Lazarus

Дела обстояли паршиво. Вся эта затея с предварительным слушанием за более чем месяц до начала официального процесса с самого начала не несла ничего хорошего, а уж когда объявили имена и количество защитников подсудимого, стало понятно, что все, включая судью, сторону обвинения, представителей прессы и простых зрителей вляпались во что-то дурно пахнущее. Слушание растянулось на целую неделю, обе стороны то и дело брали перерывы или просили судью перенести процесс, который уже порядком измотал всех участников. Каждый новый день атаки обвинителей парировались стороной защиты с хладнокровным спокойствием акул своего дела. Вещественные доказательства признавались недействительными, свидетели безбожно клеветали, да и вообще все обвинение было построено на личной вендетте детектива, ведущего это дело. Был объявлен очередной перерыв на обед, и зал заседания разом опустел. Сенатора Бреккена в окружении приставов из службы маршалов увели под недовольное улюлюканье зрителей, которые, потеряв объект своего интереса из виду, разбежались по своим делам. В просторной комнате обитой мрамором и украшенной колоннами гулял одинокий сквозняк, из-за которого деревянная створка оградительных перил с мерным постукиванием качалась на петлях. Беккет сидела в первом ряду со стороны обвинения и все еще смотрела туда, где пять минут назад сидел убийца ее матери, когда помятого вида охранник попросил её покинуть зал на время перерыва. Предчувствие проигрыша витало в воздухе, отчего Кейт погрузилась в мрачную задумчивость. Она ходила из стороны в сторону просто потому, что не могла сидеть на месте. Как только двери за спиной детектива захлопнулись, на неё сразу обрушилась целая палитра противоречивых чувств, которые она мастерски сдерживала перед лицом Зверя. Помочь справиться с таким состоянием мог лишь один человек, который таинственным образом куда-то подевался. Стараясь не привлекать внимания журналистов, Беккет продолжала вышагивать в томительном ожидании. Сенатор умудрился перевернуть процесс с ног на голову и разыграть всё представление по своим правилам. Сначала от дела отстранили саму Кейт, затем к ней присоединились Хави и Кевин. Их оставили в ранге важных свидетелей, доверять которым адвокаты Бреккена не рекомендовали в силу исключительной личной неприязни к фигуре сенатора. Минуты тянулись неприлично долго ровно до тех пор, пока рядом волшебным образом не появился Касл с двумя стаканчиками кофе. Одно его присутствие действовало на Беккет успокаивающе, и она, не говоря ни слова, приняла свою порцию кофе с благодарной улыбкой. Стоило Рику появиться рядом с ней, как тут же репортеры и представители СМИ оживились. Видимо, они решили заполучить пахнущее сенсацией интервью во что бы то ни стало. И хотя их сжигало дикое желание добраться до этой парочки, писатель и его муза не то что говорить, видеть их не хотели. — Идем, все равно процесс начнется нескоро! — Касл крепко сжал руку детектива и под громкие выкрики журналистов направился к выходу. Через час слушание возобновилось. Разговоры дошли до того, что практически все улики признали либо косвенными, либо незаконно добытыми. Главный участник громкого события виновным себя не признавал, поэтому судья установил залог в два с половиной миллиона долларов и с чувством выполненного долга несколько раз выразительно стукнул молотком. На этом все было кончено. Сенатор смерил Беккет победным взглядом, и его губы растянулись в мерзкой снисходительной улыбке. Ну, что я говорил вам, детектив, правды уже не существует. Не в силах больше находиться в замкнутом пространстве Кейт резко сорвалась с места. Улица встретила её шумом многолюдной толпы и порывом сухого воздуха. Прямо у подножия лестницы к зданию суда образовались две явно противоборствующие группы людей. Они перекрикивались между собой, попеременно покрывали друг друга ругательствами, однако до рукоприкладства дело не доходило. Громче всех были противники Бреккена, они то и дело грубо орали и размахивали плакатами с призывами засадить политика на очень долгий срок. Беккет отвернулась от них, в разочаровании закусив губу. Выход сенатора из здания суда сопровождался множеством звуков, но