Когда идёт дождь...

Табаки один во дворе, так как больше, чем обмениваться с богатыми (на различные вещички) домовцами, или рассказывать очередную не правдивую байку (или всё-таки правдивую?), он любит дождь и долгие прогулки в одиночестве под ним. Дождь, сыро и холодно. В большой луже с мутными краями отражается его чёрная и лохматая, как у дикобраза, голова. Шакал смотрит на неё и бросает в лужу камешки, от чего очертания лица расплываются и теряются в волнах. Словно в мерной плоскости - не он, а кто-то намного старше, как этот дом и пустырь, на котором здание покоится. Тучам уже тесно в небе. Колясочник подбирает ещё один странного цвета камешек и прячет его в карман, чтобы потом разглядеть на свету его молочный цвет, словно скорлупка драконьих яиц. Сам домовец не видел никогда ни драконов, ни тем более их потомства, но он не один раз слышал рассказы Лорда про них. По носу стекают крупные капли; Табаки запрокидывает голову, открыв рот, лицо его покрывается щекотными слезинками, но во рту сухо - дождь редкий. Силуэт Македонского в окне четвёртой. Он смотрит вниз, на Табаки, и машет рукой. Спрашивает, не хочет ли Шакал подняться. Он тоже машет в ответ и качается, словно маятник, из стороны в сторону - это его своеобразный отказ. Дождь Табаки не мешает, и ему даже жаль, что он такой слабый. Македонский исчезает. Пусть все и знают, что одинокие прогулки и "подпитка" дождём буйному юноше жизненно необходимы, но Македонский - это Македонский. Самый что ни на есть типичный: всегда рядом, но незаметный; всегда услужливый и молчаливый. Табаки вспоминает, как сидел тут однажды, тоже под дождём, но более сильным. Сидел и о чём-то думал. А может, дремал. Шакал уже и не помнит. Дождь, солнце, ветер - всё это даёт силу. Тогда колясочник просто сидел и ждал, пока эта сила пропитает его насквозь, до прозрачности. Напитавшись, он решил вернуться, но не сразу наверх, а предварительно проехавшись по первому этажу. И вот тогда-то он и встретил Красного дракона... Пока домовец вспоминал первую встречу с Македонским, кто-то взялся за ручки мустанга. От этой цепкой, пусть и нежной хватки, колясочника качнуло, и он очнулся от реминисценции. Шакал понял, что дождь больше не бежит по телу ручьями, будто его закрыли невидимым зонтом, хотя кругом отчётливо были видны капли, барабанящие и скатывающиеся по чему-то невидимому, прям над головой юноши. Он приподнял руки, чтобы убедиться в том, что вода не попадает на него, и раскрыл рот от удивления. После затяжного непонимания колясочник всё же решил оглянуться: за спиной, вцепившись в ручки коляски, стоял Мак, по которому стекал дождь ручьями. Парень, в отличие от довольно-таки сухого Шакала, был весь мокрый. Македонский посмотрел на соседа по комнате в ответ, оторвав взгляд от интерната, и улыбнулся, как будто извиняясь, что помешал Табаки вспоминать и наслаждаться дождём. "Сам же хотел остаться" - промелькнула мысль голосом Македонского в подсознании Шакала, хотя тот, как казалось домовцу, даже не предпринял попытки что-нибудь сказать. Табаки уже собрался ответить (или всё же спросить про дождь), но вдруг передумал из-за холода, который резко сковал тощее тельце колясочника. Шакал не мог сжать нормально челюсть - слишком сильно стучали зубы. Ничего не оставалось, кроме как сесть прямо. Ангел, восприняв это как жест доброй воли, повёз соседа в Дом.