Hurt

Города погружаются в мрак по единому щелчку всемогущих пальцев. ЩЁЛК! Тушат свет. Теперь пришла очередь тёмной стороны, которая сидит под скрипучим замком, пока свет обладает дневным миром, пока она не вправе распрямить крылья и вступить в свой равноправный покой. Грязный полумрак на небе, сгустившиеся серые облака — всё смешалось в одну кровоточащую прореху города. Воздух впитывает в себя запах стали. Душный, жидкий, совсем безвкусный и омерзительный своей тяжестью. Густой, металлический и до одури тошнотворный. Если вобрать полную грудь, кажется, можно обжечься. По ночам люди закрывают ставни, запечатывают дома, заставляют двери любой мебелью впопыхах. В голове гудит долгим стоном одна мысль: бежать! наравне с гулким отзвуком сердца: "ТУФ-ТУФ-ТУФ". Бежать из города, из дому, запереться в подвале, в самом укромном уголке, и оттуда молить Всемогущего о помощи, которая никогда не придёт. По ночам города будто бы вымирают. Бордовые капли сочатся сквозь стены, стекают на землю, пропитывают город своим естеством. Дороги шипят бурлящей массой из грязи, кислоты и крови. Мякоть липнет к сапогам чумных, которые бегут в столь смертельный час по своим делам. Мало кто из них добирается до назначенного места. В комнате сгущается воздух, становится томным, практически ощутимым на языке. Наполняется неизведанной тяжестью, и, кажется, если сделать ещё один вздох, искра пробежит по носоглотке и лёгкие обгорят. С присущей ворам ловкостью пальцы медленно скользят по синему коуту, отстёгивая пуговицу за пуговицей, оголяя широкие рубцы-отметины на теле лорда-защитника. Корво шумно выдыхает сквозь крепко стиснутые зубы, из-за чего воздух с забавным свистом слетает с полураскрытых губ, заставляя вздрогнуть мужчину. Подушечки пальцев осторожно проезжались по шрамам, нежно гладили чувствительную плоть, вселяя незнакомое, совершенно непостижимое чувство. В такие моменты Корво казалось, что его спаивали, отравляли каким-нибудь горьким, неведомым зельем. С его телом игрались, принуждали к неведомым, давно сокрытым в сознании похотливым пристрастиям. Естество вязло и тянуло, но это всё равно вызывало предательскую дрожь, которую защитник не ощущал уже несколько долгих лет. Корво был уверен, что чувствовать подобное — странно. Но какая разница, если чужие губы осторожно скользят по слишком чувствительным шрамам, вырывая рваные вздохи. Когда они заставляют чувствовать себя так, как никогда раньше. Это чувство. Оно было похоже на микроскопическую вспышку. Щёки моментально покрывались румянцем, коленки начинали дрожать, и Корво приходилось хвататься за острые плечи карманника — все чувства сгущались, впитывали в себя каждое болезнетворное прикосновение, щекочущее нервы изнутри, и заставляли кусать губы от стыда. Корво чувствовал себя полным мальцом. Мир, находившийся вокруг, сливался в одну серую стену, которая монотонно гудела далеко за пределами окон. Пёстрым дождём она билась всей своей грузной массой о землю, стекала струйками по домам, трубам, в водостоки, вытекала в канализацию и, унесённая в бесконечное море, испарялась обратно, завершая этим свой бессмысленный оборот. Затем она снова опрокидывала на затоптанные дороги свои мокрые капли. И так было всегда. Дождь был за окном. Дождь походил на сердце, а капли — на кровоток. Дождь не был частью комнаты. Дождь сочился по всему миру. Здесь не было дождя. Тонкие, искусанные от колкого напряжения и промозглого холода губы, покрытые мелкими трещинками, царапают грубую кожу на шее телохранителя. Сухо целуют каждый миллиметр, не обласканный, бледный, оставшийся когда-то без должного внимания. Тела воинов должны быть