* * *
Наконец его завели на крыльцо и усадили за стол на затенённой веранде, для уставших ног налили в тазик прохладной воды, в руки дали кружку с освежающим морсом. Послав Раду топить баню, женщины едва душу из оборотня не вытрясли, расспрашивая, чем он занимался всё это время, где был и почему не вернулся сразу после войны. Беро отвечал, на что мог, а от остального — зачастую довольно-таки неуклюже — увиливал. И за всем этим отчего-то никак не получалось спросить главное, как будто Анка, болтавшая без умолку, всеми правдами и неправдами старалась отвести разговор от своего сына Иво. Только однажды она вскользь обмолвилась, что Иво вместе с её женихом Леонасом пасут овец и появятся только к вечеру. — Неужели ты всё же решила выйти замуж? — широко улыбнулся Беро. — Я была вдовой больше двадцати лет, братец, — с улыбкой пожала она плечами, вновь называя его, как встарь. — Видать, не из тех я, кто хранит верность до гробовой доски. А заодно и Рады свадьбу сыграем, уж четвёртый год суженого своего мурыжит. «А Иво? Не обзавёлся ли он невестой?» — хотел спросить Беро, но и эти вопросы невысказанными повисли в воздухе, потому как Анка поспешно — и слишком очевидно — сменила тему. Беро старался не думать дурного, однако нутром чуял неладное. После бани мужчина прилёг отдохнуть на лавку у крыльца, в теньке, а проснулся, когда солнце почти закатилось за горизонт. Неподалёку, где-то за домом, слышался мужской голос, лаяли собаки и блеяли овцы. Беро резко сел и вздрогнул, когда кто-то потрепал его по волосам — на крыльце, над его головой, курила трубку Берта, а рядом с ней, обняв колени, на ступеньках сидела Рада. — Они вернулись, — сам не зная зачем взволнованно проговорил Беро. — Лео с собаками загоняет овец в загон, — отозвалась Берта. — А Иво? Старуха поглядела на девушку, и та замялась, теребя и без того растрёпанную косу. — Я так хотела побыстрее рассказать им о твоём возвращении, что решила встретить на подходе к дому. Но когда Иво узнал, он... — Что он сделал? — встревожился Беро. Рада колебалась, с надеждой глядя на бабушку. Та не спешила с ответом, молчала, думая о чём-то своём с отстранённой улыбкой, а потом сказала: — Понимаешь, в чём дело, Беро… Чуть больше года назад здесь проходили несколько путников. Бывшие солдаты. Анка осторожно расспрашивала их о тебе, и один из них ответил, что служил с тобой в одном отряде... «...Якобы он своими глазами видел, как вражеский командир ударил тебя мечом. „От такой раны не смог бы оправиться даже оборотень“, — сказал тот ветеран, и мы… поверили ему». Беро торопливо шагал по тропе через луг, вспоминая тот бой, последний в войне, перед самым перемирием, и последний лично для него. Ранение было не настолько страшным, как, наверное, казалось со стороны — Беро выжил, хотя впоследствии не раз жалел об этом. Тропка вела к маленькому кладбищу семьи Петри, находящемуся у кромки леса. Рядом с двумя старыми могилами, в коих покоились отец Анки и её муж, погибшие в один день в стычке с дикими оборотнями, теперь ютилась и третья, с относительно свежим крестом, на котором Беро уже без удивления узрел надпись: «Гунари Беро. Спи спокойно, любимый друг». Над этой могилой склонился молодой мужчина, но Беро ни за что не узнал бы в нём Иво без подсказки. Из двоих детей Петри «его» был именно мальчик — слабенький, болезненный, с едва слышным голосом и застенчивым взглядом тёмно-синих глаз, он с первой встречи пробудил в Беро инстинкт защитника; представший же перед ним широкоплечий рослый парень, босой, в одних лишь закатанных по колено полотняных штанах, на первый взгляд, ничем его не напоминал. — Иво? — тихо позвал Беро. Парень дёрнулся, но не обернулся, и Беро сам едва не подскочил, услышав глубокий грубый голос: — Зачем ты вернулся? Тебя здесь не ждали. Беро, сперва замерший, сделал ещё несколько шагов; что-то внутри отдалось болью при виде свежего букета в руках Иво. — Я вижу... Неужели принести цветов мне мёртвому лучше, чем обнять живого? Иво бережно положил букет на могилу и безразлично ответил, поднявшись с колен: — И не надейся, что я тоже брошусь тебе на шею в слезах. Ты оставил нас, когда мы больше всего в тебе нуждались, а теперь являешься как ни в чём не бывало. Но теперь ты нам не нужен. Парень резал его без ножа. Беро порывисто шагнул вперёд, но замер, заметив, как тот, стянув с плеча рубаху, отрешённо наматывает её на руку. Иво готовился защищаться, будто говорил с непредсказуемым диким зверем. Потрясённый до глубины души этим открытием, Беро покачал головой не в силах поверить в происходящее. — Скажи это, глядя мне в глаза, Иво. Скажи, что... — Я не желаю тебя видеть, — отрезал Иво и, подхватив лежащую на земле сумку, пошёл к тропе. Они едва не соприкоснулись плечами, когда он проходил мимо, и Беро ощутил исходящее от него тепло и смесь запахов прогретой на солнце земли, разнотравья, пота и овечьей шерсти. — Тебе лучше уехать. Не такой представлял себе Беро их встречу, и теперь в душе крепко переплелись нежность и горечь, приправленные толикой злости. Он упрямо проговорил, сложив руки на груди: — Анка сказала, что я могу остаться. — Теперь я здесь хозяин, и Я хочу, чтобы ты убрался к чёртовой матери. Беро смотрел ему во след, пока Иво не растворился в сумерках, после чего огорчённо вздохнул. Он не собирался сдаваться так просто, а тем более уезжать, это был и его дом тоже, но не имел ни малейшего понятия, как исправить положение. А до той поры, короткий злой взгляд, жестокие слова и удаляющаяся широкая спина — это было всё, что пришло на смену тому образу, который Беро бережно хранил в своём сердце и благодаря которому выжил — образу нежного ребёнка, цепляющегося за него мягкими ладошками, целующего пухлыми губами в щёки и безостановочно шепчущего в темноте, проснувшись после кошмаров: — Ты мой, мой! Никогда не оставляй меня... «С того времени, Беро... он почти живёт на твоей могиле».* * *
