Все или ничего

Трек: Браво – Ленинградский Рок-Н-Ролл — Андрей, ты меня вообще слушаешь? — я уже порядком раздражен. Все эти сборы впопыхах, суматоха и путаница. Ему стоило сказать мне обо всем заранее. — Что? — лохматая голова друга высовывается из футболки, еще несколько раз он крутится около зеркала и наконец оборачивается ко мне. — Ну как тебе, Тоха? Или лучше желтую надеть? — Андрей придирчиво осматривает себя в зеркале и снова лезет в шкаф. — У нас всего час до поезда, нет времени! — Не парься, успеем. Когда мы опаздывали? — на меня смотрят хитрые карие глаза. — Например, в Калуге, когда запрыгивали в поезд на ходу, или в Краснодаре, когда автобус уехал без нас и пришлось ночевать на автовокзале, — скрупулезно перечисляю я. — Если подумать, то все было не так уж плохо, — по моим волосам проходится чужая ладонь, взъерошивая. — С кем бы ты еще ночевал на вокзале, а? А кто тебе приносил колу из киоска через два квартала в три утра? А потом слушал твое нытье, что ты любишь только лайт, и шел обратно за новой? — Андрей, кажется, даже не думает извиняться. — Ладно, сдаюсь, только твое обаяние расписание поездов не изменит, поэтому ноги в руки и поехали. — Я мог бы познакомиться с начальницей станции, — Андрей играет бровями и подмигивает мне. — А там, гляди, и поезд подождет. — Ты невыносимо самоуверен, — я закатываю глаза. — Не могу понять, почему я тебя еще не убил. — Ты меня любишь, — друг делает вид, что отвечает на полном серьез, глядя мне прямо в глаза и засунув руки в карманы. Он всегда так, но я же вижу, что еще немного — и Андрей засмеется. Стараясь не выдать себя, он закусывает нижнюю губу. — Хватит уже твоих дурацких шуток, — может, это и странно, но даже в детстве Андрей постоянно говорил, что мы поженимся и будем жить вместе. Родителей это знатно пугало, но потом это как-то само собой прошло, и все успокоились. — Я тоже тебя люблю, — меня бесцеремонно целуют в шею где-то за ухом. — Андрей, еще немного — и я никуда не поеду, — я неловко вытираю рукой место, где еще чувствуется прикосновение губ. Мне кажется, сейчас у меня даже уши покраснели. — Пф, куда ты денешься? — блядь, он, все-таки, невыносим. В такси Андрей, к моему удивлению, почти не разговаривает, это на него совсем не похоже. Прислонившись головой к окну, он что-то рисует пальцем на стекле. Наверное, действительно нервничает. В конце концов, стать музыкантом — это его мечта, а не моя. Я и на гитаре-то начал играть только потому, что так хотел Андрей. Ему не нравилось ходить в музыкальную школу одному, и уже через месяц я обзавелся своим шестиструнным чудом. А потом все как-то само собой завертелось, мне стало интересно. Хотя с Андреем, если честно, вообще никогда не бывает скучно. Даже если бы мы пошли на курсы оригами, уверен, он превратил бы это в самое увлекательное занятие на всей Земле. Что-что, а этого у него не отнять. Я всегда поражался, как ему удается сохранять эту искру. У меня это никогда не получалось. Если я появляюсь где-нибудь один, то превращаюсь в занудное и серое нечто. Даже с девушками меня всегда знакомил Андрей. Вокруг Андрея вечно крутились люди, толпа друзей и поклонниц. Лучше всех в классе шутит, лучше всех играет в карты, лучше всех бегает на межшкольных эстафетах, лучше всех поет. Ну как тут не влюбиться? У самой красивой девушки всегда есть подружка пострашнее, а у Андрея есть я. Так моя судьба была предрешена. Но Андрея все это словно никогда не волновало. На самом деле, что бы я там не говорил, нужно признать, что он не зазнается. На его месте я бы, наверное, уже забил на себя. Он не такой: чуть что, сразу прибежит ко мне и будет на голове стоять, только бы я не грустил. В пятом классе я как-то подхватил ангину, вообще я редко болею, но тогда мне не повезло. Мать отправили в командировку, отец не смог взять отпуск, и друг в одиночку просидел со мной почти две недели, несмотря на все уговоры родственников пойти в школу. До сих пор вспоминаю и не могу не улыбаться. Он так смешно уговаривал меня выпить еще немного чая с малиновым вареньем. И даже читал мне на ночь Робинзона Крузо (Андрей ненавидел чтение). Почувствовав на себе чужой взгляд, я оборачиваюсь к Андрею и вижу, что друг смотрит на меня как-то