Враги

Сам он проснулся рано, как привык. Хмыкнул, вспомнив вчерашнее подумал, что Элисса едва ли выползет из комнаты до обеда. И кто, интересно, будет разбирать тот погром, что она устроила вчера в кабинете? Чернила со стены и слуги могут отмыть, а вот документы разложить кому попало не доверишь. Натаниэль не стал об этом думать — не его забота. Вопреки ожиданиям, открыв дверь, он едва не пришиб проходившую мимо Элиссу. Выглядела она, пожалуй, как всегда… чужой бы точно ничего не понял, но Натаниэль видел — лицо чуть бледнее обычного, движения — плавные, точно на голове кувшин, полный едкой дряни, которая то и дело норовит расплескаться. — Совсем худо? — спросил он. Элисса потёрла виски. — Не спрашивай. Хотела к Андерсу с утра заглянуть — так некогда, там Эддельбрека принесло… — Быстро. — Скорее всего, кто-то подсказал. Но на его месте возмутился бы любой, а все попытки объяснить будут выглядеть оправданиями. Теперь ума не приложу, что со всем этим делать, — она снова коснулась виска. — Особенно с похмелья. До чего же паршиво вчера все вышло… Отец, наверное, сказал бы — ничего особенного, бабы еще нарожают. Еще он, наверное, сказал бы, что чернь понимает только силу, так что все было правильно. Еще… да много чего он мог бы сказать холодного, безжалостного и логичного. Но все равно было паршиво. — Хочешь, я займу его, пока до Андерса добежишь? — сказал Натаниэль. — Про вчерашнее объясняться и так задачка та еще, а на похмельную голову… Когда-то ему нравилось со мной болтать. Как человек в летах умудрялся общаться почти на равных — поди пойми. Но ведь и вправду — Эддельбрек никогда не снисходил и не сюсюкал, а словно бы поднимал его, мальчишку, на свой уровень. И мимолетное «мальчик мой» в его устах звучало совсем не так, как, например, в устах Эсмерель. Элисса помедлила, глянула снизу верх, чуть склонив набок голову. — Ты понимаешь, что это будет признанием — ты, Натаниэль Хоу, открыто служишь убийце твоего отца. — Под началом убийцы моего отца, — поправил он. — Понимаю, чего тут не понять. Но думаю, Эсмерель все равно уже разболтала… — Это те, кто поумнее понимают, что «под началом», а остальные скажут — мне лично. И все захотят знать, как ты дошел до жизни такой. Вон, Эддельбрек первый и захочет. А Эсмерель могла и промолчать, пока не решит, как тебя использовать. Да и в любом случае, слухи и шепот — это одно, а когда ты придешь и скажешь — вот он я, и сражаюсь я на этой стороне — совсем другое. Натаниэль помолчал: — Не пойму — ты меня отговариваешь? — Предупреждаю. Эддельбрек… Отец говорил — исключительно порядочен, сама я его мало знаю. Но приготовься к тому, что большинство будут смотреть на тебя либо как на предателя, либо как на болвана, которого я обвела вокруг пальца. Кое-кто, притом, обязательно захочет обязательно тебе об этом сообщить. Справишься? — Прятаться вечно все равно не выйдет, — он пожал плечами. — Да и не хочу я прятаться. Она кивнула: — Хорошо. И — спасибо. — Всегда к вашим, — хмыкнул Натаниэль. — Ладно, я пошел. А то, пока тут болтаем — время идет, а гость дожидается. Где он? — Там где твой отец друзей принимал. Он кивнул и припустил по коридору. Эддельбрек действительно ждал в той комнате, где отец принимал лишь добрых знакомых. Натаниэль не знал, кто сейчас приказывал прислуге, но, открыв дверь, едва не шарахнулся обратно — настолько ярко дыхнуло прошлым. Камин, разожженный в любую погоду — в этой комнате в глубине замка жарко не было никогда, свечи, небольшой столик для гостей — вино, холодное мясо ломтями, сыр — недостаточно, чтобы насытиться, но довольно для того, чтобы обозначить дань гостеприимству, да и беседовать за бокалом куда проще… Элисса, — подумал он, больше некому. Или просто из старых слуг остался не только Сэмюэл? Натаниэль не мог припомнить знакомых лиц в коридорах замка, но мало ли что изменилось за те восемь лет, что он не был дома. Эддельбрек обернулся от камина на звук открывающейся двери и снова — как в день, когда он присягал Стражам — лицо его стало недоверчиво-изумленным. — Доброе