Асексуал

В очередное утро, как это стало привычным уже на протяжении нескольких дней, Лайт просыпается от того, что стук пальцев по клавишам становится слишком громким и отчетливым. Хотя Рюдзаки совершенно не соблюдает режим сна и вообще далек от чего-либо обыкновенного в человеческих привычках, он достаточно уважительно и даже заботливо относится к тому факту, что ровно в 8:30 Лайт должен проснуться, чтобы приготовить себя к предстоящему рабочему дню. Потому детектив и старался как можно более ненавязчиво оповестить своего коллегу — по совместительству: подозреваемого — о том, что наступил рассвет. Но Рюдзаки в этом плане не был особо настойчивым, потому Лайт мог позволить себе еще немного полежать в огромной удобной постели, которую они были обязаны делить на двоих. Хотя, «делить» — это громко сказано, поскольку не было еще ни одного раза, чтобы Лайт застал детектива спящим или хотя бы дремлющим — или чтобы вообще тот закрывал на мгновение свои огромные и внимательные черные глаза. У Рюдзаки был жуткий взгляд: проникновенный, неусыпный, как у совы, казалось, он даже не моргал, все наблюдал и наблюдал, не пропуская ни одной детали. Но сейчас детектив сидел к нему спиной, погрузившись в свой ноутбук, и Лайт рассматривал чужие волосы, черные, как воронье крыло, торчащие неровными прядями в разные стороны. Парень было подумал, что, возможно, если немного подстричь Рюдзаки и расчесать должным образом, то он бы выглядел несколько более… презентабельно. Вот только тогда для полноты образа придется его переодеть, заставить выпрямить спину, вытащить на солнце на пару часов и как-нибудь замазать его синяки от недосыпа — в этом, вероятно, помогла бы Миса. Тогда девчонки только и крутились бы около него, одаривая своим вниманием. Лайт знал, что ничто не привлекает девушек так, как красивая внешность. Им было плевать на уровень развития и интеллектуальные способности, лишь бы парень умел быть вежливым и обходительным. Ну и выглядеть соответствующе, разумеется. Они бы в жизни не обратили внимания на такого как Рюдзаки, каким бы гением он ни был. Мельком Лайт подумал, что, если бы он умел любить, то он бы полюбил Рюдзаки только за то, что тот умеет перемножать в уме четырехзначные числа. На самом деле, у детектива было множество достоинств, за которые Лайт его ценил и уважал, и большинство из них были связаны с его умом. Конечно же, человек, занимающийся раскрытием сложнейших преступлений с малых лет и посвятивший этому всю свою жизнь не может не вызвать восхищения. Лайт лежал на боку, проводя взглядом множество скованных между собой звеньев цепи, что шли от наручника на его руке змейкой ко второму наручнику на тонкой и болезненно бледной кисти Рюдзаки, что беспокойно блуждала над клавиатурой ноутбука, заставляя цепь тихонько позвякивать. L и сам был похож на компьютер — безустанно решал наисложнейшие задачи, подобно мощной вычислительной машине, и было удивительно осознавать, насколько этот механизм совершенен в своей хаотичности, в своей отстраненности от реального мира, в своей абсолютной отчужденности от общепринятых норм и законов, будто в его растрепанной голове существовала особая вселенная — безупречно совершенная. Лайт лежал и смотрел на выступающие острые лопатки из-под неизменной, но вечно чистой белой кофты, вслушиваясь в стук клавиш, изредка различая среди них тихое дыхание Рюдзаки — слишком тихое, порой и вовсе неслышное. Он слышал (точней, почти воображал, что слышал) тихий стук сердца, пытаясь представить, как оно вмещается в столь узкую грудную клетку. Парень чуть приподнимается, чтобы заглянуть за плечо детектива и посмотреть, над чем он так усердно работает. Хотя, усердно он работает над всем и всегда. Рюдзаки не возразил чужому любопытству, даже чуть отклонил экран, чтобы Лайту была хорошо видна картина. Ватари прислал детективу видеофайл, содержащий запись, присланную преступником полиции. Мужчина в маске склонялся над распятым вниз головой обнаженным телом молодой девушки. Преступник взял в руки, облаченные в перчатки, раскаленный прут, и, с театральной показушностью перед камерой, погрузил его в промежность жертвы, вызывая тем самым истошные крики, которые не было слышно из-за выключенного звука, но которые было легко угадать по выражению лица девушки. «Я не буду этим делом заниматься, тут полиция может справиться самостоятельно» — написал L в ответе Ватари, выключив видео. Вмешательство Рюдзаки позволило бы остановить преступника гораздо раньше, чем если бы этим продолжила заниматься полиция. Но детектива это не интересовало — не его уровень. Эта сторона Рюдзаки Лайта настораживала, в какой-то степени даже вызывала нарастающую бурю протеста — методы L шли вразрез с принципами справедливости лучшего ученика Японии. Но это было нечто вроде «маленькой странности», коих в этом человеке и без того было предостаточно. Лайт продолжал упираться подбородком в неудобное твердое плечо Рюдзаки, вдыхая слабый аромат его тела, ощущая, как его щеки касаются пряди черных волос. Детектив на него не обращал внимания, погруженный в свои дела, и Лайт был даже рад, что тот ничего не говорит по этому поводу, что тому и в голову не придет воспринять его поведение как некоторое приглашение или что-то в этом роде. Рюдзаки был умен, чрезвычайно умен, и Лайт это очень ценил.