Падение картонных небес: Основатели

«Для меня это был памятный день, потому что он многое во мне переменил. Но так может быть в жизни каждого. Представьте, как изменился бы ход вашей жизни, если вычеркнуть из нее всего один день. Задержитесь на минутку, читающие эти строки, и поразмышляйте о длинной цепи из железа или золота, терниев или бутонов, которая никогда бы не сковала вас, если бы в тот памятный день не сформировалось ее первое звено». Чарлз Диккенс «Большие надежды» После войны не было ничего. Разруха, боль и массовые похороны. Братская могила Хогвартса, вспаханная, изрытая проклятиями земля и пепел. Пепел разрушенных надежд, пепел несбывшейся мечты и разбитого на миллион осколков «долго и счастливо»… Она же, словно в противовес воцарившемуся хаосу, была практически целой. Выжженная дыра в сердце не в счет. Гермиона, под чутким руководством колдомедиков, вернула память родителям, которые не разговаривали с ней последующие несколько месяцев, сдала экзамены и поступила в Академию Аврората. А жизнь продолжалась. Листья порыжели и облетели, прошла первая мирная осень. И весь Лондон вдруг словно выдохнул. Зажил. Магическая Британия восстанавливалась из руин. Гарри восстанавливался. И почему-то ее это волновало больше, чем собственная жизнь, которая, вопреки всеобщему цветению, замерла. Гермиона остановилась – «синдром войны». Кто бы мог подумать, что именно она увязнет в этом по уши. За знаниями будущее – теперь Грейнджер в этом сомневалась. Скорее, за пистолетом. И Аврорат стал только ее выбором, хоть все и думали, что она просто продолжает следовать за своими мальчишками. Только в битве, во время дуэлей и симуляторов Гермиона чувствовала себя целой. Ей безумно нравились вскипающий в крови адреналин, те ощущения, когда сердце птицей бьется в грудной клетке, а в ушах шумит рев накатывающихся волн. Но вместе с восторгом пришел и страх. Кто она теперь? Со второго курса началось углубленное изучение зельеварения, что принесло Гермионе удивительное открытие: запах ее Амортенции изменился. К пергаменту примешался порох. За три года обучения – сложная, но действенная система, изобретенная в Темное время – Гермиона сама стала оружием. И порой это пугало. Очень пугало. 21 июля 2001 года Окраина Ньюпорта, Уэльс - Мне кажется, самое важное - оставить след, - рассуждала я. - То есть, понимаешь, действительно что-то изменить. - Изменить мир? - С этой задачей мы уже справились. Не весь мир, нет. Тот маленький кусочек мира, что вокруг нас. Минуту мы лежали молча, прижавшись друг к другу на односпальной кровати, потом одновременно засмеялись, хрипло и по предрассветному тихо. - Невероятно, что я несу. Такая банальность, верно? - Есть немного. - Но я пытаюсь тебя воодушевить! Вдохнуть немного возвышенного в твою приземленную душу, прежде чем ты начнешь свое великое путешествие. – Я обращаю к нему лицо: - Только вот нужно ли это тебе? Она часто вспоминала этот разговор. Иной раз, лежа без сна, Гермиона наблюдала за рассветом и карамельными облаками, которые медленно растворялись в новом дне. Их пурпурные и фиалковые бока постепенно таяли, уступая место нежно-розовым и горячо-оранжевым краскам. Ей казалось, что время от времени она слышит их тяжелые, горестные и несколько обреченные вздохи. Облака растворялись подобно ее вере в следующий день. Смогла ли она изменить «тот маленький кусочек мира» вокруг себя? То ли «великое путешествие» выбрала? Аврорат. Нужен ли он ей? Каждый сомневается, но в последнее время Гермиона стала сомневаться крайне часто. И это выматывало ее до изнеможения так, что, придя после пар или посиделок в баре, ее хватало лишь на то, чтобы принять душ, почистить зубы и завалиться в постель. Во время экзаменов здоровый ужин ей только снился. Но сомневалась она не от этого: ведь это же Гермиона Грейнджер – она никогда не избегала трудностей, а уж тем более не пыталась отлынивать от учебы; получение новых знаний священно. Она сомневалась: правильно ли то, что она чувствует. То чувство восторга, когда заклятие пронизывает грудь твоего соперника… Заморосил дождь, а верный сосед-лес нарядился