Данетки

- Мы вчера посовещались с продюсерами и решили, что нужно добавить элемент шоу…что-то неожиданное, чтобы все удивились. Ну например, если бы ты всерьёз разозлился на участников…или ещё что-нибудь, сильные эмоции, понимаешь? – торопливо говорит Ляйсан, немного покраснев. Всё ещё стесняется почему-то именитого хореографа: прячет взгляд в пол, теребит волосы. Не то что на сцене. Егора это забавляет. - А мой коллега в качестве иррационального элемента тебя чем не устраивает? - По Мигелю просто сразу видно, что он такой…горячий парень. А от тебя никто не будет ничего подобного ожидать. Это и главное! - Ну хорошо, устроим что-нибудь, - благосклонно-снисходительно улыбаясь, соглашается Егор, - Актёр я или не актёр, в конце концов! - О, отлично! – Ляйсан улыбается с явным облегчением, что не пришлось его ещё и уговаривать, - Только Мигеля предупреди. - Ага. Но, наблюдая за Мигелем во время съёмок, Егор понимает, что предупреждать его было бы не очень предусмотрительно. Из Мигеля эмоции прямо брызжут, настоящие, концентрированные. Он не хитрит – не только потому что не хочет, но и потому что не умеет. Если рассказать ему заранее о готовящейся сцене, он ведь просто будет сидеть и тупо обезоруживающе улыбаться, пока Егор рвёт и мечет, рассердившись на участников. Будет сидеть и всем своим видом говорить «Он не такой, он хороший! Не верьте ему!». И все усилия тогда зря. Нет, надо, чтобы его реакция была естественной. И, заметив малейшие сбои в технике у своей группы, Егор использует этот уголёк раздражения внутри себя, чтобы раздуть, разжечь из него гнев. Таких ролей он не играл довольно давно, поэтому сейчас смакует непривычный букет эмоций почти что с наслаждением. Сердитое настроение, которое давно копилось внутри, разливается по телу, доходит до плеч, до рук, до пальцев…и, когда Мигель тихонько вставляет пару слов в разговор, пальцы с силой отбрасывают ручку, уже неважно куда. - Можно я сначала попробую что-нибудь договорить, блин?! Мигель смотрит на него настороженно, исподлобья, и это бесит ещё больше. Егор ощущает, что грань между театром и жизнью размывается, но ничего не может с этим поделать. Играет он сейчас или уже не играет?.. - Прости… «Не сердись. Не надо, пожалуйста. Я не знаю, что с этим делать.» - Егор знает Мигеля достаточно хорошо, чтобы прочитать в его голосе растерянность. Знает, насколько Мигелю жалко участников, которые находятся сейчас на сцене. Однако игра не закончена, и почему-то, хоть Егор и начал её сам, но уже не может её остановить, не может откликнуться на эту просьбу. Слишком сильно разогнался. Проходит ещё пара минут, прежде чем у Егора наконец получается взять себя в руки и попытаться привести ситуацию к логическому завершению. - Ребят, так не пойдёт, извините, я так не могу. Сейчас он уйдёт, проветрится немножко и вернётся обратно в отличном настроении. И всё. А то это уже как-то… некрасиво. - Чего случилось-то? – допытывается Мигель. - Да ничего! – неожиданно грубо даже для себя самого огрызается Егор. Чтобы не сталкиваться взглядами с Мигелем, наверняка искренне обиженным и изумлённым, хореограф отворачивается и встаёт со стула, чтобы найти отлетевшую на пол ручку. - Ну чего… «Хоть ты помолчи, а! Сам знаю, что дурак.» - морщится Егор, - «Просто помолчи, и я попытаюсь закончить весь этот цирк». Но, так и не найдя ручку, он в сердцах отпихивает от себя кресло так, что оно чуть не врезается в Мигеля, и протискивается к выходу из зала. - Перерыв, - бросает он напоследок, - на десять минут. Мигель напряжённо выдыхает, пытаясь восстановить хоть какую-то логику происходящего. Он поворачивается обратно к сцене и вдруг понимает, что она плывёт. Проплывает перед глазами, покачиваясь и причудливо колыхаясь. В голове жужжит, стучит - неравномерно, с перебоями. Он чувствовал странную, никак не проходящую слабость ещё после собственного танца. Слишком уж старался, чтобы перед Егором не ударить в грязь