Трофей

— И кто бы мог его пришить, — пробормотал Гунджи, пиная Таму носком ботинка. Тама не подавал признаков жизни, и Гунджи даже мог его понять — с перерезанной глоткой особо не поживешь. Перерезанная же глотка исключала самый вероятный вариант смерти Тамы: отравился, и вся недолга. Папочка постоянно кормил его какой-то сладкой гадостью, Гунджи иногда удивлялся, как Тама до сих пор ноги не протянул. Впрочем, Тама был не его животным. «Животным». Это началось снова; Гунджи стиснул зубы. «Не надо!» — истошный детский крик бил в уши, а давешней легкости как не бывало. Относиться к миру, как раньше, не всерьез, не получалось, и дело было не в Таме. Гунджи сравнивал это с проблесками. Такие иногда случаются посреди самого темного дня; только у него были проблески наоборот. Большую часть времени ему было спокойно и смешно, хотелось скалиться и радоваться жизни, зачастую путая ее со смертью, и искать подходящего питомца. Здесь, в Тошиме, никто не мешал этим заниматься. Но потом случался «проблеск со знаком минус», и темный азарт, который заменял Гунджи спокойствие, исчезал, уступая место способности… рассуждать? Способности слышать крики. Гунджи не знал, что сделать, чтобы оглохнуть. Он пытался бежать, или ранить себя, или других; потом он обычно приходил в себя где-нибудь на улице и не мог вспомнить, что делал. Зато азарт возвращался; он ничего не боялся. Снова. Несколько раз его вытаскивал старик. Он был, пожалуй, единственным, способным остановить Гунджи во время «проблесков» последнего. Трубой по башке — да и все дела. Иногда, перед «проблеском», Гунджи испытывал жалость по поводу того, что его башка такая крепкая. Мысли подобного рода сами по себе были опасным признаком. «Но вчера ничего такого не было, — промелькнувшая мысль заглушила крики, и Гунджи выдохнул с облегчением. — «Проблесков» не было. Что я делал вчера?» Он не мог вспомнить. Неподалеку от Тамы валялся нож. Ничего особенного. В Тошиме таких много. Таму убили этим? Гунджи подобрал нож, рассматривая. Да, кажется, этим. Тесак как тесак. В их со стариком комнате такой торчал в столешнице. Они иногда резали им мясо — когда старик начинал ерепениться и доказывать, что после багнаков мясо отдает мертвечиной. Наглый поклеп. Гунджи всегда чистил оружие. «Это мясо, которое мы жрем, а не которое загоняем! — доказывал старик, и переубедить его было невозможно. Он упирался редко, но метко. — И резать его нужно ножом, чтоб тебя! Это — нож для мяса, для мя-са!» В конце концов, он даже выцарапал на рукоятке свое «для мяса». Будто это означало, что Гунджи теперь будет нарезать мясо ножом. Вот ведь забавно — на этом ноже тоже, кажется, была какая-то надпись. Гунджи плохо помнил то время, когда он учился в школе. Кажется, это были не лучшие его годы. Он помнил придурка по имени Зенья, с которым они попали в один класс. Одноклассники их сторонились, что было неудивительно — они регулярно пытались уебать друг друга. Школьная психолог от них сбежала при первой же возможности, предварительно выдав всего одно заключение: причиной их постоянных конфликтов является несомненная схожесть. Тогда Гунджи не очень понял, что это значит. Он вообще мало что понял в школе и мало что оттуда вынес. Не был силен он и в чтении иероглифов; кана еще куда ни шло. Впрочем, иероглиф, выцарапанный на рукоятке этого ножа, был достаточно простым. «Для мяса», — прочитал Гунджи. Эта надпись заставила его не на шутку задуматься. Неизвестно, сколько бы он еще думал, но тут совсем рядом послышался истошный вопль. Посмотрев в сторону, откуда этот вопль доносился, Гунджи увидел папочку. Неофициальный глава синдиката «Вискио» по прозвищу Арбитро стоял, схватившись за голову, его взгляд последовательно перемещался с Гунджи на мертвого Таму и обратно. «А это мог быть я, — мысленно отметил Гунджи. — Я вполне мог убить Таму. Вспомнить бы, играл ли я с ним вчера…» На крик папочки прибежал парень с синими волосами. Как его там звали… заместитель хренов. — Ты… ты! — папочка ткнул в Гунджи пальцем. Это было невежливо. — Ты убил Кау! «Это мог быть и не я». И вправду, Тама, которого старик называл Почи, а папочка невесть почему звал Кау, многим успел надоесть. Тот же Шикити глядел на него волком, раз за разом повторяя, что подобное