Не сдавался, чтобы вернуться

      Когда Джону Ватсону было тридцать девять, на его груди, чуть выше солнечного сплетения, появилось черное сердце.       С того момента жизнь застыла на последней метке. Уже забытое, казалось бы, "ничего не происходит" снова настигало и поглощало его.       Природа вокруг дышала полной грудью, обновляла краски и менялась день за днем. Лазурилось небо, трепетали ветви деревьев, цвели пионы за калитками домов — каждый восход и закат нес что-то неповторимое.       Не менялся Джон Ватсон. Никаких новых событий. Никаких новых меток.       Брось свежевырезанное сердце в морозильную камеру — оно не окаменеет в мгновение ока. Должно пройти время, чтобы холод проник через всю мышечную ткань и она заледенела окончательно. Так и Джон не сразу потерял чувство реальности. После похорон сознание заволокло грозовой тучей, но он не смел и пытаться разогнать тьму, забыть, потому что где-то в глубине души понимал, что тем самым он потеряет последнюю связь с Шерлоком и оскорбит его память. Потом он старался просто лишний раз не давить на чуть залеченную рану.       Джон избегал напоминаний о нем: всегда носил рубашку, застегнутую на все пуговицы, и жилет поверх, а когда принимал душ — закрывал глаза или глядел в потолок.       Однажды утром он, наконец, собрался и пошел расчищать кухонный стол от колб, горелок, пробирок и прочих химических принадлежностей, стараясь не думать о том, кто здесь прежде хозяйничал. Разглядывая бутыль с серной кислотой, он как никогда прежде стоял на пороге крайности: пролить едкую жидкость на левую ладонь казалось лучшим облегчением от тягостных воспоминаний. Но вместо этого он достал из аптечки маскирующий крем и нанес немного на поверхность ладони. Джон почувствовал себя предателем. Подсохший слой крема покрылся мелкими складками и стягивал кожу при любом движении руки; вместо избавления он вспоминал о метке чаще прежнего.       Джон надеялся на совет Эллы (в конце концов, это полнейший нонсенс — провести остаток дней в страхе взглянуть на свою доминирующую руку).       — Наши изображения имеют, главным образом, лишь тот смысл, который мы сами в них вкладываем, — говорила она ровным тембром, обязывающим профессией. — К примеру, дерево на вашей руке. В детстве оно могло служить вам предупреждением не повторять прежних ошибок. Или символизировать место, благодаря которому кости в вашей руке срослись, став крепче и толще, как ветвь дерева. Также не исключено, что это — отображение чести, с которой вы преодолеваете жизненные трудности.       — То есть я должен приписать ключу положительный смысл и перестать думать о смысле настоящем?       — Тогда что же он означает?       Джон отвернулся, приставив к губам крепко сжатый кулак. Понял, что сказал лишнего.       Он не говорил ей о шкатулке на груди Шерлока, поэтому недопонимание не ее вина.       Когда Джону Ватсону было сорок, он встретил женщину по имени Мэри Морстен.       Он уже исчах внутренне, она умирала телом. Поэтому они вместе вырыли могилу и легли в нее бок о бок, держась за руки.       — Кто это был? — спрашивала она, когда нежно гладила золотой ключ на его ладони.        (— Никто, — отвечал он, потому что уже нечего было открывать.)       — Кто это был? — шептала она ему в ухо, когда прижималась грудью к его плечам, где гордо стоял лев.       (— Никто, — отвечает он, потому что уже некого было защищать.)       — Кто это был? — спрашивала она, когда проводила пальцами по коричнево-золотой змее, спускавшейся вниз по его спине.       (—Никто, — отвечал он, потому что уже не было того, кто использовал их дружбу, дав выпить отравленный кофе.)       Но она не спрашивала его о сердце, потому что знала: на Земле нет человека, который посмел бы покинуть Джона Ватсона с черным-черным сердцем на груди.       ("Никто" посмел.)       Они не заводили разговоров о лилии, которая расцвела на ее бедре. Джон мог бы порадоваться, если бы внутри билась хоть капля радости. Джон мог бы опечалиться, если бы внутри него остался хоть слабый намек на уже истраченную печаль.       