утро, лорд Эддельбрек, — сказал Натаниэль. — Страж-Командор просила передать извинения — она вынуждена задержаться. — И вам доброго утра… — лорд помедлил — прошу прощения, нас не представили. Натаниэль широко улыбнулся. Узнал, не мог не узнать — но, похоже, слова Элиссы о том, что прошлое Стража остается в прошлом, если таково его желание, запомнил. — Разве? Восемь лет назад в этой самой комнате я хвастался, что уже совсем взрослый — еду в Вольную марку — один, без родни, чтобы служить там оруженосцем. — Натаниэль… Эддельбрек подался к нему, словно порываясь обнять, застыл в шаткой, неуверенной позе. Натаниэль шагнул ближе, раскрывая объятья, и лорд стиснул его так, словно он был каким-то давно потерянным родичем, внезапно вернувшимся в дом. Настолько неожиданно, что аж в глазах защипало. Эддельбрек отстранился, все еще придерживая его за плечи. — Возмужал. Ты… Вы… — он уронил руки, отступив на шаг. — Не надо, — сказал Натаниэль как можно мягче. — Слишком многое изменилось, поэтому кое-чему лучше остаться прежним. «Ты». Он усадил лорда — скорее, дань вежливости, нежели тот нуждался в поддержке — опустился напротив. — Прости мою прямоту, но как вышло, что ты — здесь и передаешь просьбы командора? У нее, безусловно, были причины поступить так, как она поступила, но… — Она спасла мне жизнь. — Вот как? Натаниэль вздохнул, и начал рассказывать. Ничего не приукрашивая и стараясь, не слишком поддаваться эмоциям. Эддельбрек всегда был исключительно порядочен, но все равно незачем ему знать о том отчаянии, что толкнуло искать заведомо безнадежного поединка, о том, каково это — когда мир встает с ног на голову, и невозможно поверить, не только принять. Поэтому он просто рассказывал, как забрался в собственный дом — а Элисса приказала его отпустить. Как болтался по постоялым дворам не зная, куда податься — на этом месте Эддельбрек покачал головой и спросил, почему Натаниэль не пришел к нему — но не станешь же говорить, что перестал верить кому бы то ни было, если подруга детства которую, казалось бы, знал как облупленную, предстала совсем не такой, как он помнил. Не говорить же, будто был уверен, что все его предали — как до того предали его отца? В таком даже самым близким не вдруг признаешься, и поэтому Натаниэль просто пожал плечами и продолжал. Как вышел на дорогу навстречу… Эддельбрек снова покачал головой, словно поняв, зачем, но, хвала Создателю, промолчал. О вылезших из леса тварях, ноже у горла. Как слушал в трапезной замка простых солдат и понимал — они могу привирать в подвигах, но в целом — не врут. И никак не мог увязать в голове девчонку-сорванца, которую он помнил, командора, которая заботилась о своих людях прежде себя самой — и чудовище, предавшее и убившее отца. Будь на месте Эддельбрека кто угодно другой — он не стал бы этого говорить. Но старый лорд тоже славился тем, что в походах не ложился, пока последний из его людей не был сыт и обихожен. И едва ли за последние восемь лет изменился настолько, что перестал различать, что можно нести дальше, а о чем стоит молчать. Они не были друзьями — слишком велика разница в возрасте, да и приезжал Эддельбрек не так часто, чтобы стать кем-то больше доброго знакомого. Но те мальчишечьи тайны, которые случайно узнавал — хранил свято. Натаниэль продолжал рассказывать. Как наливаются черным вены и от них на глазах расползается черная же паутина. О Посвящении как единственном способе избежать смерти. — Выходит, ты оказался загнан в угол? — подался вперед Эддельбрек. — Но клятвы, данные под давлением… — Вы не поняли, — мотнул головой Натаниэль. — Я действительно боюсь смерти, но… — Не верьте ему, лорд Эддельбрек. — донеслось от двери. — Человек, который вчера заслонил меня от стрелы собственным телом — боится смерти? Она церемонно поклонилась, подойдя ближе, лорд ответил тем же. — Прошу прощения, что заставила вас ждать. — Ничего страшного, это время не прошло впустую. Но в чем именно мне не стоит ему верить? Возможно, и в той части, где он утверждал, что вы дважды спасли ему жизнь? — Так