выкованны из стали, чувства состоять из железа, а в грудине разрешалось иметь лишь черную, зияющую бездну-дыру. — Гаррет… — стыд, стыд, стыд. Стыд бьёт в голове рваной жилой, отвлекая всё внимание защитника на себя. Стальной воин состоит из стали. Стальной воин состоит из стали. Стальной воин состоит из стали. Корво не любил, когда его трогали, когда его касались или ласкали. Казалось, будто к тебе испытывают глупую жалость, считают, что тебе требуются идиотские прикосновения, когда на деле ты лишь хотел снять напряжение. Люди делают неумелые попытки, желая играть на эфемерных чувствах, даже не соприкасаясь с будоражащим кровь возбуждением. Ласка, которой они пропитывали все прикосновения, была приторная, ненастоящая. Когда Корво касался Гаррета, в нём просыпался трепет, который медленно заполнял его изнутри. Он скользил по венам густой жижей и вызывал детскую предательскую дрожь у тех, кто устал слишком долго держать себя в руках. Если закрыть глаза, можно услышать чужое дыхание. Если закрыть глаза и заткнуться, можно услышать биение собственного сердца. Если закрыть глаза, раздастся странный металлический писк, будто бы ваша голова забита железными опилками, а над черепной коробкой установили мощный магнит. Звук не исходит, неоткуда. Он — ваша кровяная система в мозгу. В тишине вы можете услышать его. Звук — это вы. Каждое прикосновение грубых пальцев превращалось в своеобразную маленькую пытку. Грубая — потому что Гаррет слишком много тёр мягкие подушечки пальцев друг о друга. Лёгкие, невесомые, практически не ощутимые касания вселяли не столько удовольствие, сколько наполненность. Словно ты — кувшин, и оживаешь только тогда, когда пьянящая влага касается стенок глиняного сосуда, и только в этот момент ты живешь по предназначению. Это была своеобразная ласка. Беспечная и тёплая, она окутывала защитника, и он не мог отказаться от столь сладкого плода, который проносили прямо у него под носом. Она пьянила, заставляя полностью отдаться на попечение ловким рукам и забыть всё, что когда-либо было нужно. Раскаленный воздух ударял в голову, становясь с каждым вздохом тяжелее. Корво выгибался навстречу длинным пальцам, которые выводили узоры на оголенной коже и, незаметно улыбаясь, следил, как холодные губы скользят по потной, покрытой дорожной пылью и двухдневной щетиной шее. Прикосновения — электроды, положительный заряд стального тела. Магмой удовольствие струилось по венам, заполняя опустошенное нутро немым удовлетворением. Ласка становилась ощутимой, возбуждение болезненно стягивало мышцы в предвкушении, а член гордо прижимался к штанам в надежде вырваться и прижаться алой головкой как можно ближе к животу. Казалось, будто бы в искусных руках находились маленькие иглы, которые Гаррет всаживал в нервные окончания, никогда не ощущавшие своё существование настолько остро, как сейчас. Они благоговейно ныли, тянули с жаром, заставляя кровь ударить в голову. В такие моменты он снова чувствовал себя живым. Лорд-защитник — профессия, требующая исключительного хладнокровия, доверия и верности. Не смотря на взросление юной Эмили, все её непринужденные советы "уйти на покой" и "не беспокоиться о её судьбе" были абсолютно бессмысленны — это уяснил каждый, хоть раз видевший господина Корво после восхождения императрицы на престол. Его отрешенная бесчувственность возрождала в людях давно вымершее доверие и уверенность. Немой ужас вселяло его выражение лица на пышных балах леди Бойл, когда кто-то, находясь в углу задымленной комнаты, неудачно шутил о своей правительнице и тех ядовитых слухах, сколь похабно господин Корво наградил империю своим