особенно грустно. — Пообещай мне, что будешь со мной всегда? — сказать, что я удивлен, значит, ничего не сказать. Наверное, я до конца еще не осознал, что значит для Андрея все это. И конкурс, и поездка в столицу. — Обещаю, — я стараюсь успокоить его, взяв за руку, и ловлю на себе недовольный взгляд таксиста в зеркале заднего вида, но мне уже все равно. Андрей сильнее сжимает мою ладонь, а потом неожиданно переплетает наши пальцы. "Спасибо" он произносит уже одними губами. Как только мы попадаем в купе, я спрашиваю у него, что на него нашло, но он только отмалчивается. — Андрей, — я кладу руку ему на плечо. — У нас все получится, я уверен как никогда, — честно говорю я. — А что если они возьмут только одного? Я без тебя не пойду. Ты, если хочешь, можешь идти без меня, а я не пойду один, — он отводит взгляд и прячет руки в карманы. Он делает так всегда, когда очень сильно волнуется. — Что за ерунду ты несешь? Я без тебя тоже никуда не пойду. Гори оно все огнем. Пусть или обоих берут, или никого. — Или обоих, или никого, — вторит мне друг. А потом резко, как будто опомнившись, спрашивает: — Партийку в карты? — я рад, что хотя бы на время вернулся прежний Андрей, и что есть сил киваю ему. Не хочется, чтобы остаток вечера прошел в этой странной напряженной атмосфере. Я, конечно, понимаю, что он только притворяется спокойным, но, наверное, нам обоим так будет легче. На следующей станции к нам присоединяется пару девчонок, и Андрей, что называется, входит в раж. Кажется, что это совершенно другой человек с понурыми плечами и тусклым взглядом пару часов назад в такси просил меня не оставлять его никогда. Он веселится, посылает девушкам улыбки и лукаво смотрит из-под отросшей челки. Его движения быстрые и ловкие, Андрей показывает фокусы со старенькой колодой карт, успевает между делом сбегать на остановке за бутылкой дешевого вина и буквально заполняет все пространство собой. Он как всегда неподражаем, и уже к полуночи в нашем купе настоящий аншлаг. Кажется, сюда затесалась добрая половина вагона или даже поезда. Я тихо сижу в углу на верхней полке и стараюсь особо не отсвечивать перед гостями. Мне почему-то хочется побыть в тишине, но Андрею этого не понять. Он всегда расцветает в окружении других людей, сцена — это его призвание, я никогда не видел более артистичного, яркого, неиссякаемого человека. Черт, он почти никогда не бывает в плохом настроении. Я же, напротив, предпочитаю тень, тишину и даже столики в кафе выбираю в самом углу. Остается только удивиться, что он во мне вообще нашел. По-моему, все только и делают, что думают об этом. В меру своих познаний о нас, естественно. Но когда он достает гитару, я перестаю думать, я даже существовать перестаю. Остается только Андрей и его голос. Он отлично поет, всякие старые песни группы Браво или Секрет, Машину Времени, Воскресенье, Аквариум, кое-что из репертуара Калинового моста. Андрей просит меня спеть с ним, и я сдуру соглашаюсь. Вагон абсолютно парализован этим импровизированным выступлением. Народ стоит в проходе, и движение в любую сторону временно приостановлено. Когда завершающий аккорд звенит почти в полной тишине, нарушаемой только стуком рельс, раздаются громогласные аплодисменты, свист со всех сторон, шум такой силы, что у меня даже закладывает уши. — Всем спасибо, всем доброй ночи! — кричит он. Чего я никогда не понимал, так это как ему удается так же быстро успокаивать толпу, как и заводить. В скорости все расходятся по своим купе, девушки выходят раньше нас, и по глазам я вижу, что они хотели остаться еще хотя бы ненадолго. Мы с Андреем остаемся одни. — Сделай одолжение: выключи свет. Я так устал, что даже встать не могу, — просит Андрей, сонно моргая. Выключив свет, я ложусь на нижнюю полку — теперь она снова свободна — и стараюсь уснуть, но у меня никак не выходит. Мне мешает короткая кровать и сбитая подушка, запах пыли и пота, который витает в купе, возбуждение от вина, которое еще не схлынуло. В ушах шумит, и я помимо воли прислушиваюсь к дыханию на соседней полке. Андрей уже спит — всегда так, ему все дается легче, чем мне. За окном постепенно сереет, а я так и не смог уснуть. В голове вертятся разные мысли, в груди что-то натянуто