и он мне — дважды, — пожала плечами Элисса. — Нашел тоже, чем считаться. Когда это успел? — подумал про себя Натаниэль. Потом, вспомнив, хмыкнул. Как, оказывается, пышно звучит, и как все просто на самом деле. — Я хочу быть уверен, что Натаниэль Хоу не находится здесь против собственной воли. И что он не был вынужден присягнуть вам. В дверь сунулся слуга, поставив третий стул, испарился. Быстро и бесшумно, кто ж их так вышколил? Едва ли у Элиссы или того же Варела было время этим заняться. Выходит — и правда, из тех, кто отцу служил. Куда им было деваться, на самом-то деле, когда эрлинг отдали стражам? После войны мало кто будет новых слуг набирать — тут уже тех, кто есть, прокормить бы. Элисса знаком предложила мужчинам сесть, опустилась на стул сама. — Выбор между смертью и Посвящением — все-таки выбор, хоть и из тех, что я не пожелала бы злейшему врагу. Но как я могу доказать, что никого не удерживаю силой? Клятвы не помогут, если нет веры словам. Натаниэль способен говорить сам за себя — но всегда можно сказать, что я держу его так крепко, что он не решается быть откровенным. — Ну вот так, походя трусом обозвали, — хмыкнул Натаниэль. — Я сказала «возможно» — улыбнулась в ответ Элисса. — Думаю, лорд Эддельбрек не хуже меня знает, что ты кто угодно, только не трус. Она снова повернулась к лорду. — Я, право, не знаю, что вы хотите услышать от меня. Разве что… Вчера Натаниэль действительно заслонил меня собой и… «благодарна» — это немного неправильное слово. Недостаточное… Она покачала головой. — … Это видели многие. Не верите Стражам или простым солдатам — спросите Варела. Его репутация вам известна. Заставить сделать такое… лично я способа не знаю, а вы? Натаниэль к изумлению своему почувствовал, что краснеет. — Перестань. Говорю тебе — не герой я, просто вышло так. И еще сильней смутился, увидев, как в глазах Эддельбрека замерцали веселые искорки. — Что ж, я рад, что ваша дружба жива, несмотря на все, что случилось. Натаниэль, прости, что сразу не выразил соболезнования. Как бы то ни было, эрл Рэндон остается твоим отцом. — Благодарю, — склонил голову Натаниэль. — Он совершил немало непоправимого, и мне горько об этом думать. Но он всегда будет моим отцом. Не говорить же вслух, что он до сих пор не понимает, что нашло на отца. Огрен тогда рассказал, мол, Элисса спросила — за что? Почему? Словно до последнего искала ему оправданий — а отец рассмеялся ей в лицо и сказал, что устал от того, что слава вечно достается Кусландам. Забавно, а ведь и сейчас вся слава достается Кусландам. Точнее, одной из них. Слава. И ответственность. Потому что Эддельбрек не забыл, ради чего приехал, он всегда был упрям тем посконным неповоротливым упрямством, что свойственно людям, близким земле. И сейчас он хотел знать, за какие грехи его разлюбезных фермеров умыли кровью. Натаниэль не хотел бы оказаться на месте командора ни за какие коврижки. Натаниэль самое начало заварухи пропустил, свалившись, но со слов Элиссы выходило, что когда он упал, крестьяне шарахнулись, а тот старикашка завопил — мол, помогите, люди добрые, убивают. Кто убивает, кого — было уже неважно тем, кто не видел, что, собственно, случилось, а слышал лишь крики. Толпа ломанулась на солдат — те стоять и ждать, пока дубина шею переломает, не стали — и понеслось. А вот в том, что не предвидела этот вопль и старикашку не заткнула, пусть даже клинком у горла — откуда ж он вылез-то, шустрый такой — Элисса винила только себя. На взгляд Натаниэля — совершенно безосновательно. — Вы уверены, что это не фатальное совпадение? — спросил Эддельбрек. — Что тот стрелок определенно не покушался на вас, а должен был спровоцировать резню, если та не начнется сама по себе? — Я то и дело мотаюсь из башни в Амарантайн и обратно, дорога здесь одна. Можно даже не подкупать никого, кто вовремя сообщал бы о передвижениях — достаточно упорства и нескольких помощников, чтобы караулить посменно. Обычные засады я не чую, только порождений тьмы, а с тех пор, как погиб Жулик… Словом, это куда как проще, чем