Они ничего не говорили о бледном зимнем солнце, однажды утром взошедшем на правой стороне груди Джона. А Мэри лучисто улыбнулась, положила руку на новую метку и тепло поцеловала его; Джон, накрыв ее ладонь своей, попытался вести себя как следует.       И потому, что Мэри была хорошей женщиной, а Джон — неплохим мужчиной, они обвенчались холодным ноябрьским днем.       В сорок один год Джон Ватсон овдовел. Темная луна легла поверх бледного солнца, затмевая едва появившуюся надежду.       Когда Джону Ватсону было сорок два, ветер, обогнувши земной шар, вернулся домой. Сухие частички пепла срослись, дав начало плоти, а пыль, налившись багровым, вновь стала несущейся по венам кровью.              * * *       Когда Джон присел к Молли за столик неряшливого кафе, все в сконфузившейся девушке, даже цветок лаванды рядом с ухом, желало исчезнуть куда-нибудь подальше. Но она знала, что должна помочь. Она умоляла Джона не горячиться, но единственным звуком, который он слышал, был гул кровотока в голове, и единственное, что он видел, — бледно-зеленая ветвь виноградной лозы, окольцевавшей ее средний палец.       — Джон, я... Я думаю, он поступил так, чтобы защитить тебя, это должно было помочь.       — Сама как думаешь: помогло?       Остальное время она молча просидела с грустью в глазах.       Джон оставил свой кофе покоиться на столе нетронутым. Он не был рад от счастливой новости, он не был расстроен. Он не чувствовал ровным счетом ничего, как и те два года, когда был только телесной оболочкой, работавшей по врожденной установке к выживанию.       Но позже Джон понял, что это была не правда. В тот момент заржавевшие шестеренки его души что-то тронуло, однако из-за долгого эмоционального застоя он не сразу смог подобрать название этому порыву.       Но оно было красного цвета.       Не кровь, нет (какая тривиальщина); скорее, цвет огня и заката, гранатов и осенних листьев, маков и боевой раскраски. Хотя, пожалуй, это действительно была кровь.       Он почти удивился, когда, вернувшись домой, обнаружил, что его лицо не изуродовалось пугающими изображениями.       Но он совершенно не удивился мертвецу, спокойно сидевшему в гостиной.             * * *       — Что это? — спросил Джон, проводя пальцем по предплечью Шерлока. Новая метка, стилизованная под печатную, выглядела как штрих-код: шесть серых полос, две красные.       — Мой обратный путь, — ответил Шерлок. (К тебе.)       Джон кивнул. Он не понаслышке знал о возвращениях домой, на родину. Шесть лет в Афганистане были показательны. Его карта-метка не была столь ровной и аккуратной, но главное, она так же безошибочно помогла ему проделать тяжелый обратный путь; ее фрагменты рассыпались по всему телу Джона: на стопе, за ухом, в паху, на плече.       Шерлок накрыл своей ладонью кисть Джона и, отбросив перепутавшиеся в голове слова, молча сжал его крепкую руку. (К тебе.)              * * *       — Прости меня, — сказал Шерлок тремя днями позже после того, как квартира 221B впервые после двух лет запахла теплотой их дыхания, а не сыростью и пылью.       — За что? — на автомате спросил Джон, не отрывая сосредоточенного внимания от книги в руке.       — Не за это, — сказал Шерлок. Он никогда не извинялся за свое мнимое самоубийство и впредь не собирался. Стоя у кресла Джона, он, не колеблясь, перехватил руку, которой Джон держал книгу, и прижал большей палец к его ладони с золотым ключом. — Я никогда тебе не говорил.       Джон поднял голову и встретил спокойный уверенный взгляд зеленых глаз.       — Не говорил. (Слишком поздно, слишком рано, для тебя.)       — Я боялся. (Тебя, нас, потери, победы... боялся быть человеком.)       — Я бы защитил тебя.       — Я до сих пор боюсь.       — Я и сейчас буду защищать тебя.       — Этот лев — я или ты?       — А есть разница?       Джон чувствовал электрические искры между своей ладонью и пальцами Шерлока; пульс отдавал в затылок, — в этот момент между ними произошло что-то слишком важное.              * * *       Вернувшись домой с работы, Джон застал Шерлока свернувшимся калачиком на диване. Сердце Джона могло бы пропустить парализующий удар, и секундная паника исчезла бы, только когда сознание напомнило, что живой Шерлок — правильно. Он мог бы застыть на месте и выдохнуть только после того, как увидит вздымающиеся и опускающиеся плечи Шерлока. Он мог бы присесть рядом, на краешке дивана, положить ладонь на ногу Шерлока и успокоиться исходящим от нее теплом. В сослагательном наклонении он много чего бы мог...       Джон увидел черное пятно на пятке Шерлока. Закрытый глаз, стилизованный под иероглиф, жирно обведенный черной сурьмой.       — Ирэн, — проговорил Шерлок, не двинувшись с места.       — Она положила на тебя глаз?       Шерлок насмешливо-оскорбленно фыркнул, как реагируют на глупые шутки, и обернулся к Джону через плечо.       — Напоминание о моем высокомерии. Глаз слепца.       — Слепого к чему? — спросил Джон. Пренебрежительности тону добавить не удалось. Он настойчиво смотрел на длинную фигуру в домашнем халате, пока мозг не просчитал, чем это может обернуться.       — К мотивам, — наконец ответил Шерлок. — Моим... сантиментам.       Джон мысленно ощетинился на такой ответ: Шерлок подчас перегибает с метафоричностью так, что не докопаешься до смысла его слов. Секундное безрассудство одолело Джона, и он спросил:       — Так... что-нибудь осталось?       Шерлок нахмурился и вернулся в изначальную позу.       — Ты знаешь, что да.       — Я имею в виду, с ее стороны.       Шерлок снова замолчал, уже на большее время. Решив, что милости от соседа ждать не стоит, Джон шевельнулся подняться, как вдруг Шерлок проговорил в спинку дивана:       — Она не играла ту роль, которую ты ей приписываешь.       Джон не стал спорить с правдой.       Он был уже на полпути от кухни, когда Шерлок тихо, что едва расслышишь, добавил:       — Дело вообще не в ней.              * * *       В черт знает каком часу утра на лестнице послышался неуклюжий топот Шерлока. Джон в это время, с трудом продирая глаза, стоял на кухне и наливал в стакан апельсиновый сок. Вид у него был заспанный и — что до ужаса непривычно — болезненный; на помятой футболке выделялись влажные следы пота: прогрессирующая с болезнью температура ночью поднялась еще выше. Вот до чего может довести работа в государственной клинике.       — Господи, что с тобой произошло? — он обеспокоенным взглядом обвел Шерлока, еле доковылявшего до своего кресла, бледного еще сильнее, чем обычно, и с подрагивающими ногами.       — Электрошокер, — выговорил Шерлок, откинувшись на спинку кресла и обнажая горло, испещренное микроскопическими метками, о которых знал только Джон. (Собаки демонстрируют покорность, выставляя перед хозяином горло и живот.)       Джон отложил пачку с соком и спросил:       — Неужели Грэг не отправил тебя в больницу?       Шерлок пьяно покачал головой и в вымученном облегчении закрыл глаза.       — Там был Диммок, и я не сказал ему.       Джон неодобрительно вздохнул.       — Дашь мне взглянуть?       Шерлок распахнул глаза и опасливо оглядел Джона: успокоение улетучилось после этой короткой просьбы.       — Я уже видел их, Шерлок, — сказал Джон внушительно.       Шерлок взял себя в руки, потом встал и, волоча ногами, направился в ванную.       — В какое место пришел удар? — спросил Джон, доставая аптечку первой помощи и начиная мыть руки.       — Сюда. — Шерлок выправил рубашку из брюк и приподнял ее над левой стороной живота.       — Просто сними ее, — сказал Джон, все еще подготавливаясь к осмотру.       — И так все прекрасно видно.       Джон покачал головой.       — Не делай вид, будто я не видел, что у тебя на груди. И другие метки я тоже видел, хоть и мельком.       — Не видел, — пробормотал Шерлок, ощупывая красные пятна, появившиеся после шокера.       — Не трогай своими немытыми руками, — остановил его Джон, нахмурившись. — И, да, я все видел в... морге. — Он с нажимом потер пальцы о ладони. Кровавый след воспоминаний, как ни крути, не получится стереть под чистую белизну даже до конца жизни.       — Три года прошло. Не думаешь, что у меня могли появиться новые? — едко заметил Шерлок.       Спина Джона напряглась.       — О. Ну да... вообще-то. Прости.       Он насухо вытер руки, затем сел на корточки, чтобы осмотреть рану. Он то и дело бросал секундные взгляды на место, где рубашка закрывала живот и грудь, но Шерлок оголил только покрасневший участок кожи, будто боясь, что Джон заметит шкатулку. Джон мог лишь гадать, является ли это причиной внезапного и нехарактерного приступа скромности или Шерлок скрывает нечто иное от глаз доктора... Джон мысленно отдал себе приказ сконцентрироваться над первостепенной задачей.       Над ребром Шерлока — две маленькие, как от иглы, ярко-красные точеные ранки. Чуть ниже них располагалась цепь из трех звеньев, среднее из которых было грубо треснуто.       — Моя мать умерла, — сказал Шерлок.       — Мне очень жаль, — машинально ответил Джон, с детства наученный соболезновать чужим утратам. Затем смысл слов Шерлока прошиб сознание. — Когда?       — В прошлом году, — сказал Шерлок, поджимая подбородок. Пальцы затрясла мелкая дрожь.       — Ты мог?.. Ты был в состоянии пойти на похороны?       Шерлок ответил одним уставшим взглядом.       — Действительно... нет. Прости, — спохватился Джон, хмурясь от собственной глупости и бестактности. — Я только подумал... Если это были частные похороны... (Он поправил локоть Шерлока, чтобы он не загораживал свет.) Я хотел обеззаразить рану, но все выглядит в норме. Думаю, здесь не потребуется даже перевязка, если рубашка не натирает эти места.       — Прекрасная новость, — сухо сказал Шерлок. — Теперь понимаешь, почему я не стал акцентировать на этом внимание?       Джон открыл спиртовой раствор и аккуратно протер покрасневший участок кожи.       — Какие-то дополнительные симптомы? Нестабильность сердцебиения? Онемение конечностей?       — Нет.       Джон протер рану еще раз, оставляя влажную полосу на коже. Через секунду он остолбенел: глаза поймали мутный силуэт на животе Шерлока — пара сизых голубиных крыльев. Резкие штрихи, отделяющие каждое перо; переходящая палитра серых цветов. Джон не заметил, как начал пристально осматривать их — грубо, в самом деле; непростительно во врачебной практике; определенно следствие перенесенной болезни, — пока не услышал голос Шерлока:       — Овраг Дьюера.       Джон наклонил голову ближе к изображению, при этом непроизвольно прислоняясь к ноге Шерлока. Шерлок даже не двинулся. Через пару секунд Джон вернулся в изначальное положение.       — Извини, — проговорил он, выбрасывая спиртовую салфетку в мусорное ведро.       — Все в порядке. — Шерлок снял с себя рубашку. Она ровно легла поверх изгибов ванны.       Джон поднял глаза. Действительно: все в порядке. Так, как тому и следует быть. Джон и Шерлок, сидящие в их невзрачной ванной. На стенах кое-где проглядывается облезшая краска. На полке стоит коллекция собачьей шерсти. Тело Шерлока снова нарушило целостность своих покровов: его травмы были правилом, а не исключением. И Джон, по привычке, как только случаются подобные инциденты, в момент преобразился из гражданского доктора в точного последовательно военврача, стряхивая с себя монотонную тяготу быта... И это всего лишь через месяц после возвращения к старой жизни (главное, что они усвоили из произошедшего: их пути, по сути, никогда и не расходились).       — Мы многое разделили, не так ли, Джон?       Ватсон сглотнул (горло до сих пор першило) и кивнул, не понимая, к чему клонит Шерлок.       — Это была змея. Я о твоей сейчас говорю.       Значит, овраг Дьюера: лаборатория, наркотик, зверь. (Зверь, змея, крылья.)       — Да, — глухо сказал Джон. Кровь бешено понеслась от сердца. Воспоминания о той лаборатории...       — Ты показал мне все свои метки. Я не чувствовал...       — Все в порядке, — бросился Джон заверять друга. — Они — личные.       — Думаю, я осознал, что иногда должно быть иначе. — Рука Шерлока двинулась к левой стороне его грудины, пальцы чуть сжали ткань рубашки, оставляя складки.       Джон с кристальнейшей ясностью вспомнил, что там было.       — Элла сказала мне, что их смысл зависит от нашего прочтения.       — Очевидно.       Джон слегка улыбнулся.       — Почему крылья?       