лицом. Чтобы Егор смотрел только на него, забыв про всех остальных танцоров, присутствующих на сцене. Чтобы доказать, что может. И вроде бы даже доказал. По крайней мере, Егор был настроен вполне себе благосклонно – хоть и не разбрасывался комплиментами, но выглядел удовлетворённым. Для Мигеля это очень много значит. Так много, что он даже почти что не заметил ухудшения самочувствия – или заметил и тут же выбросил из головы. А теперь в отвратительном настроении Егора виноват именно он - и больше никто. Ляйсан, Снежана, они все просто попались под горячую руку. А он – виноват, ещё и перед взволнованными участниками, и перед зрителями. Не смог разрулить ситуацию, хотя это он ближе всех знаком с Егором, это он выучил все его повадки, пересматривая в сотый раз эфиры и перематывая в голове все предыдущие встречи, это он... - Мигель, всё в порядке? – голос Ляйсан доносится до Мигеля гулко, как из другого мира. Он чувствует руку Ляйсан на своей спине, но, попытавшись обернуться к ней, понимает, что её лицо рябит от помех – как в старом телевизоре. Недостаток воздуха стесняет дыхание, а ещё больше душат панические мысли о том, что всё нормально, всё хорошо, как всегда, потому что нельзя причинять никому неудобств и ни за что не может быть такого, чтобы ему требовалась помощь…только не перед Егором. - Егор! Позовите его обратно! И врача приведите сюда, побыстрее! - Не надо! Всё в порядке, - резко, из последних сил обрывает ведущую Мигель. И в тот же момент в его голове как будто щёлкает выключатель, и всё вокруг окончательно погружается в темноту. Темнота наполнена взволнованными голосами и руками, но чьими и откуда – уже непонятно. Сил Мигеля не хватает на то, чтобы дышать, - но хватает на слабую надежду, что к этим голосам и рукам не имеет никакого отношения Егор Дружинин. Это было бы слишком. *** - Ты что, его не предупредил?! С какой ещё стати он мог так разнервничаться? – восклицает Ляйсан, раскрасневшаяся от быстрой, возмущённой ходьбы на высоченных каблуках. Уже без всяких ноток смущения в голосе. - Да потому что я не знал, что это так критично! - Все знали, а он, видите ли, не знал! - Ляйсан, уймись. Мига мне нихрена не говорил про своё сердце! Мы же с ним не так уж и недавно работали вместе! Несколько лет назад. И он тогда был здоров, как бык, точно тебе говорю! – на повышенных тонах, необычно искренне взволнованный Егор. Опирается рукой о столешницу, чтобы отдышаться. От всего. - Да дураку понятно, что он просто не хотел тебе рассказывать, - не унимается Ляйсан, - Но мог бы как-то выяснить! Ты просто не интересуешься людьми и ничего вокруг себя не видишь! - Не в этом, мать его, дело! – рявкает Егор уже по-настоящему, устав от шквала обвинений, которые у проницательной Утяшевой нет-нет, да и попадали в точку, - Дело в том, что у нас тут, оказывается, одному из наставников танцевального проекта нельзя танцевать, и в том, что мы собираемся с этим делать! - Замолкните. С этим то ли грубым приказом, то ли вежливой просьбой в комнату входит Мигель. Точнее, не входит, а опирается о косяк двери. Точнее, не Мигель, а что-то, больше похожее на вялую, безжизненную тень, которая напялила на себя одежду Мигеля, предварительно хорошенько её помяв. - У тебя с головой всё в порядке? – подрывается с места Егор, чтобы подвести этого камикадзе за плечи к дивану и усадить на него, - Тебе же сказали, не вставать. Если бы тут не было госпожи Утяшевой, ещё и на руки бы взял, чтобы до этого самого дивана донести. «И получил бы по шее» - услужливо подсказывает откуда-то из глубин дружининской психики реализм. - Я в порядке, - упрямо утверждает Мигель, - Пошли в зал. Чуть-чуть же осталось. Чёрта с два. - Да, конечно, в порядке. Только выглядишь, как привидение. - Благодаря кому, интересно?! – вклинивается ведущая, с большим неодобрением взирающая на Дружинина с самого начала разговора. Надо же, как резко изменилось отношение. Ещё с утра так по-девчоночьи