Белое адажио

Старшая общеобразовательная школа имени какого-то важного военного деятеля времен Войны за Независимость как никакая другая школа оправдывала определения «средняя». Что-то интересное в ней происходит крайней редко, и потому старшеклассникам приходилось развлекать себя мелкими интрижками. Однако были и те, кто считал себя выше этого. Возможно, они и были выше. Линд Лоулайт, он же Эл, вечно ссутулившийся, вечно растрепанный и вечно в нелепой растянутой водолазке, держался так, будто попал сюда случайно и не имеет ничего общего со своими же одноклассниками. Весьма умный, но отстраненный, он никогда не был душой компании, его не ждали на мероприятиях, не звали на вечеринки. В итоге он оставался таким же нелюдимым, как и обычно. Однако он с неопределенной болью смотрел на одну из стайки щебечущих одноклассниц и отводил глаза. Джастис Шайн, девчонка из балетного кружка, изображающая из себя саму невинность, но кардинально изменяющаяся на вечеринках. О да, ее часто звали на подобные события. Та еще тусовщица. Она его не замечала. Так и должно быть. Так и будет. Она ему нравилась. В его холодном расчетливом мозгу, подчиненном процентам и теории вероятности имени Альберта свет Эйнштейна, не было места для любви, но Джастис ему нравилась. Когда на каком-нибудь школьном празднике она кружила на сцене в белой балетной пачке, он не мог отвести глаз – хоть и не менял своего привычного выражения лица. Раз-два-три, поворот, раз-два-три, гран-плие! Жизель, потерявшая рассудок и жизнь, не теряй саму себя! [1] А потом она снова шла на очередную вечеринку. Раз-два-три, пей! Пей, пока не устанешь считать стаканы. Пей, пока можешь пить. Она покачивается среди парочек, пока играет медленная музыка, забывшись и отстранившись от мира, одна среди тех, кто нашел друг друга. А потом, когда включается техно, отрывается с друзьями так, будто завтра не существует. Снова выпивает, потом кто-то приносит пакет травы, и она курит косяк с каким-то парнем из колледжа. Школа, репетиции, раз в неделю-полторы тусовки. Эл достаточно изучил ее график. После фоток в сети и слухов с вечеринок он успевает разочароваться в ней, а потом, когда случайно становится наблюдателем одной репетиций, понимает, что это нормально. Все подростки такие. И Джастис Шайн обычная. Только она нравится всем, значит, нравится и ему. Она живет только сегодняшним днем, не задумываясь о будущем. У него нет ничего общего с ней. Она снова в балетной пачке, он снова наблюдатель. Смотрит на последнем ряду школьного актового зала, подложив под голову сумку с учебниками. Кое-что из терминологии он успел выучить благодаря крикливой преподавательнице мадам Робишо. Вот, например, едва заметный в быстром темпе прыжок вперед – бризе. Быстрый переход на заднюю позицию с мелким перебором на пуантах – кажется, «па де бурре». В конце изящного па-де-де – не менее грациозное фуэте. Но сегодня мадам Робишо в зале нет, коллег девушки нет, а Шайн исполняет партию Одетты-Одиллии [2] скорее для себя, чем ради какой-либо необходимости. Белый неприметный утенок днем, черный хамоватый лебедь под дурманом травы – на вечеринках. Когда музыка из переносного аудиопроигрывателя стихает, белый лебедь замирает, после чего возвращается в исходную позу – руки сложены перед собой, почти лежа на пачке, ноги вместе, носки чуть разведены в сторону, осанка идеально ровная, голова приподнята. Линд медленно аплодирует, и только тогда Джастис замечает его. Тихо выругавшись, она набрасывает кожанку прямо поверх балетной пачки, забирает проигрыватель и покидает актовый зал. Лоулайт вскидывает брови, но ничего не говорит. Очевидно, это действо никто не должен видеть. Ему казалось, что она сейчас должна была надменно фыркнуть, благодарно кивнуть и гордо ретироваться, а на следующий день разнести по школе слух, что «уродец Линд» еще и извращенец. Однако такого не случилось. У нее нет звездной болезни. Она прима школьного балета, а не французских подмостков. Злая волшебница умеет превращаться в прекрасную принцессу в белом [3]. Тусовщицы не переживают.