дребезжит. Как будто кто-то засунул мне внутрь огромную струну, которая никак не может замереть на месте. Мне становится холодно и, укрывшись с головой колючим и тонким одеялом, я стараюсь хоть немного согреться, но у меня не выходит. Допиваю остатки вина из бутылки, натягиваю кроссовки и иду в тамбур — курить. В тамбуре еще холоднее и я замечаю, как на окнах появляется первый в этом году утренний иней. Изо рта в воздух вылетают небольшие клубы пара. Солнце уже почти взошло, и этот момент кажется мне совершённым. Абсолютно законченным вместе с этим кислым привкусом красного вина во рту, запахом дыма, мягким апельсиновым светом из-за замызганных занавесок и Андреем, сопящим где-то совсем неподалеку. Да, я счастлив. Наверное, у других людей счастье выглядит как-то более внушительно, что ли. Но сейчас совершенно не хочется думать о таких мелочах как другие люди. Я тушу сигарету о железную раму и возвращаюсь обратно. Остаток дня проходит в суматохе. Андрей просыпается уже почти перед самой Москвой, и мне приходится собирать все вещи одному. В городе людно и шумно, мне некомфортно. Я вынужден постоянно искать в толпе ладонь Андрея и, как малый ребенок, идти с ним за ручку. Я боюсь потеряться в метро. Я боюсь, что толпа своей лавиной унесет меня куда-то далеко в противоположном от него направлении. Туда, дальше под землю. Мне почему-то представляются маленькие землеройки, которые роют тоннели все глубже и глубже. Ноги от страха становятся ватными. А когда мы наконец-то заходим в вагон, люди смотрят на нас с презрением. Только тогда я с запозданием замечаю, что все еще держу Андрея за руку. Хочу отцепить пальцы, но он только усиливает хватку, и до конца дороги мы так и едем, взявшись за руки. Андрей не смотрит на меня, но я хорошо понимаю, зачем он это делает. Так спокойней. По крайней мере, я точно знаю, что он рядом. На середине пути я даже наглею и кладу голову ему на плечо. К неприязненным взглядам добавляется ворчание, но я не обращаю никакого внимания на людей. Пусть думают, что хотят. Все равно они ни хрена не понимают. В студии светло и еще более шумно, чем на улицах. К нам постоянно кто-то подходит. Администраторы, менеджеры чего-то там, гримеры, операторы. Все спрашивают, почему мы пришли вместе. Андрей что-то говорит о лучших друзьях, о детстве, о том, что будет петь только со мной. Я его почти не слушаю, только тупо улыбаюсь в камеру и стараюсь выглядеть уверенным. Получается у меня не слишком, потому что на нас все смотрят. Остальные пришли поодиночке, никто не хочет потереть свое место из-за наивного желания не быть одному. Я слышу, как кто-то плачет. Совсем еще маленький мальчик, лет двенадцати, его не взяли. Подхожу, чтобы успокоить ребенка, но меня опережает Андрей. Что-то говорит ему, улыбается, дает шоколадку. Кругом настоящий балаган, у меня кружится голова. Я пью воду, пью много воды. Андрей трещит, не умолкая, с кем-то знакомится, спрашивает у меня что-то, но быстро понимает, что я не в состоянии ему ответить. Сцену я помню как в тумане. Но знаю, что отыграл хорошо. После многочасовых репетиций пальцы сами скользят по струнам гитары, слова вылетают у меня на автомате. Члены жюри в замешательстве, мы нарушаем правила, но, кажется, понравились всем. Они не знают, что делать. Наконец, посовещавшись, микрофон берет какой-то седой мужчина: — Вы отлично спели, мальчики. И я все понимаю, у меня тоже были друзья. Есть и искра, и талант, но правила есть правила, количество мест строго ограничено, и мы неспособны пойти на такие уступки. Мы можем взять кого-то одного. Чисто по-человечески я предлагаю вам выбрать самим. Я оборачиваюсь к Андрею, но он спокоен. — Что будем делать? — спрашиваю я. — Иди один, я не пойду без тебя. — Я тоже, — возражаю я. — И это была твоя мечта — петь на сцене, — все смотрят, как мы шепчемся под прицелами телекамер. Под светом десятков прожекторов и грустным взглядом того самого седого мужчины. — Он пойдет без меня, — я забираю у Андрея микрофон, и зал замирает. Но друг не сдается и вырывает тот у меня из рук. Микрофон падает на пол, а Андрей, обернувшись ко мне, подходит все ближе и, упершись лбом о мой лоб, говорит громко и четко: — Никуда - я - без - тебя - не - пойду.