Молитвенное собрание

      Еженедельные женские молитвенные собрания были для Бетани любимым событием недели. Не потому, что это было единственное время, когда ей разрешалось покидать Казематы, хотя и это тоже имело значение. Эти собрания так же не имели ничего общего с её преданностью Создателю… что, как она признавала, время от времени вызывало у неё чувство вины.       — Нам не следует делать этого, — задыхаясь, сказала она, по её ощущениям — раз в сотый. Возможно, так и было. Ей было не до точных подсчётов. Как обычно, её растущую вину оттолкнула рука, скользнувшая за ворот её мантии. Застёжки на спине разошлись достаточно, чтобы Бетани ощутила, как холодный зимний воздух вьётся по её лопаткам. Но она быстро забыла о холоде, когда опытные пальцы Себастьяна ущипнули её за уже отвердевший сосок, заставляя выгнуться от всплеска чистого удовольствия.       — Тише, — сказал он, прижимаясь вплотную к её спине и невесомо целуя в шею. — Они тебя услышат.       Маловероятно, что их могла услышать группа молящихся, в унисон читающая стихи из Песни. Но Бетани его послушалась. Если бы она позволила себе не сдерживаться во время этих встреч, то, наверное, её крики услышали бы все обитатели Верхнего города. По крайней мере, храмовники, стоящие в карауле перед воротами собора, точно услышали и, скорее всего, были бы вынуждены как-то прореагировать на подобные "посещения".       (Они знали, — конечно же, они знали, — и она продолжала поддерживать хорошие отношения с теми из них, кому регулярно поручали сопровождать её в собор, оказывая услуги в обмен на их молчание. Но лучше ей не рисковать, чтобы не пришлось отказаться от Себастьяна, потому что ни один из храмовников не устроил бы её в этом отношении.)       Она была безнравственной, что прекрасно осознавала — безнравственной и непочтительной, потому что наполнявшие помещение звуки песнопения возбуждали её, а слова речитатива заставляли подниматься и опускаться в такт встречным движениям Себастьяна, забавляющегося с её сосками и мягко вдавливающего ногти в нежную и чувствительную кожу. Иногда они двигались быстро, и когда начиналось пение, он был уже внутри неё. Иногда он настойчиво шептал слова псалмов ей на ухо, никогда не повторяя один и тот же стих — и она потом краснела, даже просто прочитав эти строки в книге, потому что всегда слышала в своей голове его великолепный, раскатистый акцент, чувствовала горячее дыхание в ушах и уносилась на вершину удовольствия.       Пение продолжалось, приглушённое, но отчётливое, и Бетани почувствовала, как расстёгиваются последние пуговицы на её мантии, и её одеяние спадает на пол. Собираясь на эти встречи, она не надевала под мантию ничего, что могло бы помешать им в процессе. Она стояла обнажённая в Церкви, и это вызывало прилив бесстыдного удовольствия. Всё это было очень, очень неправильно — иногда, вернувшись в Казематы после встречи с Себастьяном, она направлялась прямо в часовню и преклоняла колени перед Андрасте, вымаливая у неё прощение за своё распутство. Когда она стояла перед юными учениками, обучая их контролировать вызываемый ими огонь, она не чувствовала ничего, кроме стыда за свою собственную горячность, и то, что она отдавалась ей неделю за неделей. Зависимость, это самая настоящая зависимость, от ощущения рук Себастьяна на своей коже, скользящих вниз по её животу, заставляющих её замирать, как статуя, в ожидании, когда он коснётся её в том сладком тайном месте.       Но его рука остановилась, лишь чуть-чуть не достигнув того места, где расходились завитки волос; Бетани пришлось прикусить губу, чтобы удержаться от всхлипа, когда он отступил назад. Себастьян взял её за плечо и мягко потянул, пока она не повернулась.       — Вниз, — шепнул он, опуская руки на застёжку бриджей. То, как это должно было произойти, он решал в самый последний момент. Бетани вспомнила ту неделю, когда она была вынуждена покинуть собор с бёдрами, ещё мокрыми от его семени, а лоно было ещё настолько чувствительно, что оргазм продолжал настигать её с каждым шагом, пока не прошла через Верхний город. Честно говоря, она предпочитала те дни, когда у неё получалось передохнуть после того, как дело было сделано, когда она могла отдышаться и восстановить своё душевное равновесие в приватной обстановке. Но в то же время она упивалась от ощущения его члена, скользящего по её языку, как это происходило сейчас. Его руки, запутавшиеся в её волосах, медленно направили её вперёд, пока кончик её носа не защекотали курчавые волосы. Она схватила его за бёдра и принялась грубо сосать.       — Восхитительно, — выдохнул он. И действительно, если цена за услышанное от него — это дрожь на обратном пути в Казематы... что же, она готова это заплатить.       