Хрустальные туфельки

Покидая бальную залу, ее милость леди Инквизитор осторожно прикрыла за собой двери. Створки сомкнулись беззвучно, как крылья мотылька. Стихло пиликанье виолончели. Ночной воздух вскружил голову ароматом доцветающих лилий и сладостью пролитого вина (а может быть, крови: остроухие служанки еще не оттерли ее с мраморных плит). Заткнув за пояс опостылевшие перчатки, леди Адаар спустилась к фонтану, и каблуки подаренных Лелианой сапожек пересчитали истертые ступени парадной лестницы. Цок, цок, цок. Хиира представила себе, как та посылает агентов и шпионов, разведчиков и соглядатаев на поиски лучшего в столице мастера обувных дел. Рекомендации фрейлин и щеголей ложатся на стол, как доносы; выбрав жертву, Лелиана самолично наносит ей визит, и ямочки расцветают на бледных щеках сестры Соловей, когда речь заходит о жемчуге и шнуровке, модных пряжках и королевской парче. Одобрен эскиз, развязан кошелек, эльф-подмастерье тянется уже обмерить узкую дамскую ножку, но Лелиана говорит строго: «Сорок второго размера, будьте так любезны. Моя подруга — женщина видной стати». Подари она бальные туфли, Хиира скинула бы обувь еще на ступеньках, а так пришлось наклониться, чтобы ослабить шнуровку на голенищах. У каблука что-то блеснуло: точеный ободок и соцветие граненых алмазов. Безделица, небось, той глупышки в фарфоровой маске и шелках, которая плакалась о пропаже в начале приема. Хиира повертела находку в пальцах. Крохотное колечко годилось ей разве что на мизинец. Иной перекупщик, не брезгующий краденым, отвалит за него монет сто — или, быть может, сто двадцать, если цену сумеешь набить. От этой мысли стало и противно, и смешно. Еще минуту назад ее милость леди Адаар плела интриги, распутывала заговоры и воображала себя полноправной участницей придворной игры за власть, фу-ты ну-ты, важная штучка. Стоило шагнуть за порог — с нее мигом облетела сусальная позолота. Орлесианский атур не спрячет рогов, звучный титул — старых привычек. Вот она, ваша Вестница Андрасте: наемница и воровка… Да еще и кунари в придачу. — Кунари, которая очаровала императрицу, прошу заметить! — Хиира вскинула голову, поспешно заталкивая колечко в карман. По лестнице спускался Дориан — что за нелегкая его принесла? — Их спасенное Величество затеяли игру в фанты и велели непременно тебя разыскать. Послушай совета, мой друг: беги со всех ног, пока не пришлось лезть на карачках под стол и музицировать на мандолине. — Видала я такие игры — в тавернах, когда все упившись до полусмерти. — Ты погоди, вот вытащит кто-то мой фант — пойдет настоящее веселье. — Дориан усмехнулся в усы. Кунари не стала спрашивать, накорябал он оскорбление или пошлость на клочке выбеленной бумаги. — Пройдемся? От местных развлечений да интриг я маюсь теперь неизбывной тоской по дому. Того и гляди стошнит. — Неженка. — Есть немного. Единственный наследник семьи, чего ты хочешь. Сон на перинах, лучшие учителя, еда с фарфоровых тарелочек. Тетушка дразнила меня тепличным цветком… Налево? Хиире было все равно, и они свернули налево — под тень беседок, увитых отцветшим хмелем, к фигурам дворцовых статуй и темной листве. Чадили, догорая, садовые фонари. Где-то рядом журчал фонтан, невидимый за частоколом лип, и густой медовый бас колокола разлился над поместьем: отбивал первый час после полуночи. Хиира оглянулась на своего спутника — не озяб ли? — однако тот, забывшись, не ежился от ночной прохлады, а знай себе рвал травинки и тащил их задумчиво в рот, как малое дите. Выносливый ты цветочек, подумала Хиира мельком, раз не пожух на суровых северных землях. И то верно: в походах Дориан спал на солдатских матрасах, пересчитывая изнеженным телом кочки, хлебал из общего котла пригоревший суп и отливал в кустах, не жалуясь на отсутствие золоченых седалищ. По возвращении в Скайхолд, правда, гонял слуг туда и обратно по лестнице с ведрами кипятка и выходил потом к ужину, благоухая мылом, с белесыми