Давно стемнело, однако Беро не возвращался, бродя по округе и наслаждаясь свободой, до тех пор, пока его не разыскала старушка Рута и не повлекла настойчиво за собой. Во дворе и доме было тихо, скорее всего, все давно спали, и только на крыльце, где темнота была гуще всего, время от времени вспыхивал алый огонёк. Позаимствовав у матери трубку, Анка задумчиво пускала кольца дыма и глядела сквозь них на звёзды. — Странный ребёнок, — с улыбкой сказала она, когда Беро аккуратно сел подле неё, и переложила ему на колени пахнущую Иво рубашку. — Прилетел в ярости как ошпаренный, но сидел тут, пялясь на тропинку, пока не начал клевать носом. — Ты поэтому не хотела говорить со мной о нём? Знала, что он разозлится? Анка тихо усмехнулась. — В последнее время даже одно твоё имя было тут под запретом. Дурной мальчишка начинал беситься как ненормальный, едва его слышал. Беро улыбнулся, но улыбка быстро угасла. — Он считает, что я бросил вас. — Он считает, что ты бросил _его_, — фыркнула она. — Ты же прекрасно его знаешь, ему всегда приходилось тяжелее остальных. Такое открытое, переживательное сердечко... Сначала отец и дед погибли у него на глазах, после чего его стали мучить кошмары... но появился тот, кто отгонял их, казалось, лёгким движением руки, и он без памяти полюбил тебя. А потом ты исчез, словно и не было, и Иво остался один на один со своими страхами... Ему было всего тринадцать, когда он взвалил на свои плечи твои обязанности. — Мне тоже было тринадцать, когда я появился в этом доме и взял на себя всю тяжёлую работу, — откликнулся Беро, уловив упрёк в её голосе. Это было около двадцати лет назад, год спустя после гибели мужчин семьи Петри. Двойняшкам тогда исполнилось пять лет, и женщины едва сводили концы с концами. Выбор был невелик — пойти в услужение самим или отдать детей, но подобного исхода они не хотели; в один из дней женщины, взяв ребятишек, поехали на ярмарку в ближайший город, чтобы поискать для себя возможности. Голодающие, они не пожалели куска хлеба для умирающего молодого волка в клетке странствующего зверинца — Беро до сих пор помнил детские руки, бесстрашно сующие ему под нос ароматный хлебный мякиш. А через пару дней Анка нашла в своём курятнике исхудавшего чернявого подростка — юного оборотня, которому хватило сил лишь на то, чтобы свернуть шею их единственной курице, но не на то, чтобы съесть её. И хоть Анка и собиралась, отчего-то ей не хватило духу забить его лопатой. Так в их семье появился сначала ещё один голодный рот, а потом кормилец и опора. Не знавший ранее воли оборотень на удивление быстро научился охотиться, а вскоре втянулся и в работу по хозяйству. Он прожил с ними восемь лет, и за это время семья прочно встала на ноги — благодаря ему, тянувшему на себе обязанности нескольких взрослых мужчин. — Ты оборотень, Беро, — проговорила Анка. — Не сравнивай свою силу со способностями обычного человеческого мальчика. Он надрывался, пытаясь стать равным тебе, а по ночам рыдал от изнеможения, тоски и досады, что ты всё равно не увидишь его успехов. — Простите меня, — с искренним сожалением сказал Беро, помолчав. — Если бы я подумал, что всё так обернётся... — Прекрати, — отмахнулась она. — Ты не виноват. Но вы оба в чём-то правы. Ты смотрел вперёд и мечтал о спокойном, мирном будущем для нас — и нет слов, чтобы выразить всю нашу благодарность за то, что теперь оно есть. Но Иво пришлось жить настоящим — насущными проблемами, свалившимися на него здесь и сейчас после твоего ухода. Да и подкосил его, если честно, не твой побег на войну, Беро, а известие о твоей смерти. Он стал таким... отрешённым, безразличным, что мне порой становилось страшно. Иногда я еле сдерживалась, чтобы не наорать на него или не ударить наотмашь... но всё, что я могла, это время от времени произносить вслух твоё имя, а затем с наслаждением наблюдать, как к моему ребёнку возвращается воля к жизни. Как он оживляется, стряхивая с себя тёмные мысли; как бесится и повышает голос; как румянец окрашивает бледные щёки и как ярко вспыхивают глаза... Я и он — мы оба больны, Беро, — устало сказала Анка, вытряхивая пепел из трубки. — Мы смертельно больны любовью, хоть и каждый своей.* * *
Отвыкший от постелей, остаток ночи Беро провёл, свернувшись клубком на коврике у кровати и размышляя о словах Анки. Он до сих пор любил образ из своей памяти и безумно тосковал по возможности крепко обнять его, прижать к себе и провести ладонью по упрямым кудрям, коснуться их губами. Но то был ребёнок, а как подступиться к мужчине — Беро не знал. А значит, нужно было узнать. Если нужно — познакомиться заново, но найти хоть какие-то точки соприкосновения. Едва забрежил рассвет, как хозяйство начало просыпаться. В доме заскрипели половицы, где-то захлопали ставни, внизу загремела посуда; с улицы слышалось лошадиное ржание и безбожный петушиный ор. Оборотень потянулся, довольно прислушиваясь к родным, давно забытым звукам, потом натянул штаны, неизменную рубаху с высоким тугим воротом до подбородка и спустился на первый этаж. Женщин он нашёл на кухне, а через открытую дверь в соседнюю комнату — столовую для постояльцев — заметил завтракающего Иво. — Я тут подумал, — заговорил Беро с Анкой, которая расчёсывалась перед висящим на стене зеркалом, — негоже мне оставаться в одном доме с обещанной невестой. — О Господи, — закатила та глаза. — Нашёл мне тут постороннего. Будет кто любопытствовать, скажем, что ты постоялец, вот и всё. — Всё равно слухи пойдут, ты же знаешь. Не на день ведь я тут и не на два. К тому же, наверняка найдутся те, кто не захочет делить крышу с оборотнем. — Он прав, Анка, — подала голос курящая у окна бабушка Берта. — Да и ему не помешало бы личную жизнь устроить. А где ж тут устроишь, когда столько лишних ушей и глаз. Не каждая баба смелости наберётся в наше змеиное гнездо лезть. Беро смутился, женщины потешались вовсю. — Ну ты... мать! — со смехом всплеснула руками Анка. — Даже нашего смуглянку умудрилась в краску вогнать! — Да какая ещё «личная жизнь»? — возмутился Беро, бросив взгляд в сторону Иво, но тот смотрел в окно, облокотившись о стол и скрыв нижнюю часть лица за сцепленными руками. — Мне бы обычную наладить. Анка со смешком щёлкнула его гребнем по лбу — мол, шуток не понимаешь, — и вновь отвернулась к зеркалу. — Ну, если ты решил, так и быть. Что думаешь делать? — Я гляжу, сторожка у леса всё ещё стоит. Подлатаю, да займу её на время, если никто не возражает. — Это убежище Иво, — подмигнув, беззвучно шевельнуло губами отражение Анки в зеркале, — но вряд ли он станет возражать. Беро усмехнулся, а Иво, по-прежнему разглядывающий что-то на дворе, нахмурился. Отложив гребень, Анка подтолкнула оборотня к столу и стянула полотенце со стоящих на нём тарелок — с ароматной кашей и свежим хлебом. — Давай-ка побыстрее завтракай, братец. Леонас уехал в деревню и вернётся только завтра утром, так что сегодня ты отправишься на пастбище с младшим вместо него. За дверью громко поперхнулся «младший» Иво, у окна закашлялась Берта, крутившаяся рядом Рада захихикала в кулак. Поймав злобный, прямой как выстрел