отпрыском. Мужество, кипящее в его жилах, желание защитить поднятую буквально из ада империю вселяло надежду всему народу. Лорд-защитник был символом воскрешенной империи. Он был призрачным отцом империи. Империя была призрачным отцом защитника. Империя — была... На всех приёмах он стоял рядом с Эмили, и его призрачная тень угрожающе возвышалась над троном, будто чёрный ворон, расправляя свои широкие крылья над страной. Он оберегал её от всего. Хладнокровие, верность, величие. Об этом человеке слагали легенды и вездесущие сказки. Тысячи восторженных историй прокладывали свой путь по общественным головам и доходили до самой императрицы. Её восторгу не было предела, когда она всякий раз видела подтверждение силы и верности господина Корво. Ни разу его рука не дрогнула перед приказом собственной дочери. Ничто в нём не колыхнулось, когда он вспарывал грязные глотки, грозящиеся развратить очищенный от смрадной скверны Дануолл. Господин Корво был абсолютно верен. Он был абсолютно верен своей королеве, но в тоже время опустошён и лишён мирских чувств. Совершенно. Убийство не является причиной смерти. Оголённая грудь покрылась мурашками, потому что вор беззастенчиво провёл языком влажную дорожку от шрама к впадинке пупка и осторожно подул, заставляя Корво поёжиться. Длинные пальцы аккуратно огладили живот, грудь, поднялись к шее, а затем щеке, чувствуя как Корво нервно вздрагивает под холодными прикосновениями длинных пальцев. Гаррет с улыбкой притянул к себе за волосы мужчину и легко поцеловал того в нос, оставляя на нём влажный след. Свеча, стоящая на столе, потухла. Воин не был из стали. Он был в стальной скорлупе. Она дала трещину. Воздуха начинало категорически не хватать. Шипящее в ушах, болезненно тянущее мышцы удовольствие теснило со всех сторон. Хотелось кусать руки, тереться пахом, вонзиться пальцами в острые плечи и, и, и... делать что угодно, лишь бы разогнать накопленное напряжение, обдающее постыдным жаром. Корво подтянулся, осторожно потёршись членом о бедро Гаррета. Воздух становился томным и практически ощутимым на вкус. В такие моменты Корво казалось, будто внутри него сидели два диковинных миру зверя. Бранящиеся, они походили на чудовищ, таящиеся в глубинах темноты. Они скалились, настороженно ходили по кругу, готовые в любой момент обнажить свои когти и вонзиться ими в мягкую плоть неизведанного врага. Сознание текло теплой струйкой, подобно сладкому мёду в бочке дёгтя. Защитнику становилось страшно, когда животное в голове ударяло с невероятной ясностью и холодило кожу, издавая нечеловеческий рёв, в тот момент, когда Гаррет, сидя на бедрах защитника, настороженно стянув с того верхнюю одежду и оголив живот, мягко обводил ладонями сильное тело. Большими пальцами он гладил ребра, губами выводил влажные узоры на крепкой, высоко вздымающейся груди и опускался с каждым громким вздохом всё ниже и бесстыже оглаживая красивое тело. Каждый раз, когда эти губы с удивительной нежностью касались чуть растянутой мочки уха, дыхание опаляло шею, а пальцы с такой сквозящей любовью оглаживали рельефные мышцы, казалось, сейчас вся эта туманная влюбленность станет окончательной, чувственной, обожжет мягкую плоть и ударит изнутри током. Кровь набирала обороты, подталкивая возбужденное тело к глубокой пропасти. Тёмная, она звала к себе, предлагая всего-лишь расправить руки и окунуться в бесконечную тьму. Гаррет положил ладонь на пах мужчины, сжимая его член сквозь толстый слой ткани. С шумом вобрав в лёгкие воздух, защитник толкнулся навстречу умелым пальцам, прикусывая щеку со внутренней стороны, лишь бы не подать голос. ... пока смерть не разлучит вас... Гаррет