существо оскорбляет его самим своим присутствием. Вполне в духе Шикити прирезать Таму. Кто их разберет, питомцев, вечно между собой собачатся… Последняя мысль показалась Гунджи очень смешной, и он захохотал. Стало легко-легко, а проклятый детский плач, наконец, стих. — Взять его! — приказал папочка набежавшей охране. Как быстро. А не сам ли папочка прибил свою домашнюю зверушку? В конце концов, он частенько ее придушивал — они со стариком видели… О, старик. Это мог быть старик. «Но лучше, — подумал Гунджи, бросая нож и не теряя времени на дальнейшие раздумья, — если бы это был я». *** Кейске был сильнее. Акира никогда не считал себя слабаком, но не думал, что ему нечего противопоставить другу детства; в Тошиме он вообще частенько не мог никому ничего противопоставить. Он находился здесь несколько суток, и за это время его уже два раза чуть не убили. Спасали только странные свойства собственной крови; а Кейске… С Кейске он повел себя глупо. Сорвался. Нельзя было этого делать. Он хотел как лучше; он всегда хотел как лучше, но был слишком перепуган, чтобы думать. Он не мог отрицать собственный страх. Тошима казалась ему ожившим кошмаром, квинтэссенцией того, на что в обычной жизни он бы никогда не обратил внимания. Он вряд ли бы поверил, что такое вообще существует. Акира не мог назвать свою жизнь легкой и безоблачной; бои в Bl@ster не тянули на шуточные. И все же это были не те бои. Там была цель — победить. Здесь цели не было. Никто из людей, явившихся в Тошиму, не хотел на самом деле сразить Иль Ре. Вряд ли хоть у кого-то хватило бы сил до него добраться, и чем дальше, тем вернее сам Акира понимал: он тоже не сможет. Он променял тюрьму на Тошиму и не мог сказать, будто что-то от этого выгадал. Все то, что он видел в обычной жизни, в Тошиме присутствовало в гораздо большей концентрации. Больше крови. Больше насилия. Больше темного, неконтролируемого; но и светлого было больше. Акира вспомнил улыбку Рина, молчаливое поощрение Мотоми, поддержку Кейске. Он не сумел оценить эту поддержку. Сначала он пытался избавиться от Кейске, потом, когда самого трясло от пережитого стресса, — не смог сдержаться. Это он был виноват в том, что случилось. Смерть того парня, Такеру, и всех людей в клубе… Это он был виноват. Он понятия не имел, как все исправить. Он даже в бою был слабее, чем Кейске; нет, не так. Он не мог заставить себя драться по-настоящему. До сих пор не мог поверить. Определенно, ему было не место в Тошиме. Кейске говорил странные вещи — о приятном запахе, о насилии, которое на самом деле нравится Акире, о том, что он стал сильнее и не может дождаться момента, чтобы увидеть Акиру в слезах. Акира слушал. Драться он уже не мог; корчась у ног Кейске, он протянул руку к своему ножу… Друг детства услужливо на эту самую руку наступил. — Вставай, — посоветовал Кейске, одним рывком вздергивая Акиру на ноги. — Если я просто убью тебя, будет неинтересно. Он собирался сказать что-то еще, но не успел, потому что в следующий момент из-за угла вылетел мужик, Акире смутно знакомый. Каратель. Рин еще называл его Гунджи. Точно, Гунджи. Эти багнаки ни с чем не перепутать. Промелькнуло и исчезло воспоминание о том, как они с Такеру дружно драпали от карателей; сейчас драпать было некуда, потому что Кейске… — Киса! — при виде Кейске и Акиры Гунджи широко улыбнулся — будто ему только что сделали подарок. — А ну, пусти! Кейске, кажется, растерялся; Гунджи воспользовался этим, чтобы схватить Акиру за руку, чуть его без той самой руки не оставив (багнаки были при нем), и бодро рвануть в сторону. Акира не сразу понял, что случилось, а когда понял, из-за поворота показалась целая орава мужчин в белых масках. В особняке Арбитро таких, помнится, хватало. Что удивительнее всего, в руках у мужчин были пистолеты. И, кажется, они собирались воспользоваться огнестрельным оружием, нарушая правила Игуры. — Кейске! — крикнул Акира, но друг его не слышал, всецело переключив внимание на, предположительно, охранников Арбитро. Кажется, они ему еще во время визита в особняк не понравились. — Сюда! — Гунджи потащил Акиру в какой-то переулок, и о дальнейшем развитии событий можно было судить только по звукам. Впрочем, Акира даже не сразу понял, что это за звуки. Бежать было тяжело, сердце