полумесяцами начищенных ногтей. Завидев его, Хиира снисходительно фыркала и прятала зачем-то под столом свои пальцы, грубоватые от мозолей и саднящие заусенцами от воды. Она была сегеронской колючкой, растущей в северных краях у оврагов да позади присыпанных золой отхожих мест. Родная мать, сбежавшая от Кун в ферелденскую глушь, — и та, говорят, воротила нос, завидев писклявый сверток на руках перепуганной повитухи. За следующие пять лет многое переменилось: кунари бросили искать соотечественницу, объявленную тал-васготкой, а крестьянки, стращавшие детей рогатой бабой, повадились ходить к ней на поклон за припарками и дичью, но чувство к дочери так и не проклюнулось в душе этой женщины. Разговаривая с Хиирой, она нет-нет да искала взглядом няньку-тамассаран — или хоть кого-нибудь, кто забрал бы у нее это глупое материнское бремя. Когда местный кузнец, хватив лишку, вогнал ей восемь дюймов стали под ребра, ветер перемен вырвал колючку — Хииру — с корнем. О том, что было дальше, Хиира не спешила рассказывать своим новым друзьям — ни Дориану, ни Варрику, жадному до чужих историй, но скупому, когда речь заходила об его собственной. Несколько лет назад, когда Дориан еще отплясывал на тевинтерских балах под строгим надзором матушки, первый любовник Хииры — ушлый, смуглолицый бард, пахнувший мятой и табаком — отплясывал на дубовом суку, оставив ей в наследство мандолину, пару стоптанных сапог и неоплаченный долг наемнику Шокракару. Пока Варрик цедил слова, переписывая «Меч и щит» в угоду придирчивой редакторше из Орлея, Хиира цедила зелья по мутным склянкам, догадываясь, что отвечать за результат придется головой. Так начиналась ее жизнь в Вало-касе: с тяжелого, исподлобья, взгляда Шокракара и блестящей кромки его двуручного топора. Да, Варрик, должно быть, тут же схватился бы за перо и чернильницу, знай он, какая извилистая тропка привела тал-васготку к Храму Андрасте. Одним Хиира задолжала деньгами, другим — кровью, третьим — прозрачным, как хрусталь, ядом из вытяжки глубинного гриба. Сумма этих долгов была так велика, что когда Шокракар — заботливый надсмотрщик и суровый покровитель — подозвал ее однажды и рассказал, щуря зеленый кошачий глаз, о Регалиане д'Маркалле, который задержался на этом свете, Хиира не стала перечить. Спросила только: на конклаве маг должен испустить дух — или по дороге свернуть себе шею. Взрыв, прогремевший на конклаве как нельзя более кстати, отсек прошлое и спутал настоящее. Очутившись в железной хватке Кассандры Пентагаст, Хиира по первости думала сбежать, затеряться в Срединных Землях, прибиться к шайке таких же, как она сама, отщепенцев — и начать жизнь с чистого, как говорится, листа. Однако чья-то рука уже расписала его завитушками незнакомых слов: Брешь. Инквизиция. Вестница Андрасте… Иной на ее месте уверовал бы — волей Создателя, мол, из грязи да в князи, но Хиира выросла безбожницей и вопреки всему считала, что ей же и помрет. — …Не пора ли честь знать? — Дориан осторожно поддел спутницу под локоток, как галантный кавалер — не менее галантную даму. Пока Хиира, задумавшись, перебирала в памяти старые обиды, они успели обойти двор кругом и вернуться под окна большой бальной залы. Неторопливый вальс сменила быстрая, раздробленная ритмом музыка, и стучали в унисон ей каблуки: танцоры отплясывали новомодный бурре. — Местная публика взыскательна и не терпит долгих отлучек. — Местная публика, — поправила Хиира ровно, — не терпит выскочек вроде меня. Дориан не сразу нашелся с ответом и сжал ее локоть под пеной спадающих кружев. Хиира отстранилась: она не любила лишние слова, прикосновения, доверительные беседы и многое из того, что обыкновенно называлось «выражением дружеских чувств». — У каждого правила есть исключение, мой друг. Выше нос! Обычно двор безжалостен к новичкам, но Вестницу Андрасте приняли на ура. У модниц борьба не на жизнь, а на смерть: кто первой добудет себе обувку «как у ее милости». Видные