на то, что вечная юность дороже Питеру больше нее, капитана Кэйлин Джонс. А он, уходя, слышит лишь ее сильный, полный как колокол низкий голос, смешивающийся с шумом прибоя и нарастающим гулом штормового урагана: – Вторая звезда направо! И прямо до утра! И когда каравелла срывается с якоря, исчезая за темнеющим горизонтом, он проводит пальцем по своей шее, на которой осталась царапина от острого кончика ее крюка. Такие раны быстро заживают, думает потерянный мальчик. А если это и не так, то он с легкостью убедит себя в обратном. Как это было раньше. Как это будет и впредь.