гулко бухало в ребра, и Акира подумал — наверняка пара этих самых ребер сломана. Слишком уж часто его били за последнюю пару суток. Но Гунджи несся с невероятной скоростью, и тормозить ради всяких болезных не собирался. Когда Акира пришел к выводу, что, если он немедленно не вырвется, то просто умрет во время бега, Гунджи остановился. Акира освободился — Гунджи даже не думал его удерживать — и прислонился к стене ближайшего дома, пытаясь отдышаться. Звуки выстрелов и последовавших за ними диких воплей, которые он слышал, пока они бежали, окончательно отдалились и смолкли. Ни Гунджи, ни Акиру никто не преследовал. Ни мужчины в масках и с пистолетами, ни… Кейске. — А ты себе врага что надо нашел, киса, — заметил каратель, будто подслушав мысли Акиры. В обычной ситуации Акира не стал бы отвечать, но в Тошиме, похоже, не было и не могло быть ничего обычного. — …Это мой друг. — Ха-а? — Друг, — повторил Акира. Он знал, что должен был беспокоиться об оставшемся позади Кейске; он и правда беспокоился. Но совсем не о том, что мужчины в масках убьют Кейске, — о том, что теперь за ним начнется полномасштабная охота. К этому давно шло, вообще-то. Вряд ли организация «Вискио» могла оставить безнаказанным нападение на клуб, расположенный в нейтральной зоне. Неимоверным усилием Акира отлепился от стены. С каждой секундой оставалось все меньше шансов спасти Кейске. Если он не хотел, чтобы его друга начали преследовать, следовало вернуться и закончить разговор. Попытаться убедить Кейске — еще раз. Акира успел сделать шаг назад, прежде чем чужая рука удержала его за предплечье. Почувствовав резкий рывок, Акира недоуменно обернулся. Не слишком поспешно, впрочем — заработать рану от багнаков на удерживавшей его руке Акире не улыбалось. — Куда собрался, киса? — протянул Гунджи. Он выглядел совершенно беззаботным — будто не за ним какое-то время назад гнались мужчины из «Вискио». Впрочем, он и тогда выглядел достаточно спокойным, будто играл с товарищами в догонялки. И бесшабашным. А уж то, что он, игнорируя отвлекшегося от драки Кейске, сцапал его оппонента — Акиру, — и потащил за собой, и говорить не приходилось. — Пусти, — на этот раз Акира вырвал руку, — я должен вернуться. — Разве в Игуре не каждый сам за себя? — приподнял брови каратель. — Какого черта ты вмешался, — высказался Акира, — если каждый сам за себя. — Твои жетоны не понравились Таме, — сообщил Гунджи и неожиданно визгливо рассмеялся. — Ты нарушитель, а, киса? Наруши-и-итель. — Ты тоже, — Акира попятился. — Они же не просто так за тобой гнались. — Я убил Таму, — согласился Гунджи. — Папочке это не понравилось. Может, вчера у меня был «проблеск»? — он снова рассмеялся, и Акира подумал, что надо бежать. Бежать не получалось. Он слишком вымотался и мог разве что идти; но Гунджи, похоже, не желал его отпускать. Во второй раз он придержал Акиру за плечо грубее. — Там мой друг, и он в беде, — Акире казалось, что он объясняет общеизвестные истины. — Я должен ему помочь. — С такими друзьями и врагов не надо, — глубокомысленно заметил каратель. — Старик, во всяком случае, не разрешил бы кому-то встревать в наши разборки! А этот разрешил. Значит, ты ему не друг! Акира не мог постичь диковинную логику Гунджи (при условии, что та вообще существовала), не горел желанием общаться с Гунджи и не верил ему ни на грош. Он попытался вырваться снова. — Непослушная киса, — пропел Гунджи. Акиру накрыло волной ужаса. Он понял, что так легко освободиться не удастся. — Совсем-совсем непослушная, — Гунджи отпустил Акиру только для того, чтобы в следующий миг нанести удар. Мир погрузился в темноту. *** У кисы на губах была кровь. Знакомое и от этого не менее будоражащее зрелище. Да, хорошенько его сегодня отделали. Жалко, что не сам Гунджи. Пока он глазел на мертвого Таму, его киса досталась какому-то недодругу. Хорошо, что досталась еще не совсем — Гунджи знал, куда бить, чтобы отключить добычу. Ведь не всегда удобно разделывать ее на улице, бывает так, что это лучше делать в более подходящей обстановке. Особенно если добыча вот такая… симпатичная. Приятно пахнущая. Хорошая киса, хорошая… Некоторых кис, которых он ловил, потом приходилось отдавать папочке. Папочка их портил. Они все становились как Тама, немые и