Шерлок положил руки на колени.       — Эфирный характер страха, вызванного наркотиком; побег; возможно, я как Икар пытался подлететь слишком близко к Солнцу.       Джон фыркнул.       — Даже твои изображения умнее меня.              * * *       Это произошло даже не во время очередного дела. Какой-то подросток, только вернувшийся из Вьетнама и наглотавшийся таблеток, неожиданно набросился на них из-за угла. Джон припечатал его к земле через двенадцать секунд, но и этого хватило, чтобы чокнутый парень пырнул Джона ножом в живот и махнул лезвием, вскрывая живую плоть.       Шерлоку было плевать, когда этот подонок сбежал. Одной рукой держа телефон, а другой — пытаясь остановить кровотечение и удержать все внутренности Джона в его животе, Шерлок испытывал холодный ужас, который запечатался в его пустых глазах.       Джон потерял сознание перед приездом скорой, но успел услышать отдаленное: "Только не это, Джон", а через секунду более мягкое и отчаянное: "Пожалуйста".       Когда он очнулся (по-настоящему, а не как первые несколько раз, когда он только бормотал что-то нечленораздельное, а потом снова впадал в отключку), в нос ударил запах больницы. Рядом послышался шорох, затем глухой удар — и кто-то толкнул его кровать. Резкая боль расцвела в его животе, покатилась по всему телу, и он невольно застонал.       — Посмотрите на это, — рявкнул голос Шерлока. — Разве в школе медсестер вас не учили, что нельзя врезаться в мебель?       — Вам, вообще-то, не разрешено здесь находиться, — язвительно ответил женский голос.       — А физиотерапевт, с которым у вас роман, собирается в эту субботу на двухнедельный круиз с женой, поэтому все, что вы запланировали на ваш день рождения, можно просто слить в канализацию.       Джон открыл глаза и увидел расплывчатую фигуру в розовых точках, которая выходила из палаты. Он должен был пересилить себя и повернуть голову, чтобы увидеть сидящего у самой кровати Шерлока. Должно быть, сейчас ночь: в комнате было тускло, и только от лампы над головой исходил теплый свет.       — Джон. — Шерлок сжал покоившуюся на кровати руку. Почувствовав на себе тепло чужой кожи, Джон бросил взгляд вниз, чтобы проверить свое состояние и и хоть как-то сопоставить туманные воспоминания с происходящим. Рубашки на нем не было, зато живот стягивала белая повязка. Одеяло лежало поперек бедер и ног. Он надеялся, что лежит не полностью голым, но сил не было даже проверить такую мелочь.       Джон чувствовал, что его губы растянулись в пьяно-блаженной улыбке. Еще бы: одному богу известно, как много препаратов сейчас течет по его истощенному организму; голова, казалось, распухла как на дрожжах, а конечности отправились в собственное далекое странствие.       — Вы его поймали?       Шерлок посмотрел на Джона как на последнего кретина.       — У тебя была открытая рана живота, и ты быстро потерял столько крови, что лежал там без сознания восемь минут. Как сам думаешь?       — Серьезно? Ты позволил подозреваемому смыться, чтобы дождаться со мной скорой?       — Он был не "подозреваемый", — раздраженно сказал Шерлок, — а безмозглый торчок. Я описал его настолько детально, что даже Лестрейд был в состоянии его разыскать.       Ладонь Шерлока сильнее сжала обессилевшую, натыканную иглами руку Джона. Хотя это далось ему с болью, Джон поднял вторую руку и также накрыл холодную ладонь Шерлока. Усилие, от которого исказилось лицо.       — Спасибо, — сказал Джон.       Шерлок сглотнул; его кадык заметно подпрыгнул в горле. Глаза вспыхивали, когда взгляд утыкался на грудь Джона.       Джон оглядел себя снова.       — Боже, какой прелестный вид. Им еще нужно что-то оттуда вырезать?       Шерлок покачал головой.       — Тебя просто зашили. А антибиотики — против возможной инфекции, — кивнул он на капельницу рядом с кроватью. — Джон.       — М?       Шерлок замялся, снова посмотрел на грудь Джона. От этого взгляда у Джона скрутило живот какое-то холодное липкое ощущение, не имеющее ничего общего с недавней раной. Шерлок явно что-то утаил от него. Быть может, это?.. Он попытался пошевелить ногами — новая волна боли прокатилась по телу, но конечности, довольно-таки хорошо подчинялись. Значит, не паралич, ноги целы... Чего он тогда лишился? Он посмотрел на Шерлока с мольбой, а в голове уже роились предположения одно хуже другого.       