самым запоминающимся был один-единственный. Он настиг лестницу в тот момент, когда бездыханное тело Уильяма Бреккена повалилось на шедшего перед ним пристава, а фонтан крови окропил ближайшее окружение. Послышались испуганные крики, все бросились врассыпную, а Касл повалил Беккет на землю. Холодные тиски страха сжали легкие, в глазах все потемнело, а сердце так и норовило пробить грудную клетку. Дыхание сбилось, став частым и тяжелым. Вокруг происходила невообразимая паника, прямо как в тот солнечный день на кладбище с той только разницей, что теперь стреляли не в нее. Беккет, прижатая к земле, силилась вернуть самообладание, но легкое покалывание у сердца в месте, где 4 года назад пуля пронзила тело, вновь отбрасывало ее в прошлое. Кейт пыталась зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, чтобы окончательно не погрузиться во мрак и холодные объятия страшной паники, когда увидела пустые и неподвижные глаза сенатора. Аккуратная алая струя и красные брызги обрамляли контур его бровей, нарочно подчеркивали до предела расширенные зрачки и исказившийся в удивлении рот. Шрам под глазом на щеке был чуть ли не единственным участком лица сенатора, до которого кровь еще не добралась. Мертвенная бледность шла Бреккену точно так же, как и тюремная роба. Тело бывшего сенатора, метившего в президенты, накрыли белой тканью, а вокруг уже собрались следователи из всех существующих ведомств. Родственников к останкам по соображениям безопасности пока не подпускали. Кейт наблюдала, как писателя опрашивает офицер полиции, но в голове звучали строки из Евангелия, заученные в далеком детстве вместе с бабушкой: «Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его обвязано было платком» Только в этот раз Лазарь не воскреснет, в этот раз он умер окончательно. Священная война окончена. Мягкое прикосновение в районе локтя вывело Беккет из прострации. Касл жестом указал в сторону машины, Кейт согласно кивнула. Автомобиль плавно остановился у тротуара перед лофтом, и писатель заглушил двигатель. — Ты в порядке? Ты ни слова не сказала с тех пор, как… Рик замолчал, пытаясь определить тот момент, когда Беккет говорила с ним в последний раз. — Все хорошо. Нелегко было вернуться в день своего ранения, — с кривой ухмылкой ответила Кейт, — к сожалению, таблетку от ПТСР еще не придумали. Она замолчала, задумчиво повернувшись к окну. — Знаешь, я догадывалась, что все произойдет именно так. — Почему? — между бровями Касла залегла недоуменная складка. — Потому что наше противостояние закончилось бы лишь со смертью одного из нас. Он был слишком влиятелен, чтобы сесть за решетку. Писатель наклонил голову вбок. Действительно, в словах жены была логика. — Рик, я ведь хотела выстрелить в него там, на лестнице прямо перед зданием суда. Моя рука тянулась к кобуре и мне кажется…мне кажется, он видел, — неожиданное признание вырвалось само собой, и Беккет тут прикусила губу. — Но ты же не выстрелила, верно? — заметил Рик. — Только потому, что снайпер меня опередил… — Кейт, это неважно. Ты не выстрелила — это главное, — теплая ладонь писателя накрыла её руку. Беккет знала, что утром следующего дня она пойдет в участок и вызовется добровольцем на расследование смерти Бреккена. Пуля пробила череп сенатора со скоростью тысяча метров в секунду, не меньше. Стрелявшего вряд ли найдут, скорее всего, он уже растворился заграницей. Дело объявят висяком, в этом детектив была уверена. Обвинить её в том, что это она подстроила убийство, никто не сможет. Хотя причин тому было немало, она не совершала этого. Кейт хотела наблюдать за его агонией, хотела видеть, как он будет гнить в тюрьме до конца своих дней, но судьба внесла изменения в её планы. Что же, такой вариант развития событий был даже лучше. Теперь она в абсолютной безопасности, впрочем, как и её семья. Со смертью сенатора на Беккет обрушилось странное облегчение и легкость, какую она не ощущала уже давно. Даже в самые радостные моменты её с Каслом жизни тень Бреккена неотступно следовала за ней по пятам. Но теперь все было кончено. Внутренний идеалист детектива Беккет, требующий справедливости даже для самых отчаянных мерзавцев, в этот раз безропотно молчал.