подобострастно с Егором разговаривала, боясь слово лишнее сказать, – и вот уже такая неприкрытая ненависть. - Ляйсан, пожалуйста, я тебя очень прошу. Можно нам с Мигелем немножко поговорить наедине? – подчёркнуто вежливо и доброжелательно просит Егор. Разумом он понимает, что не в его интересах сейчас с ней враждовать. Хотя на самом деле хочется плеваться в неё ядом за неспособность разобраться в простейшей ситуации. И на себя. И на всех. Кроме Мигеля, он и так уже выглядит как убитый. Поджав губы, Ляйсан покидает комнату, и атмосфера чуточку разряжается. И на том спасибо. Оказавшись в сравнительной тишине, Егор для начала подаёт Мигелю бутылку с водой – и тот тут же жадно прикладывается к ней, выпивая чуть ли не половину. Егор не может оторвать от него взгляда. Кто бы мог подумать, глядя на сверкающего широкой улыбкой и прыгающего по всему залу Мигеля, что он бывает ещё и таким. Но надо серьёзно поговорить. Надо, обязательно, прямо сейчас, как бы Дружинин ни боялся неосторожным словом спровоцировать новый приступ. - Знаешь что, Мига, - говорит Егор мягко и раздражающе рассудительно, - ты уверен, что тебе стоит продолжать участвовать в этом шоу? Это тебе только навредит. Это только начало ведь. Знаешь, сколько впереди нервов? Он машинально гладит Мигеля по плечу, как бы стараясь его расслабить – но на самом деле просто хочет удостовериться в его существовании тут, рядом. - Без тебя разберусь, - ворчит тот, грубо стряхивая с себя дружининскую руку. Ещё чего. - Нет уж, - продолжает своё невозмутимое мурлыкание Егор, - мне тут только жертв и не хватало. Или, может, ты хочешь, чтобы я, - Егор не без удовольствия цитирует Мигеля, растягивая слова, - съездил с тобой в больницу, чтобы врач сказал мне, сможешь ли ты продолжать участие в проекте? Чёрт, не удержался. - Иди ты. Но Егор игнорирует оскорбленно-шипящие, как масло на сковородке, реплики Мигеля: - В общем, смотри, Миг. Если хочешь тут остаться, придётся соблюдать несколько условий. Во-первых, ты рассказываешь мне всё о своём здоровье и держишь меня в курсе любых изменений своего состояния. Если понадобится, и в больницу вместе будем ездить. - А больше тебе ничего не… - Подожди. Слушай, - движением ладони Егор обрывает Мигеля на полуслове, - Во-вторых, ты максимально воздерживаешься от танцев. Воплощай любые свои безумные идеи, ладно, пожалуйста, но пусть их ставят другие хореографы. Попозируешь для камер пару минут - и всё, дальше сиди в уголке и давай ценные указания. А в-третьих… - Ещё и в-третьих есть? - В-третьих, мы не берём в проект Эда. - Его-то почему?! - Потому что за двух людей, которые плюют на своё здоровье с высокой колокольни, я отвечать не собираюсь. И вот только не говори сейчас, что собираешься уйти за ним. Это было бы в твоём стиле, но я всё-таки, пожалуй, не могу тебе этого разрешить. Рука Егора легко, незаметно опять оказывается у Мигеля на плече, а тот слишком сконцентрирован на своём возмущении, чтобы скинуть её сразу. - Не дуйся, - тёплые, настойчивые пальцы, - бывают вещи, которые надо принять. На которые ты не можешь повлиять. «Просто я не хочу потерять тебя совсем, ясно тебе, ребёнок-которому-за-тридцать-уже?». Хотя этого Егор не говорит. И пальцы свои с чужого плеча, почти вибрирующего от негодования, убирает - чтобы не дай бог они ни о чем таком не проболтались. *** Из-за того инцидента съёмки заканчиваются гораздо позже, чем ожидалось, хотя доснять действительно оставалось совсем чуть-чуть. Участники перенервничали ещё как, да и зрители недовольно шушукаются между собой. Хорошо, что удалось кое-как объяснить произошедшее духотой в зале. Правда, ради этого Егор пожертвовал психикой нескольких съёмочных ассистентов, прямо на глазах у зрителей хорошенько накричав на них за неподобающие условия. Просто было бы не очень красиво, если бы все узнали о состоянии здоровья Мигеля таким вот образом. Это когда-нибудь все равно произойдёт, но в другой