Шерлок поднял ладонь с руки Джона и медленно положил ее поверх солнечного сплетния, не касаясь перевязок.       О господи.       Джон отвернулся и закрыл глаза.       — Я думал, ты был мертв, — сказал он неровным голосом.       Пальцы Шерлока неуловимыми призрачными движениями проходили по коже Джона; он будто мог в любой момент проникнуть рукой внутрь грудной клетки и прикоснуться к сердцу Ватсона. Джон удерживал себя от порыва отклоняться. Но его тело сейчас было в чужой власти.       — Я знаю, — сказал Шерлок, опуская веки. — Не думал, что ты будешь чувствовать...       — Ты и не должен был. В конце концов, это личное дело каждого, да? — ободряющий тон Джона не смог скрыть горечи этих слов. Он не хотел быть объектом сострадания, каким-нибудь сопливым школьником, выставляющим напоказ все свои эмоции.       — А это... — Шерлок провел пальцами вдоль блеклых солнца и луны. — Ты любил ее.       Джон повернулся и прямо встретил взгляд Шерлока. В нем вскипала ненависть: Шерлок заставлял его чувствовать стыд за свое прошлое с Мэри.       — Как бы то ни было, я женился на ней, — сказал Джон. — Мы пытались... Мы существовали друг для друга. Мы пытались существовать друг для друга. Мы оба знали, что ей недолго оставалось; она знала, я не был способен... Хотя я чувствовал ее надежду... — Он снова отвел глаза. — Она дала мне что-то, ради чего стоило жить.       Шерлок убрал руку. Он не сказал ни слова, и Джон, который устало наблюдал за лекарством, стекающим по проводам капельницы, слышал только его дыхание и кое-что еще... шелест ткани. Шерлок надевает пальто? Собирается уйти? Как это в его стиле: скорее убежит, когда ситуация принимает эмоциональный характер, чем захочет в этом разбираться. Джон лег, полностью уставив взгляд на дверь, мысленно заклиная кого-нибудь, хоть кого-нибудь во всей больнице войти в палату и создать иллюзию, будто уход Шерлока не его желание, а вынужденные меры по отношению к больному.       — Джон, — наконец подал голос Шерлок.       — Что? — лежа в том же положении, спросил Джон.       — Джон, посмотри на меня, — сказал Шерлок с налетом нетерпения.       Джон нахмурился и повернул голову.       — Что за...       Шерлок расстегнул свою рубашку. Над местом, где билось его сердце, была шкатулка, та, замочную скважину которой открывает только ключ на ладони Джона; справа от нее было изображено черное сердце.       Джон моргает пару раз. Он думает, что это все дело рук препаратов, ударивших в мозг, и из-за них сетчатка глаз отражает от чистой(?) кожи Шерлока его собственные метки.       — Это же... — Прострация смешивалась с паникой, с отчаянием, с надеждой. Джон попытался поднять правую руку (ту, что ближе к Шерлоку); но провод капельницы, иглой прикрепленный к венам, дернул его назад.       Шерлок наклонился к нему. Взял левую руку Джона и поднес к своей груди. Сначала Джон коснулся черного сердца. Кожа была теплой, а ребра слегка подрагивали от силы, с которой под ними сокращалось настоящее сердце. (К тебе. К тебе. К тебе.)       Затем он полностью раскрыл ладонь и положил ее на изображение шкатулки. Пульсация увеличила темп и силу. Трепет. Он поднял глаза на Шерлока.       — Я не знал, — прошептал Джон.       — Я... не уверен, что тоже был в курсе, — сказал Шерлок будто с долей удивления.       — Полагаю, они, в конце концов, для чего-то, но пригодятся, — сказал Джон. Его голос был хриплым и неясным.       Шерлок накрыл руку Джона, лежащую на его груди.       — Я хочу показать тебе и остальные. Я... Они принадлежат и тебе.       Джон покачал головой.       — Нет, Шерлок...       — Я хочу, чтобы они принадлежали и тебе. — Чувство двойственности одолело Джона от этой простой фразы: Шерлок одновременно настаивал, и уязвимо просил. Поэтому Ватсон просто кивнул, понимая, что никогда не сможет отказать просьбам Шерлока.       — Когда доберемся до дома, — сказал Джон. — Они никуда не денутся. У нас будет достаточно времени, и ты сможешь мне все рассказать.       Шерлок на удивление быстро успокоился от этого обещания. Оставшееся время они тихо сидели, взявшись за руки, и в покорном смирении ждали главной минуты.              * * *       Ото сна их пробудила медсестра, вошедшая в палату проверить состояние Джона. Поднялась мелкая суета: Шерлок пытался разогнуть конечности после долгого сидения на стуле, причитая о том, что их безбожно задержали на целый час; медсестра, стараясь не поддаваться на провокации, раскладывала оборудование; Джон пытался внести свою небольшую лепту в осмотр: без просьб, сразу подавал руку для измерения давления, ложился так, чтобы медсестре было удобнее ощупывать его живот.       Когда она отпустила его руку, Джон заметил что-то на внешней стороне своей ладони вдоль пальцев. Первой мыслью было: "следы от медаппаратов", но когда он взглянул поближе, то понял, что у него образовывалась новая метка — две короткие белые полосы, пересекающие верхнюю и нижнюю части трех его центральных пальцев, и одна белая кривая продольная линия вдоль мизинца.       Как только медсестра закончила осмотр — Шерлок все это время молча глядел на нее хмурым взглядом, пока она не ушла, — Джон протянул ладонь к Шерлоку, чтобы тот посмотрел.       — Новая. Что думаешь?       Шерлок взял руку Джона и начал кропотливо осматривать метку.       — Выглядит как пластыри? — предположил Джон.       Шерлок вдруг отпустил ладонь Джона и вместо этого пододвинул собственную ладонь к руке Ватсона, как бы желая их сравнить.       — Что?.. — Джон попытался привстать, чтобы увидеть в чем дело, только его брюшные мышцы были явно против.       У Шерлока оказались похожие белые полосы на пальцах правой руки.       — Не понимаю, — нахмурился Джон. — Почему у тебя такие же пластыри?       Шерлок нервическим жестом попросил тишины. Он расположил их руки рядом, одна напротив другой, так что сразу выявлялось различие между их метками: если у Джона кривая линия шла вдоль мизинца, то у Шерлока она спускалась по указательному пальцу.       — О, — сказал Джон, сведя пальцы. — Смотри, это похоже на буквы... "A U" или "С".       — Очень хорошо, Джон, — сказал Шерлок, словно в качестве утешения простаку, который все равно не поспеет за его собственными семимильными шагами. Шерлок переплел пальцы двух их ладоней, отчего хаотичные линии соединились в одно стройное изображение. — А если смотреть так, то "О". Или попросту говоря, круг.       Джон бросил секундный, слегка встревоженный взгляд на Шерлока.       — Но это не...       — Это может быть чем угодно в зависимости от твоего желания, — сказал Шерлок. — Круг, конечно, может символизировать законченность, бесконечность, единство и покровительство.       — Нет, я имею в виду, что это не кольцо, — сказал Джон, как бы прося Шерлока подтвердить, либо опровергнуть свои слова.       — Оно довольно крупное для кольца. — Шерлок еще раз оглядел руку. — Или они означают две буквы "U". Если такая трактовка тебе более по душе.       — "U" — от "крайне мыслительный" ("utterly mental")?       Шерлок усмехнулся.       — Однозначно выдающийся (uniquely brilliant).       — Коварный и извилистый (underhanded and devious).       — Обычно справедливый (usually right).       Джон засмеялся, насколько ему позволяли швы и перевязки.       — Подойди сюда, дай мне еще раз посмотреть. — Он протянул свою руку ладонью вперед, расставив пальцы.       Их пальцы снова переплелись, и они завороженно смотрели, как их соединенные руки образовывали изображение идеального круга.       — Это поразительно, — затая дыхание, сказал Джон точно так же, как обычно восхищался дедукцией Шерлока.       — Немного предсказуемо.       — Это потрясающе, — настаивал Джон.       — Сентиментально, — вздохнул Шерлок, но руки не убрал.       — Несомненно.       — Бесспорно.       И они позволили своей коже показать все то, что они не могут сказать словами.        (Ты мне нужен.        Я весь твой.       Ты дополняешь меня.       Навечно.       Я люблю тебя.)