взгляд из столовой, Беро почувствовал себя несколько не в своей тарелке и, осторожно подбирая слова, спросил: — Это... из-за волков? Я слышал что-то такое по пути сюда. — О, да, — вздохнула Анка, повязывая на голову косынку. — Опять расплодились, но ещё не настолько отчаялись, чтобы нападать на двух мужчин. Но уж кто-кто, а ты с ними легко справишься. Овцы на тебя вроде более-менее спокойно реагируют; если всё пройдёт хорошо, то ты тогда их на себя и возьмёшь, а у Иво и других дел хватает. Ему, кстати, ещё учёбу закончить надо — грамота там, счёт, в общем, что-то такое, я не больно-то разбираюсь. Последний год остался, так что... — Учёба — это нужное дело, — одобрительно кивнул Беро, не обращая внимание на раздражённое фырканье из соседней комнаты. — Охотно помогу, чем смогу. Анка в ответ улыбнулась с благодарностью и погладила его по щеке, а он, не удержавшись, как когда-то давно, потёрся о её ладонь. Тепло её рук было вторым, после маленького Иво, что он вспоминал в забытьи, истекая кровью в той вонючей канаве на опустевшем поле боя.* * *
Из-за участившихся нападений волков овец пасли не по берегу реки вдоль леса, как обычно, а наоборот, за фермой, в паре часов ходьбы на север, у светлой рощи. За ней, обежавшая Лисий Луг, делала очередную петлю река, уже более глубокая и быстрая, а за рекой виднелись почерневшие остовы построек сгоревшей фермы. Дальше начинались поля, заброшенные и заросшие, которые тянулись до накрытого тёмным лесом, словно шапкой, холма — за ним ютилась ближайшая к дому Петри деревушка. Как говорила Анка, волки — обычные волки — приходили из леса на востоке и доходили до самой деревни, поэтому пасти овец отправлялись всё равно вдвоём и с двумя собаками. Рута и её дочка Урсула умело управлялись и с перегоном, и с приглядом на месте, Иво зорко следил за их работой и при необходимости направлял, так что Беро ничего не оставалось, кроме как просто наслаждаться прекрасным летним днём. Шаловливый ветер приносил с собой сонмы разнообразных любопытных запахов — почвы, липкой древесной смолы и купающихся в солнечных лучах травинок, также птенцов и мелких зверьков, прячущихся в траве; от реки пахло улитками, мокрым деревом и песком, веяло свежестью. Беро жмурился и с удовольствием принюхивался, пытаясь разобраться в хитросплетениях ароматов. И нет-нет да чувствовал на себе чужой взгляд — действительно, у них с Иво ещё не было толковой возможности рассмотреть друг друга, — но отвечать на него предусмотрительно опасался, чтобы не нарваться на новую грубость. И лишь тогда, когда парень отвлекался на собак или вырезал что-то небольшим ножом из маленькой деревяшки, Беро позволял себе украдкой рассматривать его. Поначалу не мог не сравнивать с тем ребёнком, которого он когда-то знал, но потом всё больше просто любовался, такой ладный, высокий и сильный мужчина вырос из тщедушного бледного мальчика. Сам Беро был не особенно рослым или мускулистым — жилистый, поджарый, с узкими плечами и бёдрами — одним словом, Волк. Говорили, даже с лица похож: узкий подбородок, удлинённый тонкий нос напоминали вытянутую волчью морду, а глубоко посаженные и раскосые желтоватые глаза лишь довершали сходство. Иво же был иным. Под загорелой кожей, покрытой золотистыми волосками, перекатывались клубки мышц, длинное тело завораживало гибкостью и ловкостью, а поступь, в отличие от беглой и лёгкой у Беро, была хозяйской и плавной. Если парень не хмурился — а делал он это каждый раз, когда встречался с оборотнем взглядом, — то его лицо приобретало несколько задорное выражение и некоторую ребячливость. Были ли виной тому вздёрнутый нос в ярких конопатках, пухлая верхняя губа и то и дело обозначающиеся на щеках ямочки, Беро не знал, но спокойно смотреть на них не мог. В груди тёмными клубами поднималась тоска и сердце изнывало в томлении; хотелось снова услышать его голос, увидеть улыбку, по которым он скучал столько лет. Если бы Беро мог, он бы снова прижал к своей груди рыжую голову мальчишки и, путаясь пальцами в буйных кудрях, целовал бы пахнущую солнцем макушку. Он отчаянно желал взаимных ласковых прикосновений, ведь это был _его_ Иво, а невозможность осуществить это желание заставляла его страдать. Если бы только можно было, как прежде, обернуться зверем и сесть рядом, прижаться боком и положить морду на плечо друга, а потом млеть, чувствуя, как любимые руки обнимают, поглаживают, перебирают шерсть, ласкают и теребят мягкие уши... Беро шумно вздохнул и провёл ладонью по лицу, стирая испарину. Это, наверное, от жары у него только что помутилось в голове, отвык он от местного лета, которое, к тому же, выдалось очень жарким в этом году, и даже тень деревьев, под которыми они устроились, не спасала. Оборотень многое бы отдал, чтобы искупаться, благо до воды было всего шагов пятнадцать, но не мог позволить себе раздеться у кого-то на глазах. Не засмеёт ли его Иво, если он полезет в воду вот так, как есть, в рубахе и штанах? Лежащая рядом Рута зевнула и перевернулась на спину, Беро с усмешкой потрепал её по брюху. — И как тебе не жарко в такой шубе, подруга? — Он почесал ей морду и наткнулся пальцами на широкий рубец, начинающийся в шерсти под глазом. — Прямо настоящее боевое ранение... — Волк хотел утащить ягнёнка, — внезапно подал голос Иво. — Моя мать пыталась защитить его, волк бросился на неё, и Рута спасла ей жизнь. Стараясь не показывать своего удивления — ну надо же, Иво всё-таки заговорил с ним, — Беро с гордостью похлопал собаку по груди: — Какая же ты умница, девочка. — Конечно, ведь в отличие от тебя она знает, что такое «верность». Словно гром среди ясного неба. Потрясённый, Беро продолжал по-дурацки улыбаться, поглаживая собаку, затем встал и пошёл к воде. Быть может, он чего-то не понимал, а на самом деле действительно заслужил это, но слышать всё равно было невыносимо. Он слишком многим пожертвовал за один только шанс вернуться сюда, чтобы спокойно смотреть в глаза тому, кто клеймит его предателем. Возможно, Беро так и не простили за то, что он сбежал под покровом ночи, как трус, но по-другому Анка его не отпускала, а в это время на юге, пока ещё далёкий, призрачный, уже бесчинствовал зверь войны. В те дни рядом с деревней стояли лагерем наёмники, принимающие всех желающих, кого не брали в армию, и однажды ночью, лёжа в кровати и прислушиваясь к тихому дыханию Иво у себя под боком, Беро понял, что не может остаться в стороне. Правильно ли он поступил тогда?.. Вода коснулась ступней, лизнула щиколотки, огладила