форме. Красиво и…как любит повторять Мигель, весело. Весело и круто. Насколько это позволяет ситуация. И под контролем Егора, конечно же. - Все равно с утра опять на съёмки. Я сегодня у тебя переночую, - говорит Дружинин без всякого намёка на вопросительную интонацию. Просто сообщает. - Нет. - Да. Егор садится в машину рядом с Мигелем – нахохлившимся, насупившимся, закутавшимся в тёплую толстовку. Обиделся? Ну ничего. Безопасность дороже. И собственное спокойствие. Потому что сейчас Егору отчаянно не хочется выпускать из поля зрения этого горе-адепта неофициальной, но широко распространённой секты «я-в-порядке». Не квартира у него, конечно, а чёрти что. От валяющихся вокруг вещей разной степени нужности у Егора рябит и пестрит в глазах. Он осторожно разувается, стараясь пристроить свои ботинки в какое-то свободное от бардака место. Мигель всё ещё смотрит на него недружелюбно, но не протестует. Пожимает плечами. Проходит в комнату прямо так, в обуви, и плюхается на кровать – круглую кровать, которая как бы увенчивает собой весь этот бесформенный хаос. - Не знаю, как ты, а я хочу спать, - говорит Мигель, и в его голосе Егор различает нотки капризного, затаившего обиду ребёнка. Дружинину почему-то кажется, что этот раунд он проиграл. Хотя они в общем-то ни во что и не играли. Все равно проиграл этому беспокойному мальчишке, с которым постоянно что-нибудь да произойдёт. Продул с разгромным счётом. - Спи. Только, может, разденешься сначала? – предлагает Егор, не найдя у себя в голове никакого более мудрого совета для этой ситуации. Мигель приподнимается с кровати и, с вызовом глядя Егору прямо в глаза, стягивает с себя обувь, а потом толстовку, кофту с жилеткой, джинсы. Чёрные трусы с размашистой, вызывающей надписью смотрятся неестественно на орехово-шоколадной коже. Егору кажется, что здесь было бы более уместно что-то белое и красное, с мультяшными рисунками. Как этикетки на банках нутеллы, которую обожают его дети. - Так пойдёт, Ваше Величество? – ядовито интересуется Мигель, отвлекая Дружинина от странноватых мыслей, - Или мне продолжить стриптиз? - Нет уж, с меня пока хватит. Егор чувствует, что постепенно и на него накатывает усталость. Просто всё так завертелось, что до этого момента он даже и подумать не успевал о том, насколько устал. Но сейчас думать и подбирать остроумные ответы становится всё сложнее. Глаза слипаются. - Душ там, - показывает Мигель, ненадолго сменив гнев на милость, и сразу напускает на себя прежний неприступный вид. - Спасибо. Выйдя из душа, Егор видит, что Мигель уже спит. Отвернувшись в сторону окна, закутавшись, как в кокон, в пару одеял – только голову видно и руку, обнимающую подушку. Егор осторожно усаживается на краешек кровати. Дыхание у Мигеля ровное, размеренное. «Как же ты нас всех сегодня напугал, чудо в перьях»… - Прости, - шепчет Егор почти что одними губами. Он сам не очень понимает, за что извиняется, но чувствует необходимость сформулировать свои чувства именно так. Вроде бы по факту ни в чём не виноват. Что вспылил в присутствии Мигеля – так это не он сам придумал. Что не остановился вовремя – так кто же знал, что это может стать последней каплей для взрослого, на первый взгляд крепкого мужчины. Что не заметил ничего раньше – так Мигель же сам все усилия к этому прикладывал, чтобы скрыть это от Егора. Почему только от него, кстати? Хотел оставаться на равных, не показывая свою слабость? Вот же…неумный человек. Егор ведь понял бы. Обязательно понял бы и помог. По крайней мере, ему так кажется. Только вот хотел ли Мигель его помощи? Принял бы её или нет? Егор решительно выкидывает эти вопросы из головы, но от них остаётся неприятное послевкусие, не дающее покоя. Поддавшись сиюминутному порыву, хореограф гладит Мигеля по щеке, задумчиво проводит двумя пальцами по его шее, отыскивая пульс. С облегчением Егор отмечает, что парень практически не реагирует на прикосновения – наверное, видит