не красные. А Гунджи таких не любил. Он любил, когда кисы красные… от крови. И когда они кричат. Этот «киса» не кричал. Он просто потерял сознание — как те кисы, которых Гунджи приволакивал папочке. Гунджи ведь знал, куда нужно бить. Сначала он просто убивал, но потом старик сказал, что так нельзя. И вправду — кому нужно, чтобы папочка рассердился? А папочка рассердился. Папочка был вне себя от ярости, когда нашел мертвого Таму, и когда Гунджи покрошил часть его личной охраны, попутно сшибая чертовы статуи, которые ему никогда не нравились. Особняк Арбитро был немаленьким, и Гунджи думал, что оторваться ему удастся. Ему бы, скорее всего, удалось… кабы не рука, сцапавшая его за шиворот и втянувшая за дверь, мимо которой он как раз пробегал. Дверь захлопнулась, чуть не прищемив Гунджи нос, преследователи протопали мимо, а старик — конечно, это был он — высказал все, что думает по поводу Гунджи. Правда, трубой, как обычно, не ударил. Ему пришлось повторить несколько раз, прежде чем Гунджи хотя бы приблизительно понял, что старик имеет в виду. Очень приблизительно. Пойми он как следует — не заблудился бы. А стоило заблудиться — и за ним немедленно увязались эти самые охранники. Всех даже ему было не перебить. Старик говорил что-то о том, где можно встретиться… Да, говорил. Если бы еще Гунджи запомнил. Он пытался вспомнить, пока затаскивал свою кису в ближайшее пустующее помещение. Кажется, раньше это был зоомагазин — под потолком до сих пор болталось несколько клеток для птиц. Вполне подходящее место, чтобы приручить нового питомца. Гунджи не задумывался, зачем ему, собственно говоря, этот питомец сдался. Особенно сейчас, когда следует спасаться от погони, а еще лучше — поднапрячься и таки вспомнить слова старика Киривара. Но Гунджи вообще никогда не задумывался над смыслом того, что делал. Не было его, никакого смысла, только темный азарт; хочу — и делаю. Те, кто поступал иначе, казались Гунджи полными придурками. Да и потом, он чувствовал ответственность за кису. Он вырвал его у нехорошего парня… значит, теперь должен был хорошенько о нем позаботиться. Сделать его красным и кричащим? Сбросив свое приобретение с плеч на пол, Гунджи задумался. Киса даже не пошевелился, и Гунджи посетила еще одна мысль: он мог перестараться. Он же, наверное, перестарался с Тамой, не зря его теперь все ищут. А если он перестарался, это значит, что киса мертв. Гунджи вздрогнул. Он видел перед собой парня лет восемнадцати, безжизненно лежавшего на нечистом полу; он видел Таму с перерезанной глоткой в особняке, на каменных плитах, в луже крови. И вместе с этим он видел что-то еще. «Не надо!» …комок меха, слипшийся от крови. «Нет, пожалуйста!» Оскаленные зубы. Окостеневший оскал; и нескольких зубов не хватает. «Нет! Не делай этого! Только не Тама!» А она носит туфли на высоких каблуках. У нее красивые ноги, он знает. Она самая красивая. Он повторяет это раз за разом; она говорит, что ее красота стоит жертв, что он плохо ведет себя в школе, что слишком много дерется. Она заставляет его положить руку на стол и зажать спички между пальцами, а потом зажигает, все разом, и говорит, что убьет его, если он попробует дернуться или убрать руки, или выронит спички, хоть одну из них. Она говорит это так обыденно и непринужденно, что он верит. Он знает, что она умеет убивать. Папа умеет тоже. Только папа работает. Его никогда нет дома. А ей работать не нужно. Она сидит с Гунджи… дома… или уходит развлекаться. В шкатулке на шкафу она хранит свои трофеи и иногда показывает их Гунджи, разрешает трогать. Она рассказывает, что отрезала «той шлюхе» палец вместе с этим кольцом, потому что иначе не могла его снять, а шлюха орала, пока не замолкла навсегда; или что вот эта цепочка оплавилась, ведь в городе был пожар, и она сняла цепочку с лежалого трупа. Мало какие из ее трофеев сняты с мертвых, тем более, не ею убитых. В основном — с живых. Папа не знает о шкатулке. С папой она улыбается и кажется совсем другой; Гунджи прячет перебинтованные руки за спину, чтобы папа не заметил, но тот все равно замечает. «Ах, это? Он обжегся, когда ставил на плиту чайник. Он та-а-акой неуклюжий! Мы могли бы взять из приюта другого ребенка». «Не слушаешься маму?» — папа хмурит брови, и Гунджи становится