икры, приласкала бёдра — шаг за шагом Беро входил в реку, позволяя прохладе окутать его тело. Когда она достигла подбородка, оборотень оттолкнулся от дна и поплыл прочь от берега, рассекая водную гладь ладонями. Купаться он не особо любил, однако вода не только освежала в жару, но и унимала боль, утешала печаль — и Беро с головой окунулся в тёмную глубину, отдавая ей злость и обиду. На берег он вылез уже порядком успокоившийся, под пристальным взглядом Иво игриво встряхнулся, как пёс, и стал выжимать одежду; рубаху скрутил узлом под грудью, подставив голый живот ветру, который тут же щекотно запутался в дорожке волосков под пупком, штаны отжал ладонью между ног, прихватывая заодно и «хозяйство». И только после взглянул на Иво — смеётся ли? Но парень даже не улыбался, глядел исподлобья, бордовый от корней волос и до грудины. — Ты бы тоже освежился, а то вон какое лицо красное, — добродушно посоветовал Беро — сказал от сердца, без злого умысла, — и еле успел увернуться от брошенной в него палки. — Да одурел ты, что ли, совсем?! — Это ты одурел, бесстыжий! — выкрикнул Иво, но голос дрогнул на последнем слове. Зло сорвав себя рубаху, парень бросил её наземь и побежал к воде, а Беро, проводив его взглядом, со вздохом лёг на траву. Он никак не мог понять, что творится на сердце у взрослого Иво, тогда как с маленьким они жили душа в душу, и это непонимание безмерно огорчало. В тот день младший Петри не сказал ему больше ни слова.* * *
Из-за приползшей с севера грозы овец пришлось вернуть раньше обычного, за несколько часов до заката, так что Беро посветлу отправился к месту своего обиталища, не откладывая в долгий ящик и не обращая внимания на вздохи Анки. Удобнее всего до сторожки было добираться по той тропе, что вела к кладбищу, а за могилами свернуть направо и идти вдоль кромки леса, по высокому берегу реки. Узкая тропинка петляла меж могучих старых дерев, чьи корни, словно щупальца окаменевших спрутов, причудливо выпирали из земли; затем она ныряла в заросший малинником овражек, а вынырнув — упиралась в просеку, где семья Петри заготавливала дрова. На её противоположной стороне и стоял небольшой дом, в котором когда-то останавливался патрулирующий этот отрезок границы отряд, отряженный старостами ближайших деревень. Однако жителей в мелких пограничных селениях со временем становилось всё меньше, атаки оборотней — реже, и благие намерения были позабыты. Теперь хозяева этих земель, как Петри, могли рассчитывать только на себя. Как и сказала Анка, сторожка стала прибежищем Иво — тем местом, где он мог побыть наедине с собой и своими мыслями. Внутри и вокруг дома было прибрано, в пристроенном к задам дровяном сарайчике нашлись заготовленные впрок дрова, в бочке у крыльца — вдоволь воды. А ещё тут повсюду пахло Иво. Беро воровато коснулся носом висящей на гвоздике у двери тёплой рубахи, но потом повалился на кровать и с улыбкой крепко обнял подушку, купаясь в любимом запахе. Конечно, он изменился за столько лет, стал насыщеннее, гуще и приобрёл терпко-пряные нотки взамен нежных детских, но от него у оборотня по-прежнему становилось мокро под языком и пробегали мурашки промеж лопаток. Это был запах мужчины — самца, здорового и сильного, — но Беро не ощущал обычного желания защищаться и соперничать. Потому что это был запах _его_ Иво, и если из писклявого щенка суждено было вырасти вожаку, то Беро принимал его без сомнений. Если бы только это было взаимно. Но младший Петри не скрывал своего пренебрежения, и не заметил бы его только слепой. Быть может, потому Анка не стала удерживать Беро в одном с ним доме?.. До того, как с неба обрушились потоки дождя, он успел натаскать в дом воды, сухих дров и смазать старые дверные петли, ну а после, когда мир накрыло седым пологом, полез любопытствовать на чердак. И понял, что всё это — его бегство и тоска в одиночестве — не напрасны. Потому что здесь, в темноте и пыли, сваленные в большой ящик, задвинутые в угол и спрятанные под ворохом старого тряпья, хранились предметы, на которые не позарился бы ни один вор, но для Беро это были настоящие сокровища. Беро торопливо стащил ящик вниз и вне себя от восторга стал рассматривать свои находки при свете очага — тряпичные и деревянные зайцы, медведи, лошадки и куклы, фигурки воинов и лучников, всадников и маленькие повозки — обычные игрушки, при виде которых он, полудикий юноша, когда-то замирал в трепете и восхищении. Некоторые были грязными, кое-какие — сломанными и порванными, многие носили на себе следы детских и звериных зубов; хмуро оглядев найдёнышей, мужчина решительно взялся за инструменты. Так пролетел остаток вечера и часть ночи. Взбудораженный Беро заставил себя лечь спать далеко за полночь, да и уснуть смог не сразу, потому немудрено, что проснулся он, когда солнце полностью выплыло из-за горизонта. После дождя над землёй плыл туман, уже порядком поредевший, в воздухе переплелись ароматы ночной фиалки, зелёных яблок и почему-то — свежей выпечки. Выйдя на крыльцо, Беро с наслаждением потянул носом, а потом снял рубашку и нагнулся над бочкой с водой, чтобы умыться. Плескался шумно и с удовольствием, не чуя опасности, а потому о приближении Рады узнал только тогда, когда она с громким возгласом уронила свою ношу — корзинку с едой. — Ох, я... я... — пробормотала она, глядя на него расширившимися от ужаса глазами, а затем бросилась прочь, зажимая рот ладонью. Оцепеневший в первое мгновение, в следующее Беро бестолково заметался, совершенно забыв, куда же задевал проклятую рубаху, а найдя её наконец-то в доме, бросился следом за девушкой. Вот! Вот чего он так боялся, скрывая правду. И хотя знал, что однажды она выплывет наружу и заставит его искать объяснения, всё ещё не нашёл в себе смелости объясняться! Когда Беро, оскальзываясь на мокрой траве, в конце концов добежал до фермы, там о его тайне уже знали. Едва он вошёл на кухню, Анка оставила дочь, согнувшуюся над ведром в три погибели, и, преодолев в несколько твёрдых шагов расстояние между ней и оборотнем, схватила его за рубаху на груди. — Скажи мне, Беро, — выкрикнула она, рванув воротник его рубашки вниз, — от чего у тебя этот след на шее?! И почему твоя спина вся в шрамах?! Беро молчал, с замиранием сердца глядя в её глаза, полные слёз злости и боли. — Послушай, дочка... нам нужно успокоиться, — попыталась увещевать её Берта, сидящая у окна с шитьём, но Анка не слушала. — А ещё я хочу знать, почему ты вернулся только сейчас, если война кончилась два года назад! Тряслись