уже седьмой сон. А то как бы он всё это объяснял…Особенно то, что держит пальцы на пульсирующей артерии уже не меньше пяти минут, со смешанными, беспокойными чувствами ловя ими каждое колебание кожи. И то, что касается шеи Мигеля губами, как бы запечатывая в нём это состояние равномерного, спокойного биения сердца. Какие ещё чары навести, чтобы всё было в порядке? Но эту мысль Егор уже не додумывает. Потому что глаза наконец слипаются окончательно, и он почти мгновенно проваливается в сон: сказывается накопившаяся усталость. А вот Мигель не спит. И не спал. И не заснёт теперь до тех пор, пока не улягутся у него в голове кое-как разношёрстные события этих слишком – даже для него слишком насыщенных суток. *** Зато наутро Мигель вдруг выглядит так свежо, как будто провёл не одну ночь дома, а по меньшей мере три недели на средиземноморских курортах. - Ты такой солнечный, что аж смотреть тошно, - щурится-морщится Егор, - Убавь яркость, а. - Зачем? - Ну, сегодня нас ожидает всё то же самое, что вчера. Скандалы, интриги, расследования. Жалобы, страдания, слёзы и проклятия от выбывших. Нечему тут, друг мой, так радоваться. - Нет, - торжествующе улыбается Мигель, облачаясь в цветастую толстовку, один взгляд на которую с лихвой компенсирует страдания от постоянных попыток костюмеров одеть его в чёрное, - Я чувствую. Сегодня будет клёво! И у этого непрошибаемого попугая-оптимиста хрупкое здоровье? И это у него от пары сердитых слов может случиться сердечный приступ? Да ну вас всех к чёрту вместе с этой вашей медициной! Если бы у Егора было такое моральное право, он бы сейчас запустил в сияющего Мигеля бутербродом с нутеллой со стола (а судя по содержимому холодильника, Мигель оказался не меньшим фанатом ореховой пасты, чем младшее поколение Дружининых). Но нет, не сейчас. В конце концов, чем бы это тридцатилетнее дитя ни тешилось, лишь бы рядом. Потому что бывают такие моменты, когда его одного слишком мало. Егор так остро не чувствовал свою нужность никогда, даже когда его дети были совсем маленькими и им нужна была поддержка взрослых для всего – чтобы есть, передвигаться, даже засыпать. Егор боится признаться в этом даже себе, но Мигель занимает его мысли и внимание гораздо более основательно. Здесь всё как-то по-другому, по-настоящему, без возможности перекинуть свои обязанности на кого-то другого – потому что больше никто не справится. И это настолько ответственно, настолько важно, что хочется встряхнуть Мигеля за плечи и крикнуть – «Ты нужен! Ты мне нужен! Прекрати делать глупости!». А потом поставить обратно и обнять, и никуда не отпускать. Потому что он все равно не прекратит. Что за дурацкие фантазии. Егора, в конце концов, ждут дома. Он же не будет постоянно нянчиться со взрослым мужчиной. Да и сам Мигель ему это вряд ли позволит. - А сегодня после съёмок ты придёшь? – как бы невзначай интересуется Мигель, отвернувшись к зеркалу и украдкой следя за мимикой Егора. - Нет, - рассеянно отвечает тот, на секунду подняв голову, и продолжает застёгивать пуговицы на плаще. - Да. - Что? – Егору уже далеко не в первый раз за всё время тесного общения с Мигелем кажется, что он что-то неправильно расслышал. Наверное, с возрастом его начинает подводить слух. Да и вообще, что за нелепая игра в данетки? - Приходи. - Зачем? - Ну, по этим твоим дурацким условиям, ты же должен за мной следить? Вот и приходи. Вдруг я тут собираюсь весь вечер втайне от тебя отплясывать. И ты так и не узнаешь. Нет, ещё пара слов и Егор точно запустит в него бутербродом. А потом грязным кроссовком без пары, который откуда-то взялся в прихожей. А потом вон тем эротическим журналом, скромно приютившимся в углу. А потом заставит убираться, пока в квартире не будет идеальный порядок. Недолго думая, Дружинин разворачивает Мигеля к себе и затыкает ему рот глубоким, взрослым, совсем не романтичным поцелуем. Исключительно чтобы предотвратить эти ужасающие последствия.