не мог остановиться. Уже несколько лет к ряду это маленькое безумие беззастенчиво продолжало кипеть между двумя мужчинами. Один искусный вор, а другой — цепной пес королевы. Они встретились как-то случайно, неловко пересеклись на чердаке одного из богатых домов. Гаррету нужен был сейф, находящийся в кабинете, Корво — хозяин дома. Со всей осторожностью ступая по старым, предательски скрипящим половицам, мужчины вздрогнули, поймав в темноте еле заметную, передвигающеюся фигуру. Ступив чуть ближе и положив ладони на рукояти оружий, сощурившись и приготовившись к драке, каждый осознал — перед ним стоял не враг. Глаза их поблескивали от предвкушения, в пальцах нервно зудело предвкушение. В висках закипала идея и кровь, потому что на этот раз возможность быть пойманным увеличивалась, а добыча была так близка и так сладка. Когда дело было завершено: труп надёжно спрятан, кабинет дочиста ограблен, они также тихо взобрались на чердак, полностью удовлетворённые своим преступлением. Подняв глаза друг на друга, каждый кожей ощутил ухмылку неизведанного оппонента. Шалость удалась. Грехи сводят в могилу. В следующий раз, заметив на крышах неизвестного в жуткой маске, Гаррет решился глянуть одним глазком, куда он спешит на этот раз. Мужчина лихо бежал по скользким черепицам, перемещался с крыши на крышу, подобно свободным птицам. Он делал это так незаметно и быстро, что казалось, будто он пользуется тёмным колдовством. Магия сводит в могилу. Прыгал с такой высоты, словно никакая смерть ему не страшна. И, настигнув свою цель, беззаботно гуляющую ночью где-то внизу среди темных улочек, он убил её. Рыжий мужчина весело насвистывал "Шального китобоя", толстыми пальцами подцепив подтяжки, сворачивал в пропащие переулки, временами почёсывая густую рыжую бороду большой рукой. Мужчина в маске убил его. Спрыгнул с невысокой постройки и вонзил клинок в спину, а затем на всякий случай оттянул за рыжие волосы голову и полоснул остриём по горлу. Корво Аттано сводит в могилу. Он хладнокровно забрал чужую жизнь без какой-либо надобности. Тот мужчина показался Гаррету даже приятным малым. Может, он пропустил бы с ним по стаканчику в местном пабе, слушая приятные шутки иноземца и следующий за ними громкий хохот под пьянящий запах алкоголя. Может быть, он даже не обокрал бы его, радушно встречая всякий раз в темном углу таверны и, приставляя палец к губам, призывал к шёпоту грузного мужчину. Может быть, если бы он не был сейчас мертв. Гаррет шумно сглотнул. Смерть гуляла под руку с незнакомцем в маске. Страх нагоняла одна призрачная личина, прячущая истинное лицо убийцы. Он был пуст и верен своей королеве. Опустошенный. Ходячий мертвец. Существо, не жалеющее чужой жизни. Смерть была его верной подругой. Убийства — обычным делом. Даже не осознав, как это произошло, однажды он снова столкнулся с незнакомцем в странной маске. Со временем тот осунулся, побледнел. Многочисленные убийства высасывали из него всё земное. Каждая душа, выпущенная его руками из живого тела, забирала вместе с собой кусочек его сердца. Чувства его изнашивались и выцветали. Сердце делает нас человечнее. Без него мы — набитый мешок дерьма. Он больше не был человеком. Он больше не человек. Он больше не. Крепкий снаружи, Корво слабел изнутри. Он терял человечность, способность радоваться и любить. Разум его костенел, превращаясь в неотёсанную машину, поддерживая существование, делая из него одного из самых опасных убийц. Сердце защемило, когда вор лишь взглянул сквозь толстые стекла на маске в пустые глазницы. Отрешенные, холодные, бездушные. Ветер прошелестел, потрепав преступников за плащи и капюшоны. Не