руки, державшие его за ворот, так же дрожали губы, прокричавшие слова, которые она сдерживала до этой минуты. А Беро словно онемел, краем глаза уловив движение — Иво встал на пороге, перекрестив на груди руки. Он будто захлопнул ловушку, в которую оборотень уже и так угодил всеми четырьмя лапами. — Молчишь? — неожиданно тихо спросила Анка и, разжав пальцы, оттолкнула оборотня от себя. — Уходи, Беро. Уходи и не появляйся здесь некоторое время. Я не могу видеть ни тебя... ни эти шрамы. — Это уже слишком, Анка! — возмутилась Берта, уронив шитьё на колени. — Если ты не помнишь, это я открыла волчью клетку в том зверинце, мама! — снова повысила голос Анка и, развернувшись, ткнула пальцем в грудь ошарашенного Беро. — Я освободила тебя. И это Я выходила тебя, выкормила, когда мои дети недоедали. И вот как ты отблагодарил меня — знал, что я не разрешу тебе, что я слишком люблю тебя, и всё равно убежал. Сбежал ночью... мальчишка, ищущий приключений! И вот каким ты вернулся ко мне, — дрожащим шёпотом проговорила она. — Измученным, изувеченным, с глазами смертельно больного... Разве такого будущего я для тебя желала? Разве таким оно должно было быть? Я дала тебе всё, что могла, так почему ты ушёл и... Она вдруг замолчала, и, подняв голову, Беро увидел растерянность на её лице. От догадки похолодело внутри. — И бросил вас? — вырвалось у него. — Ты ведь это хотела сказать? Анка затрясла головой. — Нет, я не... Беро приложил указательный палец к её губам. — Тогда отчего бы тебе не спросить, почему я вернулся? — Возможно, потому, что тебе больше некуда идти? — спросил Иво, но оборотень оставил этот выпад без внимания. Сейчас он отвечал только перед Анкой и не собирался обмениваться «любезностями» с несносным мальчишкой. Она действительно сделала для него слишком много, чтобы он продолжал скрывать правду. — Ты ведь и сама знаешь, почему я ушёл, разве нет? Разве не ты сказала, что я хотел будущего для вас? — спросил Беро, склонив голову к плечу. Он больше не чувствовал ни страха, ни волнений, лишь некую отрешённость, будто все чувства разом поблекли или притупились. — Когда я, укладывая Иво в постель и слушая твои колыбельные, представлял себе, что однажды сюда придёт война и заберёт вас, у меня темнело на сердце. Тело сковывал ужас, и хотелось кричать — нет, этого не должно случиться! Может, один парень и не смог бы что-то изменить, но нас таких, кто пошёл за наёмниками, оказалось много. И каждому было что защищать. Потому мы без раздумий пожертвовали собой, когда армия, казалось, уже не поднимется. И лишь благодаря этому была одержана победа. ВОТ почему я ушёл, Анка. Слушая, она держала его за руку, а когда он замолк, спросила: — Тогда... почему ты не вернулся после войны? — Ты же слышала, я был ранен. И наверное, должен был погибнуть тогда, однако выжил, потому что помнил о вас и знал, что должен непременно вернуться. Но попал в плен. Когда оправился от раны, попал на работы в рудник — огромная яма, посреди каменистой пустыни. Я пытался бежать бесчисленное множество раз, на моей спине — следы наказаний, — Беро улыбнулся бледной Раде, прижавшей платок к губам. — Само собой, хозяин рудника понял, что я не человек: человек бы не перенёс столько ударов плетью. И тогда он предложил мне сделку. Год я буду служить ему, выполняя ВСЁ, что он захочет, а взамен получу свободу. И я согласился, — жёстко сказал Беро в глаза потрясённой Анке. — Не раздумывая ни секунды. Потому что вспоминал вас — Иво, тебя, остальных — и знал, что вы ждёте меня. Временами это было страшно и сложно, но я выжил, чтобы вернуться к вам. Чтобы ещё хоть раз обнять и сказать, что люблю вас... что жив только благодаря вам. Беро осёкся, замолчал, и они молчали, глядя на него. — Прости... прости, Беро, — тихо сказала Анка, прижав руки к своей груди, но оборотень ничего не ответил. Резко развернувшись, он проскользнул мимо шагнувшего в сторону Иво, так и не взглянув на него, и поспешил прочь от дома. Его вдруг охватил жгучий, невыносимый стыд за всё им только что сказанное. Теперь ему казалось, что его слова звучали как укор или обвинение, словно Беро заставлял родных испытывать неловкость либо жалеть его, или хотел признания каких-то несуществующих заслуг. Но ведь он возвратился к ним не для того, чтобы услышать слова благодарности или привязанности, и даже не ради того, чтобы говорить о своей любви. Беро вернулся просто потому, что любил их — беззаветно и без сомнений — и считал своим долгом оберегать любимых, как они оберегали его. И ничто в мире не могло этого изменить.* * *
С того дня зачастили дожди — на неделе по нескольку раз — напоминая, что лето клонится к концу. С севера всё чаще налетали холодные ветра, и кроны берёз над рекой поблекли, стали желтеть, поцелованные стылым утренним туманом. В ненастные деньки и до обеда в погожие Беро занимался всякими хозяйственными делами, а в жару и по вечерам снова принимался за старые игрушки — чинил, чистил, мастерил для них полки. По ночам же, особенно тогда, когда на землю проливался мягкий звёздный свет, он отрешался от мира людей и волком устремлялся в лес. Ночная чаща манила его, раскрывая перед ним тёмные бархатные объятия, соблазняла буйством взывающих к звериной сущности ароматов, звала прочь далёкими волчьими голосами. Но Беро оставался глух к этому зову. Пусть он так и не обрёл пару, ноющее сердце искало другой любви, стремясь назад, к синеглазому мальчику с упрямыми рыжими кудрями. Беро больше не ходил к дому Петри, и они тоже не беспокоили его, хотя оборотень догадывался, что за ним наблюдают. Пару раз он видел на просеке Юлиуша, молодого пса с фермы, который всегда бегал по пятам за Иво; на тропе к сторожке находил следы Анки и её жениха Леонаса. На душе теплело от мысли, что они беспокоятся о нём, однако Беро не осмеливался показываться им на глаза после того разговора о прошлом, всё ещё стыдясь своих жестоких слов. Он безумно скучал по ним, но боялся вновь увидеть в их глазах страх, боль и жалость. Так прошло больше недели. Несмотря на конец лета, солнце ещё подкидывало поистине жаркие дни, и в один из таких дней, проснувшись поздно после бессонной ночи, Беро вытащил из дома корыто и наполнил водой, чтобы освежиться и смыть с себя запахи ночной охоты. До реки было рукой подать, однако он не нашёл там ни одного уединённого места, где мог быть раздеться донага, не боясь быть увиденным или застигнутым врасплох. А вот просека хорошо просматривалась; разве мог Беро ожидать, что именно со стороны реки к