Три минуты под дождем.

Джонатан стоял под дождем, прижимая рукой сквозь одежду рваную рану в своем животе, и думал о красоте. У него была своя теория насчет этого, насчет красоты. Он вывел ее совсем недавно, и пусть до конца она определилась лишь сегодня утром, но зачатки этой мысли, как теперь понял Джонатан, преследовали его всю жизнь. Оказывается, красота в каждом отдельном случае имела одну важную общую черту, если это истинная, совершенная красота. Красота заставляла его чувствовать. Да, теперь он понимал это. В боли тоже была своя красота, отточенная, отчаянно острая красота, которая пульсировала сейчас у него внутри, пока он медленно истекал кровью. Красота была в тепле, которое он чувствовал на своих пальцах. Он стоял около павильона метро, спиной к выходу - пару минут назад он торопился домой, чтобы совершить задуманное утром самоубийство - но теперь эту мысль как ветром сдуло. Никто не видел того, что произошло с ним, он и сам почти не уловил момента - не видел он и крови на своей одежде, не видел раны в собственном теле. Зато он чувствовал боль и слабость, распространяющуюся снизу вверх, прямиком к сердцу. Теперь он думал, как же на самом деле красив теплый ярко-алый цвет. Незаметно для себя, Джонатан погрузился в созерцание всего вокруг себя - людей, снующих на уровне глаз, небо над головой, сыплющих с него градом капель грозового дождя. Ветер то прилизывал его волосы назад, то нещадно трепал их из стороны в сторону, выжимая из глаз крупинки едких соленых слез. Все эти ощущения были невероятно свежими, будто впервые осознанными и принятыми до конца. Наконец-то он открылся миру. Наконец-то мир открылся ему. Небо было темно-серым, даже угольным, с черными прожилками ночного промозглого ветра поздней осени. *** Джонатан не знал, кто ударил его, даже не заглянул ему в лицо. Возможно, этому парню хотелось просто пырнуть кого-то ножом, Джонатан прекрасно знал это чувство, поэтому, едва завидев в руке нападавшего нож, принял для себя решение. Он позволит смельчаку выпустить пар, только если тот действительно убьет его. Если не сбежит и не назовет его сумасшедшим, как это с ним случалось уже тысячу раз. Джонатан спокойно выпрямился перед незнакомцем в балахоне, развел руки в стороны, загородив собой единственный источник света в тесном переулке. К счастью, парень в балахоне не сплоховал - резкий и тяжелый удар плохо наточенного лезвия не заставил себя ждать. Видимо, парень собирался бить, пока Джонатан не упадет замертво, но тот мгновенно согнулся пополам от приступа неведомой ранее чудовищно саднящей боли в животе. Скорее всего, нож не задел ни легкое, ни селезенку, поэтому Джонатану была обеспечена лишь медленная и утомительная гибель от внутреннего и внешнего кровотечения. Собственно, он был доволен этим, ведь затем он и направлялся домой - чтобы выпустить себе кишки, или, по крайней мере, убить себя не менее нудно и мучительно долго. Теперь ему не нужно было задумываться об этом. Едва Джонатан завалился набок, инстинктивно хватаясь за рану, напавший тут же вытянул из бокового кармана его куртки бумажник и был таков. Джонатан даже немного позавидовал тому - его тело не было обездвижено пульсирующей резкой болью. Он не хотел умирать здесь, в грязном затерянном в темноте переулке. Его тянуло к людям, к глянцу плавного течения ручейков электричества в вечернем городе, к неповторимому привкусу теплого воздуха из метро. Найдя в себе силы, чтобы подняться, Джонатан понял, это и был самый главный шаг. Теперь будет легче, нужно лишь идти вперед. Едва опираясь рукой о стену, Джонатан поплелся прочь из глухого переулка. Теперь он подумал... этот человек был примерно одного роста с ним, одного телосложения, и он знал, где именно лежит его бумажник. Может быть, он сам убил себя? Может быть. В наше время ни в чем нельзя быть уверенным до конца. *** Как бы то ни было, он не мог позабыть ее. Не мог позабыть, как в момент той сокровенной близости его рука так и тянулась к ее руке, чтобы... Чтобы что? Чтобы просто прикоснуться. Прикоснуться и сгореть. Это волнующее воспоминание заставило Джонатана блаженно прикрыть веки, глубоко вдохнуть, несмотря на боль в животе, и позволить себе улыбнуться. Красота - это сама жизнь. Она