Еще не поздно

Сны Эрену снятся серые. Не кошмары, не брызжущая кровь и бессмысленные лица титанов, не суд, где почти каждый желал ему смерти, не... У капрала Ривая серые глаза. Как затянутое тучами осеннее небо, как – что за глупости – рыбья чешуя, как сталь клинка. Только одна деталь, одна неувязка... У капрала Ривая были серые глаза. Когда сам Ривай еще был. ═══○◊○══○◊○═══ Тела, по сути, не нашли. Эрен помнит, как они неслись, подгоняя коней, помнит дрожь земли под исполинскими ногами, помнит, как проскакали мимо во весь опор, он только и успел ухватить глазами: кровавое месиво, пропитавшаяся темно-красным, почти вишневым, земля, обломки костей, обрывки кишок, чья-то отхваченная до бедра нога в высоком сапоге – и знакомый платок, втоптанный в грязь и кровь. Вернулись, посчитались, недосчитались. ═══○◊○══○◊○═══ В пустой душевой струи воды звонко падают на пол, врезаются в кафель слишком громко, кажется – перебудят весь штаб. Эрен, жмурясь, вымывает пену из волос, моется остервенело, будто пытается мочалкой стереть грязь и пот вместе с кожей. Глупо думать, что можно смыть с себя вину. Когда у Эрена вырвалось: это я виноват, на него смотрели с недоумением, мол, ты о чем? Тебя там и близко не было, вас по разным флангам разнесло озверелым натиском титанов. Он не тебя защищал – возле отряда снабжения был, да только все равно все там полегли. Эрен повторил про себя: виноват. Не было рядом, не превратился, не спас. Суки, жрущие твари, я вас теперь... я и раньше, но теперь я точно вас всех... И ушел молча, и просидел до темноты на пыльном чердаке, куда Ривай не добрался со шваброй и тряпкой, а теперь у чердака и вовсе никаких шансов. Смотрел сквозь слуховое окошко во двор, там пусто, все в штабе, зализывают раны, осознают потери. Когда совсем стемнело, разогнул затекшие ноги; хрустнули, как у старика, суставы, а ведь сколько часов просидел, не чувствуя. И, пошатываясь, побрел куда глаза глядят, и вышел к душевой. Краны жалобно скрипят, когда он их закручивает. С мокрых волос капает, под ногами хлюпает. Эрен обхватывает себя за плечи и вспоминает, что Ривай иногда пренебрегал крохотной командирской душевой и мылся тут, со всеми. Эрен стеснялся пялиться в открытую, поглядывал искоса. Да какая теперь разница? Во сне Эрен зовет его по имени и просто зовет: вернитесь, останьтесь. Но утро приходит слишком быстро, Ривая не убедить за такой маленький срок. В другие ночи Эрен тоже не успевает. ═══○◊○══○◊○═══ Проснувшись со сладкой истомой в теле и влажным липким пятном на штанах, Эрен не помнит, что ему снилось. Вечером он задерживается в душевой, пока все не уйдут, и потом дрочит, прижавшись лбом к прохладному, покрытому влажным налетом кафелю. Ровно перед тем, как он спускает себе в ладонь, что-то мелькает в сознании, полукартинкой-полуощущением, никогда не испытанным, просто представленным, просто судорога рассудка, издевка подсознания... Он кончает, вспоминая то, чего с ним никогда не было: жесткие губы Ривая, его умелые пальцы, гладящие и мнущие в паху так, что хочется умереть от удовольствия и воскреснуть, крепко прижавшись к сильному телу, словно пытаясь в него вплавиться. Серое горе окрашивается черным стыдом. Эрен смывает с ладони сперму, а с лица – злые слезы. ═══○◊○══○◊○═══ Ночь за ночью он уже не просит Ривая ни остаться, ни вернуться – что толку просить невозможного. Вместо этого он тянется навстречу и шепчет: еще. И серыми становятся уже дни, полные тренировок, экспериментов Ханджи, кратких разговоров с товарищами. Он отмахивается от деликатного предложения поговорить по душам, даже возмущается: с чего взяли, что мне это нужно? А когда Армин приобнимает его за плечи и тихонько сообщает, что Эрен похож на свою тень, тот лишь грубо советует ему заняться своими делами. ═══○◊○══○◊○═══ Из головы не выходит колкость подбритого затылка, крепость сухих сильных мышц, уязвимый бархат кожи на члене и яичках. И так мучительно здорово целовать узкие губы, прижиматься и прижимать к себе... Эрен заставляет себя есть, потому что он вроде как в столовой, а в столовой едят. Он думает, что ничего толком не потерял. Того, что происходит в снах, у него никогда не было и никогда не было бы, даже переживи Ривай последнюю экспедицию. Сегодня командор Эрвин объявляет дату следующей. ═══○◊○══○◊○═══ Сначала кажется, что это обман зрения или галлюцинация. Но нет, кто-то рядом пораженно вздыхает, кто-то ахает, потом повисает благоговейная тишина. Ривай, месяц протянувший в аду владений титанов – как? даже ему... каким чудом? – желчно интересуется: – Так и будете пялиться? Кто-то кричит, чтобы сюда немедленно подвели запасную лошадь. Эрен невольно прижимает ладонь к груди, где разгорается пламя, пожар, солнце. Глаза Ривая, смотрящего снизу вверх как сверху вниз, кажутся голубыми из-за отразившегося в них неба. У снов с реальностью обычно мало общего; Эрену до боли хочется поискать различия. Он не успокоится, пока не ощупает, не исцелует Ривая всего до багровых следов на коже. У него ничего этого не было, но кто сказал, что не будет? Единственная истина в том, что, пока Ривай жив, еще не поздно.