нему явится нежданный гость, с которым они неожиданно столкнутся нос к носу у самого дома? По своему обыкновению, Иво был в одних штанах, рубаха, свёрнутая жгутом, болталась на шее, а на его голых плечах до сих пор блестели капли воды. Беро успел мельком подумать, каким же привлекательным мужчиной он вырос, а потом внезапно разволновался, осознав, что парень нарочно искал с ним встречи. — Добрый день, Иво, — тихо сказал оборотень, комкая в руках свою рубашку. Иво усмехнулся, но потом кивнул: — Добрый. Я тебе помешал? Беро покачал головой, беспокойно переступая с ноги на ногу. — Нет, вовсе нет. Ты хотел...? — Я хочу знать, что ты делал для своего хозяина, — резко проговорил Иво. Беро вскинул на него изумлённый взгляд и вздрогнул, потому что тот оказался вдруг слишком близко, и его горячие пальцы коснулись шрама от ошейника на шее оборотня. — Что тебе приходилось выполнять? Желал ли он от тебя этого? — «Этого»? — ошеломлённый вопросами, которых не понимал, Беро удивлённо смотрел на Иво, пытаясь отыскать ответ в горящих злостью глазах. От прикосновений, неожиданно ласковых, ослабели колени. — О чём ты говоришь? Парень зло прищурился. — Не увиливай. Был ли ты с ним как женщина? Пальцы скользнули в волосы Беро и сжались, оттягивая голову назад и вниз; это было приятно, до сладостного оцепенения в теле, и он не мог пошевелиться, глядя, как Иво наклоняется к его лицу. — Разве может один мужчина желать другого? — растерянно пробормотал оборотень, а в следующее мгновение его губы обжёг поцелуй, ошарашивающий, злой, почти укус. Испуганный, Беро дёрнулся, слепо взмахнул руками и, внезапно потеряв опору, упал на спину, к ногам Иво, который, казалось, был потрясён не меньше. Парень застыл, так и не донеся руку до лица, и с его подбородка на ладонь падали тяжёлые алые капли. Несколько мгновений мужчины ошалело смотрели друг на друга, после чего Иво с невнятным возгласом попятился, а затем опрометью бросился прочь, будто мальчишка.* * *
Спящая ферма была погружена во тьму и тишину. Притаившийся в тенях, Беро и сам не понимал, зачем поддался порыву и пришёл так поздно, но, поколебавшись, всё же ступил во двор, залитый ярким лунным светом. Тоска и голос беспокойного сердца вели его; после дневного столкновения с младшим Петри все чувства пребывали в небывалой сумятице и сводили с ума. Что на самом деле пытался сказать ему Иво?.. — Не спится, Беро? Он вздрогнул и только потом увидел Анку, сидящую в темноте на крыльце, рядом с погашенной масляной лампой. Лежащая подле неё Рута, не поднимая головы с вытянутых лап, глухо тявкнула и зашуршала хвостом по дощатому полу. — Не только мне, как я вижу, — улыбнулся Беро, присаживаясь на ступеньку ниже. Анка помолчала, раскуривая материну трубку да кутая от сквозняка плечи в шаль, затем тихо рассмеялась: — Глупый мальчишка. Принёсся сюда в таком отчаянии, с окровавленным лицом... Ты ударил его? Оборотень вздохнул, невольно коснувшись пальцами своих ноющих, чуть припухших губ. — Это вышло ненарочно. — Понятно, — усмехнулась она, проследив его жест. — Значит, он наконец-то отважился открыться, но лишь снова наломал дров. — Подожди, — Беро недоверчиво потряс головой, — так ты... знала? Анка насмешливо скосила на него глаза. — О чём? О том, что он сходит по тебе с ума? Конечно, ведь это мой сын. Знаешь, — она засмеялась, потирая переносицу пальцами, — может быть, не очень хорошо так говорить, но сейчас я даже чувствую некоторое удовлетворение. Иво был в большей степени _твоим_ ребёнком, чем чьим-либо ещё, а ты не замечал такой очевидной вещи. Он ведь всегда смотрел только на тебя. Она взирала на него с участливой улыбкой, и Беро ещё никогда не ощущал себя настолько жалким. — Но как... как давно...? — Как давно это у него или как давно я знаю? — спокойно поинтересовалась Анка, словно сказочный дух окутанная голубыми завитками дыма. — Я догадалась ещё до войны. За несколько дней до твоего побега... случайно подсмотрела, как вы с Иво мылись в бане. — Она заколебалась, а затем отвела взгляд. — Не смотри так на меня, Беро. Возможно, что это было вовсе не случайно. Ты всегда был... и остаёшься красивым мужчиной. Но тогда я увидела, как смотрит на тебя обнажённого мой сын. Тринадцатилетний мальчик — и такая взрослая, тёмная страсть в глазах. Я... — Она посмотрела на трубку в своей руке, и Беро заметил, что та дрожит. — Быть может, к лучшему, что ты сбежал тогда. Мне... было страшно видеть своего ребёнка таким. Беро слушал и не мог до конца осознать её слов. Не может быть, чтобы она говорила о том самом мальчике, которого он когда-то баюкал на своих руках. И в то же время — тот Иво, который сегодня приходил к нему, тоже не был прежним. «Я и он — мы оба больны, Беро. Мы смертельно больны любовью, хоть и каждый своей». Беро не мог поверить, что в _своей_ любви действительно был настолько слеп, чтобы не замечать, как причиняет боль всем вокруг. — Ты злилась на меня? Винила во всём? Она улыбнулась и снова поглядела на него. — Поначалу. Потому что ты не мог на него не повлиять, пусть даже это влияние и было невольным. Ты всегда вёл себя с Иво очень ласково и благородно, многим жертвовал ради него. Но... мне кажется, этого было недостаточно, чтобы взрастить в нём настолько иные чувства. Наверное, он с самого начала был... немного необычным. — Значит, Иво... — неуверенно начал Беро. Анка непонимающе заморгала, и вдруг её негромкий смех зазвучал в темноте: — Нет, он не смотрит на других мужчин. В прошлом году даже бегал к одной молодой вдове в деревню... — Похихикав, она замолкла. Затем, выбив трубку, сказала: — Знаешь, Беро, я всегда думала, что вы слишком похожи — два волчонка, не расстающиеся ни на минуту. Если бы ты знал, сколько ревнивых слёз я пролила, осознав, что это _ты_ всегда будешь для него на первом месте, а не я. Но могла ли я радоваться, слушая, как мой ребёнок скулит от боли в темноте, брошенный тобой? Глядя, как он вновь и вновь возвращается на твою могилу и говорит там о чём-то, только ему ведомом... в минуты отчаяния я проклинала тебя за то, что ты не можешь вернуться к нему. — Кто же знал, что однажды я появлюсь у вас на пороге весь в грязи и шрамах, — с невесёлой усмешкой проговорил Беро, подняв взгляд к мерцающим звёздам. — Шутка ли — волчья верность, — тем же тоном ответила она, положив ладонь ему на плечо, а потом, подхватив подол своей длинной юбки, поднялась и скрылась в доме.* * *