страшно. Он пытается заверить, что нет, конечно же, слушается… «Тебя мог никто не выбрать, — добавляет папа будто бы не всерьез. — Радуйся, что мы тебя взяли. Мы тебя воспитываем. Будь послушным, иначе мы тебя бросим». Гунджи совсем не хочется, чтобы его бросали, и он обещает быть послушным. А потом находит на улице котенка. Это маленький, дрожащий комок шерсти и нервов, он похож на самого Гунджи, но не так, как тот противный Зенья, о схожести с которым говорила психолог. Котенок брошен — так же, как и сам Гунджи. Его могут скоро бросить… перестать любить. Как этого котенка. Гунджи не может ничего сделать, чтобы его не бросили. Он не понимает, что такое быть послушным. Он выдерживает каждый раз, когда она зажигает те спички, и, наверное, ей это надоело. Теперь она бьет его ногами, а ожоги на руках потрескались, и из них сочится сукровица; Гунджи кажется, что он видит собственное поджаренное мясо, его мутит и одновременно рот наполняется слюной: он не всегда может найти еду на улице, а из холодильника есть она ему разрешает только тогда, когда папа дома. Или после очередного наказания. Тогда она всегда очень нежная, она раздевает его и мажет какими-то кремами; ему становится дурно от искусственного цветочного запаха, а она кормит его кашами и улыбается: «Мой мальчик». Гунджи ничего не может сделать со всем этим, но он может взять этого котенка — себе. Устроить ему убежище… приносить еду. Гунджи так и поступает. В скором времени котенок начинает его узнавать; тогда Гунджи и называет его Тама. Они ходят по улицам вместе и никого не боятся. Им хорошо. Им легко. Они ищут себе добычу. Гунджи больше не боится, что его бросят, даже когда она бьет его носком туфли в лицо и ломает нос одним ударом; он не боится, он не сжимается в комок и не хнычет, потому что у него есть Тама. Тама его не бросит. И он тоже не оставит Таму. Однажды он не находит Таму на привычном месте. Гунджи видит его, когда приходит домой. Она держит Таму за шкирку; котенок кричит, а с ее рук стекает кровь — они расцарапаны. «Это твое?» — спрашивает она брезгливо. «Нет! — он понимает сразу. — Только не Тама… Только не Таму!» Потом он слышит глухой стук. Или треск. Кровь брызжет ему в лицо — кровь Тамы. Стена тоже в крови. А Тама лежит на полу, только это уже не Тама. В нем теперь чего-то нет. Его шерсть слиплась от крови… Она длинно выдыхает и распахивает халат: «Хороший мальчик». Под халатом у нее нет ничего, и Гунджи пятится… пятится… пока не… «Не надо!» …Детский крик бил в уши, одновременно пугая и завораживая; больше не хотелось оглохнуть. Гунджи посмотрел на кису, который лежал перед ним. Можно ведь обойтись и без багнаков. Просто бить его ногами, и пусть кричит. Неважно, что он не шевелится. Если он еще не умер, кровь будет… Плохая киса. Гунджи наклонился над своей сегодняшней добычей — и слизнул подсыхающую кровь с безвольных губ. *** Проснувшись, Акира не сразу понял, где он. Какое-то помещение. Под потолком — птичьи клетки. «Зоомагазин», — Акира сел. Тело ныло, но боль была вполне терпимой. В конце концов, его и раньше неоднократно били… Вспомнив о карателе, которому принадлежал последний удар, Акира принялся оглядываться. Того нигде в обозримом пространстве не наблюдалось. Акира потянулся к ножнам, но ножа на месте не было. Он обронил его, когда дрался с Кейске. Кейске. Его следует найти, и как можно скорее. Поднявшись, Акира почувствовал секундную слабость; потом она схлынула, и он на твердых ногах вышел из зоомагазина. Он не вполне представлял, куда теперь следует направляться. Можно было поискать Мотоми или Рина… но разве они могли подсказать, где найти Кейске? Пока Акира стоял и размышлял, из-за поворота послышались приближающиеся голоса. — Арбитро коньки отбросил, — сказал один из обладателей этих голосов. — Что, правда? — реакция его собеседника была и вполовину не такой яркой, как реакция Акиры. Он прекрасно понимал, что со смертью Арбитро на порядке в Игуре можно поставить жирный крест. — Каратели совсем с катушек слетели. Бешеные псы набросились на своего хозяина. Сначала страхолюдину эту уложили, которую иногда с собой таскали, потом самого Арбитро. «Каратели убили Ину? Так вот почему Гунджи вчера убегал от охраны…» — И что же теперь будет с «Вискио»? — Да