Песня Короля

Дворфийское застолье впечатляло — даже несмотря на то, что их компания была не очень желанными гостями, дворфы кормили и поили их на славу. Аида все еще чувствовала легкое раздражение от слов Кероса, но налегала на странный их эль: после третьей кружки он становился достаточно интересным. Жаль только, что Келгар явно не мог расслабиться и проникнуться уютом домашнего очага. Он мрачно пил в углу, не ввязываясь в разговоры. Оно и понятно — тут либо разбивать все носы разом, либо молчать в тряпочку. Носы она лично попросила не бить. Один из дворфов, сидящий за другим столом в общей зале, явно очень юный, по крайней мере моложе Келгара, с язвительным удовольствием протянул: - Ну что тут скажешь — наш Келгар давно не дворф. Посмотрите только! Даже присутствие демона терпит! Да и от гнома его не тошнит! Нишка послала дерзкому дворфу особо клыкастую и счастливую улыбку, но Аида видела, как нервно, раздраженно дернулся ее хвост. Юнец передернулся от нарочитого отвращения, и продолжил обращаться к молодым приятелям: - Зуб даю, он даже забыл, кто он таков. Ни народа своего не помнит, ни крови. Он забыл, кто мы такие! Теперь уже и Аида не выдержала, проговорив громко в пространство: - Опаньки. Тут зубы ставят. Дорогого стоит дворфийский зуб, интересно? Келгар бросил на нее предупреждающий взгляд, но ничего не сказал, снова присосавшись к своей кружке эля. Гробнар, счастливо бормочущий себе что-то под нос и делающий записи в свитке, вдруг отложил перо, вздохнул и лучезарно улыбнулся: - Ах, это место было восхитительным, когда мы прогнали отсюда багбиров, но теперь тут все пронизано не только дворфийской культурой, но и духом! Я, право слово, даже... Гном, будто не находя подходящих слов впервые в жизни, только восторженно всплеснул руками и схватился за лютню. По залу потекла размеренная, немного грубоватая, но отчего-то очень красивая мелодия, которая оставляла ощущение древности, печали, даже горя. Аида удивленно склонила голову к плечу, прислушиваясь к незнакомой музыке. Отчего-то все в зале замолчали, уставившись на гнома со странной смесью удивления, отвращения, гнева и легкого... томления, что ли. А в аккорды вдруг вплелся незнакомый, глубокий и красивый, чистый голос: - За синие горы, за белый туман, В пещеры и норы уйдет караван; За быстрые воды уйдем до восхода За кладом старинным из сказочных стран. Аида удивленно вскинула голову на голос, не веря свои глазам. Пел Келгар, так же хмуро глядя в свою кружку. А тональность музыки и настроение в его голосе изменились совсем чуть-чуть, едва заметно, но песня вдруг стала скорее веселой и ностальгической, чем печальной. - Волшебники-дворфы! В минувшие дни Искусно металлы ковали они; Сапфиры, алмазы, рубины, топазы Хранили они и гранили они. Нишка хлопнула ладонью по столу и притопнула сапожком по полу в такт. - На звонкие цепи, не толще струны, Нанизывать звезды могли с вышины; В свои ожерелья в порыве веселья Вплетали лучи бледноликой луны. Аида рассмеялась легко и радостно, тоже захлопав в ладоши. Молодец, Келгар! Пусть они говорят и провоцируют, но ты, красавец мужчина, не только кулаками можешь кому-то что-то доказать. Пусть подавятся! А Аида постоит рядом. И Нишка. И Гробнар, который явно заслужил хороший подарок сегодня. - И пили они что твои короли И звонкие арфы себе завели; Протяжно и ново для уха людского Звучало их пенье в глубинах земли. Тональность песни сменилась. Стала угрожающей, страшной. Нишка, видимо, знавшая эту песню, тоже затопала тяжелее, вплетая свою лепту в музыкальный узор. Голос Келгара стал ниже, когда он запел об уничтожении, пламени и горе. А потом, к концу песни, угроза и смерть в голосе, в музыке, в тяжелом топоте сапог сменилась на надежду. Надежду, решимость дойти и отвоевать свое собственное право. - За синие горы, где мрак и снега, Куда не ступала людская нога, За быстрые воды уйдем до восхода, Чтоб золото наше отнять у врага. Аида увидела, как Керос изучает певца мрачным взглядом. Музыка смолкла, и за восторженными похвалами и благодарностями Гробнара, Аида услышала перешептывания в зале: «Спутался с ведьмами и демонами!», «Посмотрите на его лидера, она же безумна!», «Как он смеет петь наши песни?!» Аида захохотала, и с каждым недовольным, испуганным или мрачным взглядом заливалась все сильнее. Она знала цену своей улыбке — в ней было все Аидино обаяние. Она знала цену своим глазам — в них было все безумие мира. Она знала цену своим спутникам, и готова была высмеивать каждого их недоброжелателя и врага. И она смеялась в лицо тем, кто слишком глуп, чтобы увидеть своего будущего Короля. Уж она об этом позаботится.