холостяки Орлея уже горло друг другу рвут за честь пригласить тебя на танец. Ну а Селина… — На танец, говоришь. И сколько?.. — Сколько чего? — растерялся Дориан. — Холостяков у твоих ног? Пропущенных танцев? Фрейлин, павших в погоне за модой? — Денег, — сказала Хиира сквозь зубы. — Этих звонких золотых кругляшков, которые тут в почете. Сколько денег получит счастливчик, покруживший меня по зале у всех на глазах? Дориан вздохнул; его улыбка поблекла. — Прежде чем я покинул компанию этих напыщенных идиотов, сговорились на тысяче. И еще сотню сверх тому, кто заманит леди Адаар на музыкальный вечер. Гадали, какую ты предпочитаешь поэзию. Я сказал: авварскую. Не обессудь, если тебя всерьез станут потчевать виршами про козлов и отрубленные головы. — Как-нибудь переживу. Дориан смотрел на нее серьезно и будто бы даже грустно: не купился, значит, на показную небрежность. Сейчас, поняла Хиира с нарастающим раздражением, не сдержится и в душу полезет, как девственник — барышне кисейной под юбки, ну что за напасть; не хочешь в койку — и ладно, не больно-то хотелось, милорд Павус, но нельзя, что ли, дружить без этих вот влажных взглядов и разговоров за жизнь? — Когда я был маленьким, нянюшка застращала меня кунари, — начал Дориан как ни в чем не бывало, подкручивая надушенный ус. — Рогатые, мол, бессердечные они и любят жарить на вертеле непослушных детей, которые засиживаются над книжками допоздна. — Хиира фыркнула. — Ты смейся, смейся; а мне тогда было семь лет, и я так перепугался, что целую неделю спать ложился вовремя, можешь себе представить? Это теперь я знаю, что у вас с Быком сердца очень даже есть… И зря ты, мой друг, этих придворных дурней так близко к своему принимаешь. — Может, — признала Хиира неохотно, — и принимаю. Дориан вздохнул — устало, протяжно — и выбил пальцами стаккато на дворцовых перилах. — Борьбу за власть в Орлее не зря прозвали игрой. Если хочешь одержать верх — запомни правила, а их всего три, спроси хоть меня, хоть мадам де Фер, хоть милейшую леди Монтилье. Раз — обзаведись шкурой потолще. Два — отрасти язык без костей, не то при дворе делать нечего. — А что за «три»? — Танцуй. Хиира вскинулась, как зверь, увидевший в руке человека петлю. Привычная усмешка застыла у Дориана на губах. Чему я учу ее, спросил он себя с неприязнью. Пария, отщепенец, чужак! Жизни, от которой сам бежал, поджав хвост? Вещам, которые променял однажды на походный плащ, пару крепких сапог и дурное ферелденское пиво? Лжи, притворству, терпению — вот чему; улыбаться и держать прямо спину, когда маска натрет лицо до кровавых мозолей. А как иначе? Иначе с потрохами съедят. — Обычно на приеме уединиться негде, — сказал Дориан неохотно, теребя воротник. — Везде то шпионы, то слуги, то чьи-нибудь прихвостни навострили уши… Все важные разговоры, мой друг, ведут оттого посреди бальной залы, под музыку — вроде с глазу на глаз, но у всех на виду. В Тевинтере, представь себе, сложился целый этикет: под турдион обмениваются секретами, под менуэт заключают союзы, а маменька как-то раз чуть не женила меня за три с половиной минуты вальса. — Быстро она. — Это был вальс в два па, а я тогда страстно увлекся Реленусом, и… Ситуация, по мнению маменьки, требовала решительных действий. Но речь не о том. Воротник, затянувшийся вокруг шеи удавкой, наконец ослаб. Потайная пуговичка сопротивлялась до последнего, прежде чем выскочить из петли — неслыханное нарушение приличий! Пригладив обмякшие уголки, Дориан склонился в поклоне. Протянул руку. — Не подарит ли ее милость мне танец? И запоздало подумал: сейчас-то мне припомнят тысячу золотых. Он не дождался ни колкости, ни шпильки. Хиира склонила голову, посмотрела на него пристально, будто наизнанку одним взглядом хотела вывернуть, и спросила только: — Что, здесь? — Почему бы и нет? Потренируйся со мной, мой друг, прежде чем блистать в бальной зале. Там, в тепле и мягком свете живого огня, еще продолжались танцы. Из приоткрытой