Несмотря ни на какие неурядицы, будь то ненастье или ссора членов семьи, жизнь продолжала свой ход. Начиналась горячая пора, когда нужно позаботиться о предстоящей зиме, и Беро с головой окунулся в эти приготовления. Вялил мясо, заготавливал съедобные корешки, с Радой ходил к лесу за ягодой, а с Леонасом — на реку за рыбой, которую потом развешивал сушиться на чердаке. Лео не переставал жаловаться на пасынка; если раньше они вместе ходили на рыбалку, то теперь Иво постоянно находил причины отказаться. Сам Беро видел Иво после того случая считанные пару раз, однако тот скрывался с его глаз прежде, чем оборотень успевал заговорить с ним. Беро злился, тосковал, понимая, что его попросту избегают, но насильно покой парня не тревожил. Пусть его печалило нежелание Иво довериться ему, в глубине души он был даже рад этой возможности спокойно всё обдумать прежде, чем принимать какое-либо решение — непростое в любом случае. Из-за ранних ночных похолоданий к середине первого месяца осени все берёзы и лиственный кустарник были разодеты, словно наложницы южных принцев, в золото разных оттенков — от бледно-жёлтого северного до ярко-красного восточного. Уже несколько дней Рада помогала матери и бабушке с приготовлениями к свадьбе, и за ягодой Беро отправлялся теперь один с утра пораньше, а к обеду приносил на ферму полные корзины. В этот раз он провозился дольше обычного, забредя довольно далеко, потому возвращался уже ближе к вечеру. И, к своему удивлению, вдруг наткнулся на Иво, стоящего возле «могилы» Беро. Окинув его мимолётным взглядом, парень вновь отвернулся, но в тот момент, когда оборотень, поколебавшись, почти прошёл мимо, сказал: — Надеюсь, ты не думаешь, что я какой-то несчастный идиот, страдающий от безответных чувств? Это запальчивое заявление прозвучало так забавно, по-мальчишечьи, что Беро невольно улыбнулся. Правда, до того, как обернулся. — С чего бы мне так думать? — спокойно спросил он, но Иво покачал головой, глядя на лежащие у его ног цветы. Будь они неладны. — Ты так и не научился врать, Беро. Я слышу смех в твоём голосе, ты насмехаешься надо мной. — Я смеюсь, а не насмехаюсь. — Надо мной? — Иво, стоящий перед ним вполоборота, чуть повернул голову, и они встретились взглядами. Беро вздохнул, по его злым глазам понимая, что сам себя загоняет в угол. «Ты всегда был мягким, открытым мальчиком, _моим_ мальчиком, а теперь постоянно отталкиваешь меня, скрывая правду», — если бы Беро мог это сказать... но такое наверняка лишь снова заставило бы Иво убегать. — Нет, — ответил он. — Мне всего лишь приятна встреча с тобой. Конечно же, Иво не поверил, фыркнул, сложив руки на груди — трогательная, на взгляд Беро, попытка защититься. — Неужели? Несмотря ни на что? — Да, — кивнул оборотень. — А о твоих чувствах мне ничего неизвестно, потому что _ты_ о них не говорил. Решив, что теперь парню будет над чем поразмыслить, Беро направился к тропе, но уже через несколько шагов голос Иво остановил его: — Правда ли, что оборотни любят тех, кого выбрали себе в пару, всю свою жизнь? Что они преданны только им? — Возможно, — осторожно ответил Беро. — Ты снова нечестен, — бросил Иво, и оборотню послышалось в этих словах осуждающее «я так и знал». Беро устало провёл рукой по своим волосам и проговорил: — Тебе ли не знать, как я вырос — в клетке, среди людей. И я никогда не знал иной жизни. Лишь слышал кое-что от других перекидней, с которыми встречался во время войны. Мне остаётся либо полагаться на их слова, либо судить по себе. — И что... думаешь _ты_? — спросил Иво, когда Беро снова отправился восвояси после продолжительного молчания. Оборотень остановился как вкопанный, осознав наконец, что же беспокоило Иво. Сердце рванулось из груди так сильно, что он от неожиданности прижал ладонь к груди. «Ты ведь всегда будешь со мной? Ты всегда будешь любить меня?» И почему тогда, в последние дни перед войной, Беро не понимал смысла этих вопросов? — Я думаю, что... — Беро взволнованно облизнул губы, пытаясь унять бешеное сердцебиение, — если бы ты спросил, я бы ответил, что люблю тебя больше своей жизни, и так было и будет всегда. На этот раз Иво, порывисто отвернувшись, молчал так долго, что Беро понял — сейчас тот не скажет больше ни слова. Уходя, он от всей души надеялся, что лёд наконец-то тронется. А вечером Рута принесла ему корзинку, в которой были горшочки с вареньем и топлёным сливочным маслом; под ними лежал небольшой листок бумаги, исписанный аккуратным почерком Анки. «Не знаю, что ты сделал, но я давно уже не видела его таким воодушевлённым. Будь осторожнее, заигрывая с призраками прошлого, Беро, потому что такой путь ведёт в никуда». Беро благодарно улыбнулся и бросил записку в огонь.* * *
Через несколько дней, в ближайшем городе, находящемся в дне пути от границы, началась ярмарка, приуроченная к Празднику урожая. Редкие в предыдущие недели, сейчас путники валом повалили на постоялый двор, и Петри сбивались с ног, стараясь позаботиться о каждом. Анке даже пришлось нанять двух работников в помощь, а Беро, вместо того чтобы тоже работать не покладая рук, по просьбе родных был вынужден отсиживаться в своей сторожке у леса. «Среди незнакомцев много людей с отдалённых деревень и ферм, — сказала Берта в их последнюю встречу. — Несмотря на негласное перемирие, некоторые оборотней по-прежнему боятся и ненавидят». Они сходили с ума от беспокойства за него, а он не хотел создавать им проблем, поэтому серьёзного спора у них так и не вышло. И всё же — десять бесконечно долгих дней без единого шанса даже приблизиться к ферме... если бы не Рута, время от времени приносившая ему корзинки с гостинцами и ободряющими записочками, утерпел бы Беро?.. С последним днём ярмарки начиналась пора свадеб, не обошла она в этом году и Петри, сыгравших сразу две. К тому времени осень безраздельно завладела лесом, сделав его прозрачным и сонным, однако погода стояла ещё достаточно тёплая; вернувшись после обряда, в окружении родичей Леонаса и уже без Рады, оставшейся в доме молодого мужа, Анка с супругом решили устроить домашнее празднество вне комнат. По распоряжению хозяйки, молодые мужчины вынесли из столовой длинные столы и поставили во дворе, после чего женщины накрыли их яркими скатертями и уставили блюдами с заранее приготовленными яствами. Мужчины постарше собрались у ворот, курили трубки и попивали пиво из высоких глиняных кружек, лениво споря о качествах шерсти каждого овечьего стада в округе. С ними, к его неудовольствию, полагалось находиться и Беро, однако в разговорах он не участвовал — стоял немного в стороне, привлекая к себе