Одиночество

*** - «Главный страх современного человека. 11 букв», - Гути дважды пересчитал количество отведенных под ответ клеток и задумался. - Что? – Фернандо отвлекся от какого-то малоизвестного романчика, который читал по неизвестным даже ему самому причинам. - Ничего, романтик, боли бытия не по твою зефирную душу, - Хосе вяло улыбнулся и вновь погрузился в пучину собственного сознания, извилины которого в паническом отчаянии пытались найти разгадку. Торрес пожал плечами и многозначительно вздохнул, как бы прося обратить на себя внимание: - Ну, ты же умный, Гутиеррес, вот и придумай что-нибудь гениальное… Как и всегда, - Фернандо опустил взгляд, который тут же побежал по строчкам без остановок, не вдумчиво. - Что ты сказал? – полузащитник пристально вглядывался форварду куда-то в висок. - Я сказал, что ты умный и… - Нет, как ты назвал меня? – несмотря на то, что Гути частенько прерывал своего любимого гостя, в этот раз хозяйский тон был требовательнее обычного. Блондин, вспоминая, закатил глаза, точно его просили воспроизвести фразу, которую он произносил часа два, а то и три назад. Немного помявшись под выжидающим взором Гути, Фернандо все же нашелся и, наконец, ответил с торжествующим ликованием: - Гутиеррес, - вдобавок и произнес почти по слогам, но отчего-то не глядя в похолодевшие голубые глаза. - Ммм, ясно, - льдинки снова рассредоточились по радужке. В вечернем полумраке комнаты повисло сухое молчание, от которого хотелось набрать в рот воды, промочить иссушенное тишиной горло и заговорить друг друга до смерти. Фернандо этого хотелось. Он осторожно закрыл надоевшую книжонку и, не нарушая безмолвия пространства, встал с мягкого кресла. - Сядь на место, мешаешь, - Торрес получил ответ, не успев сделать и шага, не задав вопрос. - Но… - Я сказал, сядь, Фернандо, ты плохо слышишь? – шелест страниц сегодняшней газеты разломил тишину, в которую так аккуратно вписались голоса двоих в комнате, пополам. Нападающий не стал спорить, ибо знал, что с этим человеком вступать в полемику бесполезно. Точнее, это возможно: сам процесс доставит удовольствие Гути, а восторг от победы в дискуссии зависит от остроты ума противника. Фернандо никогда не считал себя особенно умным, скорее не обделенным знаниями; но рядом с самоуверенным блондином, чьи познания явно были не под стать возрасту, он чувствовал себя крайне неуютно, как чувствовал бы себя школьник наедине с учителем. Одиннадцать букв. Торрес принялся размышлять над вопросом, заданным, наверное, даже не ему. Так часто бывало – Хосе вопрошал в пустоту, и даже если получал ответ, он его уже не интересовал. Фернандо, вопреки характеру, давно закрыл глаза на эту особенность мадридиста и перестал обижаться. Одиннадцать букв. «Как там было? Главный страх? Что ж, подумаем!», решил про себя Ниньо. Чего можно бояться настолько, что создатели кроссвордов окрестили это первостепенной боязнью всего людского рода? Отчаянные попытки на протяжении получаса заводили пытливый до ответа разум в тупик. То количество букв не вмещало всей очевидности решения, то сама задача казалась какой-то неправильно сформулированной. Как все могут бояться чего-то одного? Торрес был не в состоянии уцепиться ни за одну ускользающую от него ниточку в голове, чтобы додуматься до каких-то одиннадцати букв. Казалось, именно эти знаки сейчас решали судьбу его и Гути. Гути. Тут Фернандо осенило: - Хосе, Хосе! – наплевав на последствия, вскричал кареглазый блондин, - Я знаю, знаю слово! Это оди… - Молчи, - необъяснимым образом Гути оказался на расстоянии поцелуя и приложил палец к потрескавшимся после резкого перехода от долгого молчания к крику губам, - Молчи, Фернандо, это неважно. Хочешь, я скажу тебе ответ? - Хочу… - изумленно захлопав ресницами, форвард ждал. - Это то, что ты всегда чувствуешь рядом со мной. То, что гнетет и причиняет боль. Чувство принадлежности к предметам мебели или одежды, но никак не к человеческому виду. Ты не будешь более ощущать это, слышишь? Ты забудешь, что такое одиночество со мной, Нандо. Даже в темноте Фернандо не мог не заметить улыбки напротив, полной искренности и живого теплого отклика, которого ему хотелось на протяжении целого вечера, возможно не только сегодняшнего. Трещинки на его губах быстро размякли и совсем испарились под нежным напором чужих губ и языка. Спустя какие-то мгновения Ниньо, прижатый к спинке кресла, совсем забыл, что хотел сказать, что спрашивал у него Гути и спрашивал ли вообще. Он помнил лишь самое важное – то, что он никогда больше…