балконной двери доносилась музыка — вернее, слабая ее тень: дрожали скрипичные струны, надрывалась валторна, и слышен был жалобный плач флейты-пикколо. В баснословно дорогих витражах из Серо мелькали платья и дробился свет, радугой падая на дворовые плиты. Под окнами было, напротив, сумрачно и зябко; да еще и луна некстати проглянула меж туч, зеленая, как брешь, как болотный морок. Хиира положила горячую ладонь Дориану на спину — спутала женскую партию с мужской, — и сделала первый шаг. Вопреки стараниям Жозефины, фигуры вальса она выучила с пятого на десятое, зато ей не было равных в танце с отточенным, легким клинком, который сечет чужую руку, но послушно ложится в хозяйскую. Когда Дориан смалодушничал и замялся, испугавшись оттоптанных ног, она повела. Когда стихла музыка — написала свою: уверенными движениями бедер и стуком каблуков по граниту холодных плит, и получалось у Хииры так ладно, что Дориан, привыкший быть ведущим, расслабился, оперся на ее правую руку и позволил собой вертеть. Все равно, подумал он, никто не увидит. — Инквизитор! По лестнице спускалась Кассандра, сведя на переносице брови. За ее плечом маячила рыжая макушка сестры Соловей, и леди Монтилье торопилась следом, сминая в руках перчатки. Дориан обернулся к дамам, прикрывая улыбкой гримасу: от неожиданности Хиира оступилась и отдавила ему большой палец, и до того это оказалось больно, что дурное словцо лишь чудом не сорвалось с его губ. — Пока вас не было, Селина чуть было не отправила Гаспара на казнь. Может, вернетесь в залу, пока еще чья-нибудь голова не полетела с плеч? — Сейчас самое время напомнить императрице, что именно тебе она обязана жизнью — и троном. Постарайся выжать из нее все, что можно. Войска, ресурсы, деньги — все придется впрок. — Кроме того, маркиза Мантиллон готова высказаться в поддержку Инквизиции. Это бы весьма нам пригодилось, поэтому будет уместно поблагодарить ее лично, миледи… И узнать, какой она ждет ответной услуги. Они окружили Хииру, как три заботливые тетушки — свою племянницу-протеже, и вмиг оттерли Дориана к перилам. Со стороны он видел, как выпрямляется ее спина и расправляются плечи: на смену наемнице-кунари с повадками дикой кошки пришла ее милость леди Адаар, Вестница Андрасте, с лицом холодным и суровым, как маска из старинного черненого серебра. Блеснули в полутьме два серпа — перевитые косами, унизанные кольцами в честь бала рога. Отстранив Кассандру — не жестом, а одним, кажется, взглядом, — она стала подниматься по ступеням, и каблуки баснословно дорогих, на зависть каждой фрейлине, сапог чеканили каждый ее шаг. Вестница Андрасте немного прихрамывала на обе ноги, словно это не она, а Дориан ей отдавил пальцы, но если не присматриваться, впрочем, этого почти не было заметно. Видит Создатель, она училась; видит Создатель, она училась слишком быстро. — Это у нее в крови, — негромко сказала Лелиана, задержавшись у подножия лестницы. — О, не смотри на меня так, словно я читаю мысли. Поверь мне: я видела таких, как она. Бардов, воровок, прохиндеев всех мастей. Дай им месяц — обведут весь двор вокруг пальца, дай им двенадцать — и знать позабудет, что родились они в хлеву, а не на королевской парче… Если случайная стрела не настигнет их раньше, само собой. Дориан покачался на носках, не зная, что ответить. В присутствии Лелианы с ее улыбкой, тонкой, как лезвие ножа, умение непринужденно болтать о пустяках обычно изменяло ему. — И это наша забота, верно? — спросил он, поглядывая на собеседницу исподлобья. — Прикрыть ей спину, вовремя обнаружить врага… — …Отсечь руку, что тянется к колчану, — кивнула сестра Соловей. — Да. — Ну, в вашем-то умении разить без промаха я не сомневаюсь. — А зря, — отозвалась сестра Соловей без теплоты в голосе. — Не далее как неделю назад я заказывала туфли и промахнулась на целый размер. И пояснила, наткнувшись на удивленный взгляд Дориана: — Сегодня вижу: малы. FIN декабрь 2014 — январь 2015