ничего не изменится. У Арбитро был заместитель, как и положено. Теперь он будет принимать новичков и заниматься прочим дерьмом. Это показалось Акире подозрительным. — Вроде торговли рабами, а? — Хм… — Да ну, ты сам говорил, что хотел бы купить одного! Голоса приближались, и Акира решил, что не хочет знакомиться ближе с их обладателями. Как показывал плачевный опыт, любители рабов непременно на него велись, а он и отбиться-то толком не мог. Вопрос с выбором направления отпал — Акира двинулся куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. Какое-то время он шел, гадая, можно ли заблудиться в Тошиме и умереть от голода, и не станет ли он первым таким заблудившимся; а потом Акира чуть было не наткнулся на зловещую фигуру в черном, уж больно внезапно выросшую у него на пути. «Шики», — промелькнула обреченная мысль. Как некстати он потерял нож! Нужно было бежать, но, судя по взгляду Шики, ничем хорошим бы попытка к бегству не окончилась. — Опять ты, — констатировал Шики отрешенно. — Мелкая рыбешка всегда путается под ногами. Акира отступил на шаг. Шики потянул катану из ножен: — Хочешь умереть? Если таково твое желание — я его исполню. Где-то Акира уже это слышал. — Шикити! Вот ты где! — раздался совсем рядом ликующий голос. — Поиграй со мной, Шикити! — Бешеный пес, — Шики живо забыл об Акире и обернулся навстречу Гунджи, который, похоже, ушел не так далеко, как думал Акира. — Пес, загрызший собственность хозяина… «Что же это за место такое, Тошима? Куда не пойдешь — обязательно наткнешься на психованного убийцу, и все как на подбор, один другого лучше!» Мысль о том, что наиболее психованным из всей этой разномастной братии был его друг детства, Акира подавил. Нужно было оставить Шики и Гунджи драться, тем более что им это дело явно нравилось, а самому топать искать Кейске. — А… так нечестно, Шикити, — пока Акира думал о Кейске, у Гунджи появилась существенная проблема. Он остался без багнаков. То ли дело было в коронном ударе Шики, то ли сталь нынче пошла плохая — в общем, на руках Гунджи остались малосимпатичные обрезки. Шики презрительно ухмылялся. «Да-а, нужно идти искать Кейске, — Акира не сомневался, что после Гунджи Шики возьмется за него. — Пока еще не стало слишком поздно». Для Гунджи уже, похоже, было поздно. Шики эффектно занес катану… и тут же ее опустил. После чего красные глаза зажглись едва ли не маниакальным блеском. Акира проследил направление взгляда Шики — и вздохнул. Что ж, хотя бы искать Кейске теперь не нужно было. — Мусор, — в голосе Шики появилась нехорошая задумчивость. Похоже, он и правда не любил тех, кто принимал лайн. — Бежим, — Гунджи успел отползти и даже встать, и уже знакомым жестом схватил Акиру за руку. На этот раз Акира поддаваться не собирался. Как он мог во второй раз бросить друга, да еще и наедине с ночным ужасом всея Тошимы? Правда, и помочь он ничем не мог. Ни Кейске, ни Шики — неизвестно, кому из них больше требовалась помощь, потому что, судя по взгляду Кейске, Шики ему тоже не понравился. — Никуда я не… — Акира и моргнуть не успел; его перебросили через плечо, как мешок с картошкой. Все-таки тридцатисантиметровая разница в росте и невесть какая — в физической силе давала Гунджи очевидные преимущества. Акира честно пытался запомнить все повороты, пока Гунджи бежал, но, в конце концов, сбился и, окончательно замороченный, только чуть пошатнулся, когда его поставили на землю. — Мы убежали, киса, — Гунджи констатировал очевидное, улыбаясь до ушей. Ему, кажется, было очень весело. — Почему ты защитил меня? — Гунджи больно уж кстати окликнул Шики. Это показалось Акире подозрительным и, кажется, он не ошибся: — Я подумал, что неплохо бы заполучить себе трофей! — Тро… фей? — Да, киса, теперь ты — мой трофей! — Я принадлежу только себе, — сурово возразил Акира. — Я — не твой трофей. Гунджи изменился в лице. Теперь он не был похож на забавляющегося ребенка; в глазах под сбившейся светлой челкой появился сумасшедший блеск: — Никто не принадлежит только себе! — Пусти! — Гунджи припечатал Акиру к стенке, что последнего, разумеется, не устроило. — Она собирала трофеи, — выдохнул Гунджи, — она говорила, что и я — ее трофей. Самый лучший трофей, потому что живой. Она делала со мной все! Все, что хотела. Она