стирает любые рамки, будь то рамки логики, здравого смысла, памяти, человеческих возможностей. Умирая, Джонатан крепко стоял на ногах, подставив лицо ливню, и улыбался. Никогда ему не дышалось так легко, как сейчас. И воздух был так душист, так упоительно сладок... Красота рождается в точно отведенное ей время. Разумеется, этого нельзя ожидать, как рассвета и заката, но когда это происходит, так или иначе приходит понимание - да, так оно и должно быть. Так было и сегодняшним утром. Джонатан тогда следовал давно привычному для себя маршруту, как он поступал уже много недель и месяцев. Он неспроста выбрал для себя именно эту дорогу, была здесь одна важная деталь, и заключалась она... конечно же, в красоте. На этом пути ему встречалась она. Не каждый день, но при лучшем стечении обстоятельств он мог встретить ее два раза в один и тот же день. Разумеется, он не мог позволить себе упустить ни единого шанса на встречу. Одна мысль о новой возможности увидеть ее заставляла его сердце биться чаще, походку - ускоряться, а губы - кривиться в насмешливой улыбке. Он улыбался сам себе, своим нелепым надеждам и желаниям. Он ничего не мог обещать даже сам себе, он просто плыл по течению, огибая одни и те же давно манившие его островки великолепия в сером мареве, так ни разу и не осмелившись вырваться из пут привычки и ступить на их землю. Поток нес их бок о бок, совсем близко, казалось, протяни только руку... Джонатан лишь продолжал ухмыляться, но свою усмешку от других он предусмотрительно прятал. Как же прекрасна была эта мысль, как блистательна... Он просто не мог отказаться от нее. Только через его труп. Это невозможно объяснить. Будто падаешь в бездну, которая манит тебя, кружит в своем водовороте пустоты, показывает чудеса из пылинок, витающих в ее затхлом воздухе... но все это время ты просто падаешь в пропасть, и у тебя нет ни единого шанса на спасение. Сама жизнь против тебя - она уже попрощалась с тобой, пожелала тебе доброго пути и помахала ручкой. Ее нельзя в этом винить, ведь ты сам сделал свой выбор. Ты сам попрощался с ней. Ты был ведом случайным странствующим огоньком во тьме, и вот, по какой-то странной случайности он привел тебя не к началу чего-то большего, а к концу тебя самого. Так бывает. Ты не можешь никого в этом винить. И теперь, когда его странствующий огонек испарился в воздухе, Джонатану осталось лишь наслаждаться чудесами из пыли. Красоту не хочется упускать. Когда видишь ее, лишь одно желание овладевает сознанием - сохранить ее в первозданном виде, насладиться каждым мгновением ее скоротечного материального существования, снять с нее как можно более достоверный отпечаток и хранить его у самого сердца. Красоту нельзя оценить разумом, она эфемерна и невыносима легка, словно случайно пойманный в воздухе давно знакомый аромат, словно интонация незнакомца, кажущаяся совершенной в едином мгновении времени и пространства. Ты просто знаешь, что она нужна тебе, вот и все. Как образ любимого, увиденный во сне. Кто знает, может быть, крупицу этого образа можно увидеть в первом встречном? Вдруг в этом человеке заключена все сияние этого мира?.. Красота, красота, красота... Джонатан судорожно шептал это слово себе под нос, пока ноги его не подкосились, и он чудом не упал на спешно обходящего его делового мужчину средних лет. Возможно, это происшествие спасло бы ему жизнь, но Джонатан ничком упал на сырой грязный асфальт, и в глубоких сумерках никто так и не увидел кровь, неторопливо стекающую по его брюкам на землю, безжалостно размываемую дождем. Джонатан подумал, что не так уж все и плохо. И этот день был неплох, потому что его теория наконец обрела окончательные контуры, пунктиры превратились в ровные четкие линии, и все они пересекались в сегодняшнем дне, в сыром асфальте, в разбивающейся о камень капле дождя. Он наконец увидел красоту в себе. Прежде чем закрыть глаза и потерять сознание, Джонатан изо всех сил пожелал, чтобы и он хоть когда-нибудь для кого-нибудь был крупинкой восхитительнейшего на свете миража. На одно блестящее мгновение он уверился в том, что красота спасет всех. Надежда забрызжала в конце его пути. Джонатан был счастлив, а потом он закрыл глаза и вновь поддался капризному течению слепого потока.