лезть на башню, рискуя попасться. Ее мабари, как же Натаниэль умудрился про него забыть? Впрочем, тут людей-то считать устанешь, а собаку… — Найдите время и загляните ко мне, — сказал Эддельбрек. — У меня как раз подрастают три прекрасных пса, уже обучены. Если один из них признает вас хозяйкой… Потерю это не восполнит, но еще один добрый боец не помешает. — Да, благодарю. — В любое время, как будет удобно. Что до стрелка… Я не открою великой тайны, если скажу, что когда Хоу лишили владений, отдав их Стражам, недовольных было много, и еще больше их стало, когда выяснилось, что командором прислали вас — с вашей неоднозначной репутацией. Элисса улыбнулась. — Прошу прощения, — продолжал лорд. — Но я помню вас ребенком — тогда вы были умны, и едва ли поглупели к сегодняшнему дню. — А вы все так же прямы и нелицеприятны, — хмыкнула командор. — Да, я знаю. Многие считают меня интриганкой, погнавшейся за короной, а когда дело не выгорело, бестрепетно отправившей ставшего ненужным любовника на смерть. Пусть их болтают. Значение имеют только дела, и мои мне известны. Но в последний год эрл Рэндон наворотил такого — прости, Натаниэль, — что аукается до сих пор и будет аукаться еще долго. Сейчас у меня на столе два прошения на одну и ту же землю, и кому я ни отдай эти владения, второй останется недовольным… — Сер Деррен и леди Лиза Пактон. — сказал Эддельбрек. — Сторонники есть и у того, и у другой. — Именно. — Элисса покачала головой. — Недовольных много и будет еще больше. Но право слово, я бы предпочла очередного убийцу вот такому стрелку, из-за которого гибнут непричастные, а лодка раскачивается все сильнее и сильнее. При том, что небо темно и очевидно надвигается буря. — Вы полагаете? Она кивнула. — И дело даже не в наших играх вокруг земель и власти. Архидемон мертв. Мор кончился — но порождения тьмы по-прежнему ведут себя так, словно ими кто-то управляет. У Натаниэля мурашки пробежали по хребту, да и Эддельбрек не совладал с лицом. — Еще один Мор? — Едва ли они так быстро откопали еще одного древнего бога. Что-то другое… не знаю. Пока не знаю. Но, лорд Эддельбрек, пожалуйста, передайте своим фермерам… и окрестным лордам, кого увидите, чтобы те донесли до своих — если вдруг появится Орда, Башня Бдения, как во времена прадедов, готова принять всех. — Благодарю. — Пусть берут еды, сколько смогут унести — мы поделимся, если что, но сейчас запасов едва-едва хватает для гарнизона. Скотину… только если она не станет задерживать. И приходят под защиту стен. Башня Бдения никогда не склонялась перед врагом — я сделаю все от меня зависящее, чтобы так оно и продолжалось. Разумеется, все это относится и лично к вам — насколько помню, ваше поместье — не крепость. — Благодарю, — повторил Эддельбрек, поднимаясь и отвешивая поклон. Встала и Элисса. — Вы получили ответы? — Да. И сделал выводы. Еще с четверть часа светской беседы, как того требовал этикет, наконец, лорд удалился. Элисса взъерошила волосы. — Как же мне надоела эта мышиная возня. Придет орда, и нас сметут вместе с интригами, а эти болваны словно ничему не научились за время мора. Эддельбреку хотя бы что-то можно втолковать, остальным… Еще Кристоффа этого какого-то демона понесло одного на Черные болота. — Куда? — встрепенулся Натаниэль. — На Черные болота. — Можешь больше не ждать, кто бы он ни был. Оттуда мало кто живым возвращается. Крестьяне, правда — из тех, то поотчаянней — совались за торфом, но на самые-самые окраины, и то возвращались не все. А о том, что творится в глубине, ходили слухи одни других страшнее. И из тех, кто пытался сунуться в развалины деревни за брошенным добром, не возвращался никто. Примерно это он Элиссе и сказал. Та выплюнула нечто неприемлемое в приличном обществе, осеклась на полуслове. — А я-то надеялась денек отдышаться — и в Чащобные холмы, разбираться, что там за порождения тьмы такие, что мимо раненых охотников прошли, словно не заметив. А теперь придется… — она снова ругнулась. Глянула на водяные часы у камина. — Собирай наших. Через два часа выходим.