убила Таму. А я ушел на войну. И не помню, что с ней случилось. Я не помню, что с ней случилось! В последнее время Акире до странного часто приходилось общаться с психами. Преимущественно они пугали его и одновременно вызывали в нем отрицание, почти отвращение; ему нечего было им противопоставить. В безумной Тошиме он чувствовал себя белой вороной: сам он не успел стать безумным. Горячечные откровения Гунджи неожиданно вызвали в Акире сочувствие. Он еще не встречал ранимых детей сильнее и выше себя. — Эй, — Акира осторожно похлопал карателя по спине, — ты в порядке? Гунджи одарил его неожиданно жестким взглядом: — Никто не принадлежит себе. Все мы… чьи-то питомцы. Акире стало жутко. *** Он сопротивлялся отчаянно, но, хотя они оба были измотаны, Гунджи все равно оказался сильнее. Сначала их молчаливая потасовка, со стороны, наверное, напоминавшая бессмысленную возню, происходила на улице; потом Гунджи втолкнул свою кису в очередное заброшенное помещение. Зоомагазин подошел бы лучше, но Гунджи все устраивало и так. Он больше не хотел сделать кису красным и кричащим. Так сделала когда-то она. С Тамой. Он не знал, кто сделал похожее с Тамой папочки — может, он, а может, и не он. Сегодня он снова видел в Тошиме охранников. Они искали его по приказу заместителя Арбитро. Может, Шикити тоже… Нет, Шикити никогда не слушал приказов. Глядя, как Шикити замахивается, собираясь убить кису, Гунджи вспомнил то, что видел когда-то: кошачий трупик и обнаженное женское тело. Да. Он помнил ее тело и сейчас, а вот лицо забыл напрочь. И цвет волос. Его приемная мать — какой она была? Он помнил только тело. Она избивала его ремнем и говорила, что он грязный, а сама извивалась на его члене. Это она была грязной. А ему не повезло стать ее трофеем. Его спасла война. Мелкий конфликт, но его мобилизовали. Ему повезло. А там он встретил старика. Там… Он не помнил многих вещей. Может, он и ее убил? Не только Таму папочки? Все Тамы, все дорогие существа умирают — кто сказал, что не умирают и их хозяева? Они должны жить. Он должен жить, его киса. И Гунджи не собирается избивать его ремнем или называть грязным. Он не такой, как она. Он просто… приласкает. Киса не хотел, чтобы его ласкали, и Гунджи пришлось размотать обмотки на руках, чтобы связать ими чужие руки. — Что это? — киса, кажется, отвлекся от собственных переживаний. Увидел следы от ожогов. — Она прижигала мне руки, — Гунджи пожал плечами. — Втыкала спички между пальцами… Ничего особенного. Тебя никогда не наказывали родители, киса? — Не так, — выдавил тот. — Просто… били. И я ушел. — Ты ушел? — Гунджи засмеялся. — Тебе показалось. Ты никуда не делся. Понимаешь, всюду… одно и то же. Одно и то же… — он расстегнул молнию на джинсах кисы. Тот вздрогнул. Кажется, он только сейчас в полной мере осознал, к чему все идет. — Х-ха, — когда Гунджи накрыл рукой пока еще мягкий член, киса вздрогнул. И явно не от ужаса. Гунджи поймал его испуганный, почти панический взгляд. — Тебе нравится драться, — заключил Гунджи с усмешкой. — Мне тоже нравилось… Она меня за это наказывала. Но когда она просто трогала… Или наносила мази… Мне было хорошо и плохо. Но больше хорошо. — Прекрати, — сказал киса сквозь плотно сжатые зубы. Гунджи покачал головой: — Нет. *** Гунджи изнасиловала женщина. Акира не так-то часто слышал подобные вещи; насиловать было прерогативой мужчин. Впрочем, как и просто избивать. Женщины были изощреннее. Неудивительно, что Гунджи стал карателем. Акира мог его в чем-то понять, и это пугало; собственная реакция на прикосновения Гунджи пугала его еще больше. Он никогда не думал о сексе с кем-либо, не понимал, зачем это нужно, и проснувшиеся желания заставляли чувствовать себя не в своей тарелке. А под бинтами Гунджи были шрамы от ожогов. Интересно, что ему довелось пережить? От чего он мог почувствовать себя не в своей тарелке? — Тогда развяжи мне руки, — потребовал Акира. — Если не хочешь поступать, как она. Эти слова, казалось, заставили Гунджи удивиться. — Развязать кисе руки? Зачем? Впрочем, чуть позже он понял. *** То, что он проснулся в одиночестве, Акиру нимало не удивило. Его удивило собственное вчерашнее поведение. Он испытывал не самое приятное чувство — жгучий стыд. Стыд дополняли не самые приятные