одумываясь, Гаррет сделал то, что сделал. Он воспользовался первым, единственным и самым безрассудным методом, пришедшим на ум: он стянул маску с лица мужчины и, одернув свою повязку, прижался к холодным губам, стараясь хоть как-то передать толику теплых чувств бездушному телу. Гаррет хотел согреть его, хотел чтобы незнакомец существовал. Он пытался подарить ему смысл. И, кажется, ему это удалось. Каждый раз, когда Гаррет стягивал свой плащ и нависал над брюнетом, тот закрывал глаза. Губы сладко впивались в прожилку, высоко бьющуюся на шее за ухом. Предательски сердце начинало стучать чаще, чувствуя, как внизу тянет невесомое удовольствие, а губы, Всемогущий, эти губы обжигали каждый миллиметр, которого они касались. Гаррет умело дергал за ниточки восприятия, оглаживал стальные нервы, делая их мягкой податливой массой. Каждый раз вор лепил из холодной стали живое, тёплое существо, отдавая ему частичку своей любви, восстанавливал в нём человека. Каждый раз Гаррет возрождал в нём новую душу. Огонь облизывал изнутри грешников. Огонь жарил их блудные пятки. Огонь поджидал их на каждом шагу. Огонь жаждет смерти. Каждый раз, когда Гаррет осторожно опускался, оглаживая длинными пальцами твёрдые горошины сосков, Корво закрывал глаза, выжидая, когда невесомое придыхание превратится в тяжелое ощутимое возбуждение. Когда член постыдно наполнится до конца жгучей кровью и освободившись от зудящей ткани, прижмётся ближе к животу. Гаррет позволяет ощутить возбуждение, почувствовать его весомость так, что всё тело пробирает, вплоть до кончиков пальцев... Но только не до конца, не сейчас. Ещё рано. — Мне кажется, ты сущий Дьявол, — с трепетом выдыхает Корво, закидывая руку за голову, когда холодные, исцарапанные временем и драками губы вора касаются напряженной головки члена. — Поверь, если бы я был замешан во всех ужасах этого мира, мне стоило бы об этом знать, — с усмешкой отвечает Гаррет. Он умело скользит языком по твёрдому стволу, вдыхая густой, грузный воздух, который щекотливо пробегается по нутру. Корво прогибается и шумно выдыхает, не в силах сдержать голос — слишком ясно удовольствие бьёт в голове, разгоняет кровь по венам. Когда столь умелые пальцы нарочито медленно водят по чувствительным бёдрам, а влажный теплый язык старательно облизывает толстый член, сдержаться практически невозможно. Внутри два желания сцепляются друг с другом. Два холодных камня с силой ударяются друг о друга, с каждым ударом испуская золотые искры. Ничто не могло сравниться с этими двумя желаниями, которые таились в глубине души, когда Корво закрывал глаза. Каждый раз, когда Гаррет скользит языком по крупному стволу, одновременно помогая себе рукой, он даже не замечает, как тяжелая ладонь лорда стремится к паху и, достигнув цели, зарывается в короткие черные волосы вора. Они похожи на вороньи перья. Такие же густые, короткие и жестковатые. Слишком много странного и несовместимого в одном человеке. Ворон — предвестник смерти. Каждый раз, когда Гаррет набирает темп, с упоением прикрывая глаза и вслушиваясь в каждый высокий полустон, полувыдох защитника, Корво опять закрывает глаза в надежде сдержаться и на этот раз. Ласка — до невозможности нежная, упругая, отдающая юной влюбленностью, не разбитая беспощадными пытками, насилием над человеческими чувствами — она ощущается в каждом движении искусного мастера с длинными пальцами, который сейчас заглатывает так глубоко, как только может. Он делает это так откровенно, с таким удовольствием, что возбуждение накрывает с головой, расплавляя под собой разум и заставляя отдаться каждому потрясающему ощущению. Корво покрывается