Братишка

Майкрофт, собирайся! Время пришло! Из своей комнаты вышел мальчик лет семи, с аккуратно причёсанными волосами и искренним недоумением на лице. Это произошло. Нет, это происходит. У него родился брат. Когда несколько месяцев назад мистер и миссис Холмс торжественно объявили своему сыну, что скоро у него будет братик, они, вероятно, ожидали от него если не буйной радости, то хотя бы восхищения. Однако мальчик, услышав эту прекрасную (по их мнению) новость, вежливо поблагодарив за извещение, слишком потрясённый, чтобы что-либо говорить (по их мнению) ушёл в свою комнату. Откровенно говоря, Майкрофт Холмс не был ни обрадован, ни восхищён. Усевшись за свой письменный стол и стиснув в руках свою обожаемую энциклопедию, он попытался логически для себя объяснить: что вообще происходит? Странное поведение, в общем-то несвойственное матери, он заметил уже давно, но решил не любопытствовать. Он предполагал, что она больна, или что-то в этом роде, а потому тайком проверял лекарства в аптечке, пытаясь таким образом найти объяснение своим предположениям. А теперь выясняется, что в их семье скоро появится ещё один сын? Значит, рассуждая логически, приходим к выводу, что он не справляется со своими обязанностями ребёнка? Не оправдывает возложенных на него надежд? Единственное разумное объяснение. Так ведь? Однако взрослые – чрезвычайно странный народ, а потому, когда Майкрофт самым деловым тоном, какой только мог изобразить, спросил у отца, что он делает неправильно и чем недовольны его родители, раз решили осуществить вторую попытку, тот только расхохотался, потрепал по волосам совершенно сбитого с толку мальчика, и отправил в комнату читать любимую энциклопедию. «Ситуация, прямо скажем, безвыходная» - объявил он своему плюшевому медведю, вернувшись с проваленной операции. «Похоже, это (он весьма правдоподобно изобразил руками оттопыривающийся живот) не лечится. И вот теперь он мчится в кэбе с отцом, чуть дышащим от восторга, и старается осознать ситуацию. Из многочисленных разговоров, поздравлений, и медовых улыбочек всевозможных друзей, знакомых и коллег Майкрофт уяснил для себя одно: о младших братьях нужно заботиться. Очаровательно. Ну и как же ему, интересно, заботиться об этом странном, ничего не понимающем и пускающим слюни существе, которое взрослые называют ребёнком? Да и потом, он наверняка отберёт и поломает его игрушки, распотрошит обожаемые им книги, и (страшно даже подумать) будет покушаться на его сладости…! Не очень-то радужные перспективы. Хорошо родителям, понянчились, покормили, и дело с концом. А ему, Майкрофту Холмсу, заботиться. Погружённый в эти не слишком-то приятные мысли, он и сам не заметил, как машина приехала к роддому. Отец вылетел из кэба пулей, потащив сына за руку. Пробегая по бесконечным коридорам больницы, мальчик думал о том, сколько же ещё восхищенных родителей и озадаченных детей видели эти стены. Сколько ещё криков радости и вздохов печали они слышали? И ещё он думал о брате. Теперь, когда их встреча была так близка, малыш и вовсе представлялся ему кричащим, капризным и пухлым чудовищем, которое будет отравлять ему существование всю оставшуюся жизнь. «Что же делать? Пока я ребёнок, придется терпеть всё это. А потом, когда мне будет 18, уеду в Новую Зеландию и стану учёным-естествоиспытателем. Буду жить один в доме с громадной библиотекой. Уж там-то этот нуждающийся в заботе меня не достанет. Как там его собрались назвать? Шелдон? Шелфри? Во всяком случае как-то по-дурацки, это уж точно…» В палате толпилась куча народу: восхищённые женщины, радостные мужчины… Отовсюду были слышны возгласы умиления, искренние, и не очень, поздравления. А уж как только в этом и без того тесном помещении появились мистер Холмс и «малыш Майки» эти люди ну просто как с ума посходили: радовались, наперебой жали руки отцу, без конца трепали по волосам Майкрофта, приговаривая, что «малыш просто прилестен». Всё это ужасно раздражало младшего, хотя нет, теперь уже среднего Холмса, но он старался не подавать виду. Наконец они добрались до кровати, на которой сидела мать. Она, кажется, была самой искренней в этом сборище, ибо она молчала. Без слов поцеловала в лоб Майкрофта, обняла мужа. На руках у неё был огромный свёрток из пелёнок, лент, и всего прочего, и все восхищённые и умиленные взгляды были устремлены на него. Поздравления и советы заполняли палату со скорость разъярённой лавины, люди толпились, суетились. И вот, наконец, Майкрофт со свёртком на руках оказался в стороне от всей этой суматохи. Странные, чудные взрослые. Собрались здесь по случаю рождения ребёнка, и совершенно забыли о нём самом. Глупо, не правда ли? А мальчик со свёртком на руках наконец, сделав глубокий вдох, решился на то, чего боялся всё это время. Он, чуть зажмурившись, чтобы не передумать, и попутно вспомнив все ужасы, которые роились в его голове последние несколько месяцев, отбросил уголок простыни, закрывающий лицо младенца. …И тут произошло чудо… Все кошмарные выдумки как по волшебству покинули голову Майкрофта. Перед ним было крохотное, бледное, милое личико. На голове – маленькая, но чёрная, как смоль, кудряшка. И глаза… Его глаза были необыкновенными. Несмотря на невеликий размер эти светло-голубые, пронзительные глазки были широко распахнуты. Они почти с жадностью и с неутолимым любопытством смотрели на мир вокруг, охватывая его. Малыш неумело улыбнулся, увидев потрясённое лицо Майкрофта. И в этот самый момент средний Холмс почувствовал, по-настоящему осознал, что он отныне старший брат. И это маленькое, любопытное чудо теперь под его ответственностью. Он будет о нём заботиться. Что бы ни случилось. Всегда.