ощущения; поясница ныла, и Акира поклялся, что, если еще когда-нибудь вздумает заниматься сексом на бетонном полу, то хотя бы матрас с собой прихватит. Впрочем, секс оказался не такой уж неприятной вещью, как Акира думал. Но размышлять об этом не следовало. Следовало одеться, привести себя в порядок и поискать, наконец, Кейске. Выполнив первые два пункта, Акира увидел перед собой человека в бежевом. Только что никакого человека рядом не было — и вот он, пожалуйста. Акира отскочил в сторону, но опасности, кажется, не было. Незнакомый человек протянул ему его собственный потерянный нож рукоятью вперед: — Возьми. Тогда Акира вспомнил, что уже видел этого человека раньше. Давным-давно… — Это обещание. Пойдем. — Куда? — спросил Акира, возвращая нож в ножны. — Ты узнаешь все… о своей крови. *** Эмму Акира узнал сразу. Именно с ее легкой руки он угодил в Тошиму. Рядом с Эммой предсказуемо обнаружился Гвен. Акира так и не понял, почему Эмма захотела убить человека в бежевом, которого она называла Нано. Хотя его кровь обладала странными свойствами, как и кровь самого Акиры, Эмма хотела убить его по какой-то другой причине. По какой — Акира не понял. Тем более что убить Нано Эмма все равно не успела — на встречу явился Шики, которого Нано, похоже ждал. Вместе с Шики пришел молодой человек с синими волосами, которого Акира видел впервые, и пара мужчин в масках. — Аоба, — вырвалось у Эммы при взгляде на спутника Шики. — Что… Шики посмотрел на своего сопровождаемого как-то косо. — Откуда она тебя знает? Акира моргнул. Он не ожидал от Шики такого нормального, почти человеческого обращения. Впрочем, долго оно не продлилось. — Ты из CFC, — Шики сделал собственные выводы. — Ты убил то отвратительное существо, избавился от карателей и уничтожил Арбитро… Совсем не для того, чтобы сделать меня новым главой синдиката. Ты — предатель. — Замолчи, — скомандовал Аоба, как его назвала Эмма. Акира моргнул вторично, потому что Шики послушался. — Убей его. Акира понятия не имел, чем успел не угодить этому Аобе с нехорошо прищуренными желтыми глазами, но указал Аоба именно на него. А Шики двинулся исполнять приказ с таким видом, будто только об этом и мечтал. Вслед за этим произошло сразу несколько событий. Эмма выстрелила, но не в Нано, а в Аобу. Гвен двумя выстрелами покончил с мужчинами в масках. Нано заступил дорогу Шики, и, судя по последующим маханиям, собрался неплохо поразвлечься. — Не один беглый экземпляр, так второй, — Эмма опустила пистолет. — Ладно, это лучше, чем ничего. Гвен, подгони машину. У нас есть три часа, прежде чем он очнется. Я всадила в него хорошую дозу снотворного… Только теперь Акира понял, что пистолет у нее стреляет усыпляющими иглами. Модель для усмирения особо буйных животных. — А этого брать будем? — Гвен указал взглядом на Акиру. — Не сметь обижать мою кису! — Акира не знал, где Гунджи до этого прятался, но появился он крайне не вовремя. Акира и сам бы мог за себя постоять. И вообще, ему нужно было найти Кейске. — Черт с ним, — веско сказала Эмма. — У нас уже один в синей спецовке в кузове валяется… с усиленным восприятием лайна. Прежде чем до Акиры дошло, Гунджи уже в третий раз за последнюю неделю потащил его подальше от места основной заварухи. И впрямь, оставаться здесь дольше было опасно. Шики и Нано разошлись не на шутку, ближайшие небоскребы могли заметно пострадать, а люди, оказавшиеся неподалеку, рисковали быть задавленными насмерть. — Я наконец вспомнил, куда мне сказал идти старик! — вдохновенно сказал Гунджи, пока они куда-то шли. — Он сам еще в первый день выбрался, а я заблудился. Только сегодня понял, куда идти. А там… старик сказал, что знает, где искать моего брата, с которым мы росли в разных приютах. Ты прикинь, киса? У меня, оказывается, есть брат! Акира прикинуть не мог. И не вполне понимал, что вообще делает. Ему нужно было спасать Кейске… Или Эмму с Гвеном. Да, что-то подсказывало Акире — Кейске не пропадет. *** Уже в туннеле, ведущим из Тошимы, который в один прекрасный момент вздумал затрястись так, что Акира испугался — обвалится, ему пришло в голову вторично поинтересоваться, за каким фигом, собственно, Гунджи его вытаскивает. Ответ бывшего карателя был на удивление красноречив: — Ты же мой трофей… Акира.