испариной, начинает дрожать и чувствует, как по его жилам сочится полыхающим пламенем колкая, острая кровь. Как она поджигает его, словно юного мальчишку, изнутри, заставляя гореть в цветастом пламени ощущений и, кусая ладонь, стараться на зарычать. Каждый раз, когда Гаррет касается Корво, внутри того замирает мир. Лорду кажется, что во время их соития он умирает и воскресает по нескольку раз. Заботливые ладони карманника оглаживают его холодные щёки, вечно заросшие колкой щетиной. Его губы с такой нежностью выцеловывают миллиметры бледной, покрытой многочисленными шрамами кожи, что господин Корво чувствует вновь себя живым. Весь высший свет ему напоминает густое болото, из которого приходится тянуться к своей дочери — юной императрице, опасаясь погрязнуть в куче тягучей лжи, похотливой грязи и тщедушного сквернословия. Всякий раз, когда он поднимает клинок на живого человека, в господине Корво отмирает маленький кусочек сердца. Гаррет приходит к Корво тогда, когда ему вздумается, хотя защитнику кажется, что тот просто знает, когда надо приходить. Гаррет до тошноты нежен и аккуратен, но кажется, это и заставляло защитника всякий раз ждать их встречи. Мягко касаясь холодными губами бледной кожи, казалось, он каждый раз вливал в него тот самый кусочек сердца, который он терял при каждой битве. Он был слишком ласков. Теплые прикосновения, мягкие поцелуи в полураздетом состоянии даже на подоконнике могли продолжаться часами, всю тягучую ночь напролёт, пока рыжим лучом над городом не блеснёт край солнца и одному из них не понадобится идти. Господину Корво необходима эта идиотская, глупая игра. Эти крошечные прикосновения, горячее дыхание внизу живота, чёртова ласка, которая осторожно таится в каждом движении. Лорд не в силах больше сдерживаться и, зарывшись в короткие волосы карманника, начинает толкаться навстречу, выгибаясь и не сдерживая шумные вздохи-выдохи и утробное рычание, когда вор заглатывает особенно глубоко одновременно втягивая щёки. Густым слоем горячая магма набирает обороты, всё чаще и быстрее поднимаясь к вискам и ударяясь о стенки черепной коробки, с грохотом опрокидывалась в пах, растворяясь блаженной негой, колкой, как крохотные электрические заряды. Кожа пылала ярким пламенем, а по ней струились влажные струйки пота. С влажным хлюпаньем Гаррет обвёл языком головку, надавил кончиком языка на уретру и заглотнул весь ствол, с упоением облизывая его со всех сторон. От трепетного напряжения вор прикрыл глаза, чувствуя, как внизу тяжесть становится ощутимой и хочется надавить, почувствовать немое удовлетворение, сочащееся по венам, и снопом взрыва в голове довести себя и защитника до единого пика — грубого оргазма. Воздух становился грузным, тяжелым. Казалось, если создать искру, все покроется рыжим пламенем и потные тела, трущиеся друг о друга, будут пылать ярче всех в этом пожаре. Жар закипал где-то внутри, норовил вырваться наружу при любой возможности: уж слишком крепким был узел, связывающий этих людей. Корво охнул и, сжав зубы крепче, толкнулся вперёд, навстречу блаженной влаге, к пряному упоению, которое дарил ему Гаррет. Забывчивость, блажь — всё смешалось в единое пылкое чувство. Находясь на самой грани между миром и глубокой нирваной, телохранитель терялся, ощущая лишь как кипит его кровь, как ударяются о прибрежные скалы чувства и как ярко в нём говорит желание, которое он прячет всякий раз, когда Гаррет заставляет балансировать господина Корво между небом и землей. Каждый раз, когда Гаррет заглатывает особенно глубоко, Корво закрывает глаза. Корво закрывает глаза лишь потому, что не в силах наблюдать за черной макушкой, размеренно