в толстый свитер из тумана. Пальцы ног утонули в мягком ворсистом ковре. Тонкая рубаха неприятно облепила тело. Ей некуда было сегодня спешить, оттого, казалось, тело еще сильнее требовало действий. Натянув камуфляжные штаны, используемые для тренировок, и майку, Гермиона отправилась на пробежку, предварительно закрепив палочку внутри тяжелых армейских ботинок. Еще на крыльце она успела пожалеть, что не почистила зубы – неприятный осадок во рту раздражал, но из-за нелепого упрямства не стала возвращаться. Потом, все потом. Воздух вокруг пропитался сладковатым запахом гнили, улыбка между тем все не сходила с ее лица. Вперед. Ветер плащом развевал волосы за спиной, и к ней вернулось уже знакомое чувство неконтролируемого счастья. Нелегкие мысли, посетившие голову Гермионы, стерлись, будто кто-то плеснул растворителем на все еще влажный после красок холст. Она петляла между деревьями, то и дело, поскальзываясь на влажной листве, и вслушивалась в такие родные звуки леса. Она провожала карамельные облака. Откинув тяжелую от воды ветку, Гермиона, пригнувшись, пробежала немного вперед, туда, где зазывно шумела река. Это был ее день. «Тот день». Земля ушла из-под ног столь неожиданно, что в тишине леса не прозвучало даже короткого вскрика, лишь облачко пара осело на онемевших, приоткрытых в детском изумлении губах. В опьяняющий миг полета, все мышцы по привычке сгруппировываются, готовясь к неумолимому знакомству с негостеприимно поверхностью - будь то стылая гладь реки, или промерзшая до костей почва. Первый удар выбил из Гермионы всю надежду на дальнейшее удачное приземление - кубарем скатываясь вниз по склону, она заживо сдирала умиротворенное спокойствие холма. Один, следом второй и третий - кратковременное пребывание в невесомости перемежалось с жестокими прикосновениями земли. Последний. Вода сомкнулась над ней. Она была гораздо холоднее, чем можно было представить, но озноб только сильнее вызывал возбуждение, адреналин лавой закипел в крови. Гермиона боролась. Билась в водных тисках. Но пузырьки кислорода с легкостью вылетели из легких, а она все смотрела и смотрела на то, как замысловато прорезают лучи света зеленую водную гладь. Длинные тонкие руки водорослей обхватили лодыжку - ни к чему, она уже никуда не уйдет. А Гермиона вдруг стала счастлива, счастлива, несмотря на нехватку кислорода и судорогу в ноге. Лава вползла в легкие, изнутри вдруг все запылало с новой силой, и она почувствовала, что землю сотряс невидимый гром. Представила, как елки лишились множества хвоинок, а клены стыдливо прикрыли свою наготу узловатыми пальцами. Время сломалось. Казалось, Гермиона находится под водой уже тысячу лет, и нет ног - есть плавники. Как глупо так умереть. Мучиться своей «неправильностью» и вот так… просто… Внезапно ее лицо поднялось над поверхностью воды. Миллионы ледяных иголок впились в лицо и в руки, а лава все выливалась и выливалась из носа и изо рта. Дышать было мучительно, и Гермиона принялась извиваться, в бессильном желании уйти на дно. - Тут женщина! - крикнул чей-то приятный голос. - И она все еще дышит! Ее кромсало и ломало изнутри, но сопротивляться этому обжигающему потоку не было сил. Гермиону тянули, как ей казалось, к берегу, широко распахнутые глаза изучали кружевные узоры ветвей над рекой. - Леди, Вы меня слышите? - чье-то прекрасное лицо заслонило узор. - Русалка! - прохрипела Гермиона, вглядываясь в изумрудные, как морская гладь, глаза девушки. Они завораживали своим холодным, безупречным блеском, в их прозрачных глубинах нельзя было разглядеть ничего, кроме собственного отражения. Бледная и тонкая кожа ее лица словно светилась изнутри. Яркие рыжие волосы ржавыми змеями прилипли к высоким скулам. - Кто-нибудь, поднимите ее с земли, - приказала сирена. Голова кружилась, и смысл ее слов дошел до Гермионы не сразу. Зато привычное темное переплетение ветвей знакомым калейдоскопом кружилось перед глазами. Чьи-то сильные руки подняли ее с мягкой, уютной земли, и она взмыла в воздух словно птица. А потом небытие вернулось за Гермионой, смыкая свои привычные, безразличные объятия.