настороженные взгляды беседующих и заинтересованные — женщин. В целом, приняли оборотня хорошо, многие помнили его ещё с довоенного времени и теперь знали о его участии в войне; только однажды кто-то из маленьких племянников Леонаса попытался кинуть в него камнем, но ребёнку быстро надавали по рукам. Беро зла на него, естественно, не держал, но людей сторонился и оттого, наверное, казался им недружелюбным или высокомерным. На самом же деле, он по-дурацки волновался и чувствовал себя конченым идиотом в этой нарядной одежде, в кою его обрядили Анка с Бертой. Впрочем, всеобщее внимание не шло ни в какое сравнение с убийственным взглядом Иво, который то торчал у крыльца с остальной молодёжью, то помогал матери — и всё это с мрачным, словно туча, лицом. Из-за горячей ярмарочной поры они не говорили и не виделись с того самого дня, а сегодня его, казалось, раздражало в Беро абсолютно всё, начиная от собранных в хвост волос, но больше всего — бесценный шёлковый шнур, подпоясавший вышитую красной нитью белую рубаху: разглядывая его, парень раздражённо фыркал и прятал руки в карманы своих чёрных штанов, заправленных в высокие, начищенные до блеска сапоги. Поначалу искренне недоумевавший, вскоре Беро, принимая у трёх хорошеньких сестёр, младших кузин Лео, кружку с вином, с затаённой улыбкой наблюдал, как Иво пилит их тяжёлым взором. — Знаешь, а на юге прекрасные города, — сказал оборотень, улучив момент, когда Иво, отнеся старшим мужчинам бочонок с пивом и возвращаясь к дому, проходил мимо. — Мне очень понравились. Парень остановился и бросил на него хмурый взгляд. — И чем же? — Ну, например, я больше нигде не видел таких огромных рынков. Тысячи самых разных торговцев съезжаются туда, кажется, со всего мира, и некоторые из них не меньшая диковинка, чем их товары. А уж вещицы, что они продают... — Беро показал на Леонаса, у которого на поясе висел нож в чернёных ножнах: — Допустим, тот нож, что я подарил Лео, был сделан далеко на востоке, за землями оборотней — говорят, там живут волшебные народы. А такие украшения, какие я привёз для твоих бабушки, мамы и сестры, создают ювелирных дел мастера с юга из необычного северного золота, похожего на тонкий ажурный лёд. Шёлк же везут с запада, вот так, в нитях, и каждая нить равна по цене золотой. Южанки плетут из них ткани, ковры и другие красивые изделия, включая эти пояса, — Беро провёл рукой по шнуру у себя на бёдрах, алому, будто свежая кровь. Иво вдруг махнул руками в нетерпеливом жесте, прерывая мужчину на полуслове, и сложил их на груди. Но оборотень видел, что под грозой в его синих глазах скрывалось беспокойство. — К чему ты это говоришь, Беро? Я знаю, что они дарят их своим мужчинам. — Да, — улыбаясь, Беро опустил взгляд и снял с себя пояс. Пока Иво не успел опомниться, оборотень обвязал его талию шнуром и отступил на шаг. — Обычно их дарят своим возлюбленным девушки, но я надеюсь, что ты примешь его от меня. Само собой, Беро знал, что парень удивится и, возможно, порадуется его подарку, однако совершенно не ожидал, что тот вдруг сгребёт его в охапку у всех на глазах. Оборотень вздрогнул от неожиданности, но горячий капкан сильных рук, сжимающих почти до боли, не пугал его — Беро давно жаждал тепла и невысказанной любви этих объятий. — Даже если ты лишь смеёшься надо мной, Беро, — прошептал Иво, и его голос дрожал, — я всегда был и буду только твоим... Гуляния затянулись до поздней ночи. Кое-кто уехал ещё засветло, но большинство гостей остались и теперь шумели уже в доме — после заката похолодало, так что празднующие, вместе со столами, переместились в столовую. Беро было забавно наблюдать за людьми, но вскоре их гомон и мельтешение утомили его; едва Лео забрал пасынка, чтобы развести некоторых родственников по комнатам, оборотень выскользнул на улицу. Сегодня двор был ярко освещён фонарями, однако здесь, за углом, на маленьком крылечке летней кухни, было темно и спокойно. Беро распустил тугой ворот рубахи, вдохнул полной грудью и улыбнулся. Всё это время Иво был рядом с ним, обнимал или просто держал за руку, когда никто не видел, и теперь оборотня переполняло счастье. Они словно опять были детьми, вновь были близки и снова не могли расстаться ни на минуту... — Беро? — Я здесь, — ответил он, обернувшись к приоткрытой двери в кухню. Выйдя на крыльцо, Иво закрыл её и опустился на ступеньку рядом с оборотнем. С собой у него было мягкое одеяло, которое он накинул на плечи им обоим, и Беро наконец расслабился, прикрыл глаза, оперевшись на его плечо. Однако следующие слова заставили его сердце взволнованно забиться. — Я хочу поцеловать каждый из них, — тихо проговорил Иво, ласково ведя ладонью по его спине поперёк выпуклых рубцов. — Хочу... целовать тебя, Беро. Могу я надеяться, что однажды ты станешь моим? «Будь осторожнее, заигрывая с призраками прошлого, Беро, потому что такой путь ведёт в никуда». «...если бы ты спросил, я бы ответил, что люблю тебя больше своей жизни, и так было и будет всегда». Беро качнул головой и повернулся к Иво, который ожидал ответа, затаив дыхание. Они оба любили, и такой ли уж разной была их любовь?.. ...— «Волк спросил, улыбаясь: „Но разве я не твой?“ — а в следующее мгновение Синеглазый мальчик уже целовал его. В конце концов, они ведь и в самом деле смотрели только друг на друга». Закончив представление, Иво опустил тряпичные игрушки, которые сам сделал тайком от любимого, чтобы порадовать его в новогоднюю ночь, и наконец взглянул на своего слушателя. Беро, сидящий вместе с ним на полу, на расстеленных у ярко пылающего очага одеялах, глядел на него не моргая, с совершенно непередаваемым выражением на лице. — Ты... — он сглотнул, лихорадочно облизнув губы, и его глаза вдруг заблестели. — Ты самый чудесный, Иво. Не ожидавший такой реакции парень рассмеялся и позволил оборотню повалить себя на одеяло, а жадным, нетерпеливым рукам — потянуть прочь одежду, чтобы наконец ещё больше прикосновений, ласки, любви, ещё, ещё, и так до бесконечности. — Ты мог бы просто сказать «спасибо», но так я буду гораздо счастливее, это правда, родной... На ферме праздновали наступление нового года и новость о предстоящем двойном пополнении в семействе, за окном валил густой снег, а здесь мягко потрескивал огонь в очаге — его тёплый свет ласкал два сплетённых обнажённых тела. Тихий смех, звук поцелуя, стон, отзывчивое движение навстречу... Жизнь двоих шла своим чередом, каждый день вознаграждая их своими маленькими чудесами.Shinjugai, 24.12.2014 г. - 04.01.2015 г.