двигающейся между ног, приносящей невероятный кайф. Корво закрывает глаза, потому что шрам, оставленный тёмными силами, начинает говорить в нём... Мрак сведёт вас в могилы. ... жечь изнутри тело, трепыхаться, биться наружу. В тот момент, когда лорд-защитник готов толкнуться в последний раз и с громким возгласом кончить, он хочет убить Гаррета. Каждый раз, когда Корво находится на грани, больше всего он хочет увидеть кровь, принести вред и боль худому телу. Во время их близости Корво хочет достать клинок и выпотрошить любовника. И Гаррет об этом знает. Гаррет чувствует, как Корво начинает дрожать, а пальцы, крепко сжимающие волосы на затылке, нещадно толкают вора навстречу размашистыми толчками, так, что тот еле сдерживает рвотные позывы. Гаррет чувствует жар чужого тела, слышит рык и закрывает глаза. Не в силах сдержать бьющее изнутри желание, огненное, подгоняющее удовлетворение, телохранитель прикусывает губу и вколачивается, закатывая от поступающий неги глаза. В нём больше не горит безмятежность и влюбленность. Чёрная метка требует своей услады. Она требует насилия, и Корво не останавливается, заслышав всхлип и странный гортанный отзвук. Даже когда карманнику не хватает воздуха, а по щекам текут две влажные дорожки, он не обращает на это внимание. Защитник поднимается на локтях, садится и, закусывая губу, продолжает толкаться, в дурманящую влагу. Единственным важным сейчас остается лишь кровавое наслаждение, болезненное, жёсткое, выуженное сквозь жгучую боль, вперемешку с кровью и желчью. Наслаждение, которое не может подарить ни одна смерть, ни одна битва. Наслаждение, ярче которого нет ни одного чувства. Истинное, пронзительное, смертельное наслаждение. И только когда Гаррет поднимает влажные глаза, Корво толкается, как можно глубже, жёстче, насаживая вора до основания, и с низким рыком выплёскивается внутрь, так что перед глазами пляшут маленькие звёздочки, а тело всё мелко вздрагивает. Яркими красками мир вытекает наружу, показывает своё нутро и, будто бы вдарив по оголенным нервам, заставляет испытывать каждый кусочек тела невероятный экстаз. Выждав, когда Корво придёт в себя, Гаррет отстраняется и кашляет тяжело, горько, стараясь унять тошнотворное чувство. Будто его вывернули наружу. Пальцы мелко дрожат, все тело бросает в жар, а Корво так же сидит на коленях, приходя в себя после ослепительного оргазма. Он запрокинул голову и, тяжело дыша, прикрыл глаза. Гаррет еле приподнимает уголки губ, разворачивается на пятках и, аккуратно положив ладонь на крепкую, бледную грудь защитника, толкает его на кровать, попутно целуя куда-то в район слишком чувствительной после столь яркого удовлетворения шеи. — Прости, — еле дыша произносит Корво. Он открывает глаза, поворачивается лицом к своему любовнику и ласково проводит по его щеке в знак извинения. Тот лишь слегка улыбается. — Всё в порядке, — выдыхает Гаррет и, сжав чужую ладонь, кладёт голову на грудь. За окном сгущается ночь. Упоение и мрак накрывают город. И лишь двое мужчин не спят, вселяя друг в друга любовь и надежду, сквозь поцелуи и прикосновения. Один — цепной убийца, другой — преступник по желанию. И каждый из них разочарован в этом мире. Потерян, разорван на части, лишен человеческих чувств. И каждый из них способен спасти другого, вливая в него свою любовь. Все чувства обострены до предела, а яркие, пёстрые памятки этой любви они преподносят друг другу, находясь наедине в скромно обустроенной комнате господина Корво. Каждый раз, когда Гаррет касается Корво, внутри него замирает мир. Потому что каждый раз обнажения их любви, каждый раз их соития может стать последним.