В соседней комнате пение сменилось дневной проповедью преподобной матери. Бетани слушала это так внимательно, как только возможно в этих обстоятельствах, — её иногда могли попросить пересказать полученный на собраниях урок, что означало, что она не могла расслабляться полностью. Между прочим, это было сложно — сконцентрироваться на послании о самопожертвовании, в то время как Себастьян трахал её в рот. Опять же, разве она сейчас не «жертвует своим собственными желаниями, чтобы дать другому», не так ли? Смех, поднимающийся из её груди, почти душил её, и в результате, когда член Себастьяна почти коснулся задней части её горла, она поперхнулась. Она закашлялась, всего один раз, но тут же зажала рот ладонью — вдруг кто-нибудь её услышал?       У Себастьяна во взгляде было беспокойство — но когда их глаза встретились, они засверкали от сдерживаемого веселья.       — Если бы у меня было время, — прошептал он, помогая ей подняться, — я бы отшлёпал тебя по твоей прекрасной заднице и продолжал бы шлёпать, пока ты не стала бы умолять дать тебе кончить.       — Я бы с удовольствием, — прошептала она в ответ. Но у них не было ни шанса на это, и они оба это знали. Эти короткие встречи были единственным, чем они располагали. Бетани старалась не думать о том, что и они чересчур часты.       Себастьян прижался губами к Бетани, всего на мгновение. Это был более нежный жест, чем те, что они обычно использовали, и Бетани почувствовала, что внутри неё что-то откликается на это сиюминутное прикосновение.       Но его губы исчезли слишком быстро; плавным движением он усадил её на выступ, за который она держалась ранее, широко раздвигая ноги. Выступ был не так широк, чтобы удерживать её, так что ей пришлось опереться на Себастьяна, чтобы он поддерживал её — что он любезно и сделал, направляя свой член в её горячее и жаждущее лоно, и медленно вжался бёдрами в неё, проникая внутрь. Она обвила его руками и ногами, на мгновение удерживая его в себе. Это было ощущение, которое хотела запечатлеть, чтобы потом вспоминать на узкой койке, после возвращения в Казематы: ощущение полноты бытия, балансирования на краю чего-то удивительного.       И потом он двинулся, и всё, что могла Бетани делать — это пытаться смолчать. Она, как всегда, боялась, что звук от шлепков их тел заглушит тихую проповедь преподобной матери. На её счастье, звук, от которого, как ей казалось, гуляет эхо по всему помещению, был неслышен. Тишину нарушали лишь редкие стоны, которые они оба испускали, когда уже не получалось сдержаться. Она могла жить так же, подумала Бетани — она могла жить в волнах нарастающего удовольствия, которое Себастьян обрушивал на её, все эти восхитительные фрикции, вгоняющие в жар и пот. Она бы выбрала эту нечестивую греховность вместо праведной жизни, не колеблясь ни мгновения, если только ей дано было бы выбирать. Возможно, расплатой за это было бы вечное блуждание среди отринутых Светом Создателя нечестивцев… но разве не сам Создатель привёл её сюда, вложив в неё магию, так почему бы ей не искать тепла там, где она его нашла?       Слабый звук голоса преподобной матери сменился хоралом — молитвенное собрание близилось к концу. Себастьян тоже его слышал, и его движения ускорились. Бетани схватилась за плечо одной рукой, удерживаясь, и скользнула другой рукой между ног, и её пальцы с каждым толчком прижимались к наиболее чувствительным местам. У них оставалось всего несколько минут, этого времени было недостаточно, чтобы получить своё удовольствие, и может быть, это будет именно та неделя, когда их обнаружат…       Бетани встретись с Себастьяном глазами; он слегка ей улыбнулся, прежде чем изменить угол проникновения — просто так, и толкнулся вверх, когда пальцы Бетани достигли нужного места, и…       …она улетела.       Она лишь смутно осознавала его последние беспорядочные толчки и чувствовала, как его семя разливается внутри неё.       Она поплыла вниз с вершины удовольствия, прислушиваясь, как женские голоса в соседнем помещении воспевают любовь Создателя и преданность к нему. Быть может, она не так и порочна, как сама об этом думала. Быть может, это провидение Создателя даровало ей любовь, которую она так жаждала. Пусть даже это и не было любовью. Бетани никогда не любила так, как мечтала об этом в детстве, но если это чувство походило на любовь — она её примет.       Когда они разделились, Себастьян помог ей одеться. Когда Бетани услышала, как преподобная раздаёт последние наставления, он уже закончил застёгивать её пуговки.       — До следующей недели? — спросил он, зарываясь лицом в её волосы.       — До следующей недели, — согласилась она.       У неё нет и не будет будущего, но у неё всегда есть следующая неделя.