Ещё свидимся

— В общем-то, неплохо посидели, — сказал Лакист и глубоко, с наслаждением, вдохнул, втягивая носом прохладный вечерний воздух. — Но саке всё же было маловато, — немного подумав, добавил он. — Разумеется, там же дети, — нравоучительно заметил Марко, поправляя очки. Лакист усмехнулся. — И, похоже, они даже не собираются расходиться. За их спинами не умолкали возмущённые крики, смех, звон посуды и грохот падающей мебели. А, быть может, и тел. Спонтанное собрание продолжалось в духе всё того же весёлого безумства, с которого и началось. Марко с досадой цокнул языком. — Нам пора, Лайсерг! — крикнул он в раздвинутые сёдзе, но ответа не получил: Лайсерг был слишком занят утешением Рюноскэ конфетами. Марко сурово сдвинул брови и решительно направился в дом, на ходу закатывая рукава. — Сколько раз можно повторять, что в такое время ты уже должен спать… — А сколько раз мне приходилось повторять, чтобы ты не засиживался перед телевизором допоздна? — не преминул напомнить Лакист, хватая Марко за ворот рубашки. — Оставь их, это всего лишь дети. Пускай резвятся, пока могут. Марко извернулся, чтобы освободиться от руки, и с раздражением поправил воротник, сердито раздувая ноздри. — Хватит с меня на сегодня воспоминаний. — А ты всё такой же упрямый, Марко, — снисходительно заметил Лакист. — Впрочем, как всегда. Пойдем, что ли, пропустим по стаканчику по старой памяти? *** В кафе «Боб» не подавали алкоголь, только кофе, и Таллим, извинившись, наверное, раз десять, не меньше, очень вежливо выставил припозднившихся посетителей за дверь. В качестве моральной компенсации им достались три бутылки тёплого саке из его личных запасов. — Как подростки, ей-богу, — добродушно рассмеялся Лакист. — Не хватало только пить под забором. — Можно в машине, — без особого энтузиазма предложил Марко, и уже через несколько минут чистый, отполированный до блеска Линкольн Континенталь уносил их по бугристой дороге прочь от кофейни и детских посиделок. На крыше лязгала пустая «железная дева» и тоскливо гремели цепи. Марко крепко сжимал руль и всё ещё хмурился, размышляя, правильно ли он поступил, оставив Жанну и Лайсерга в стане «врага». Он остановил Линкольн у кромки темнеющего леса и включил ближний свет. — Мило, — сказал Лакист, вглядываясь в очертания высоких деревьев. — И безлюдно, — согласился Марко. — Не боишься, что я тебя убью? Марко не ответил, молча порылся в бардачке, выудил первую попавшуюся кассету и поставил в плейер. Из динамиков негромко зазвучал «Прилив» Антонелло Вендити. Лакист тем временем откупорил первую бутылку и протянул её Марко, а сам выбрался из машины, чтобы снять сутану и шляпу. — Ты не из тех, кто станет убивать исподтишка, — небрежно бросил Марко. Он сделал три звучных глотка, вытер рукавом рот и последовал примеру Лакиста: избавился от галстука и расстегнул верхние пуговицы рубашки. — Пожалуй, — отозвался Лакист, возвращаясь на место. Они молча уговорили по одной и теперь неторопливо распивали под Вендити оставшуюся бутылку, по очереди передавая её друг другу. Установившийся порядок нарушил плейер. Он коротко щёлкнул и выключился, оборвав последнюю песню на середине, но ни у кого из них не возникло желания переставить кассету. Ночь выдалась прохладной, тихой и безветренной. Марко, опустив стекло, задумчиво разглядывал беззвёздное небо, похожее на огромную чёрную дыру — как дуло пистолета. Подумать только, ему, человеку, который знал обо всём с самого начала, оказалось во сто крат сложнее принять Истину, чем маленькой девочке или даже Лайсергу. — Ты всё испортил, — сказал он вслух. — Если ты о сегодняшнем разоблачении, то мне давно следовало это сделать. — Нет. Ты всё испортил намного раньше. Марко развернулся в кресле, и линзы очков нехорошо блеснули в свете фар. Лакист лишь равнодушно пожал плечами, медленно отпил саке, подержал во рту, позволяя нагреться, а уж потом проглотил. — В самом деле, возвращался бы ты на Сицилию, Марко, — сказал он. — Твои потуги остановить господина Хао ни к чему хорошему не приведут. Если любишь иллюзии, создай себе ещё одну. — Лакист отодвинул сиденье и вытянул вперёд ноги, насколько хватило пространства. — Поезжай. Сними себе домик у моря и хоть немного поживи спокойно. Сколько там этому свету осталось… — Нет, — упрямо отрезал Марко. — Я всё ещё верю в нашу миссию. — Ты так и не повзрослел, — с сожалением вздохнул Лакист и потрепал его по голове. — Зато ты постарел, — мстительно ответил тот, приглаживая волосы. — Да ну? — удивился Лакист. Он внимательнейшим образом оглядел себя в зеркало бокового вида: ощупал лоб, прорезанный неглубокими морщинами, огладил чёрную, с еле заметной проседью, бороду. Марко снял очки и затолкал в нагрудный карман. — Не хочу видеть тебя таким старым. — Что поделать, никто не молодеет, — развёл руками Лакист. — Сколько тебе сейчас, малыш Марко? Двадцать семь? Тот кивнул. — Надо же… помню. Марко сидел и, подслеповато щурясь, вглядывался в лицо своего наставника, впервые за долгое время не через призму предательства или отравляющей сердце обиды, а спокойно и непредвзято. Он был всё тот же, словно сошедший со старой фотографии у церкви; пусть годы и прибавили ему новых морщин и седых волос, но он по-прежнему оставался крепок и телом, и духом. Его плотные губы вдруг растянулись в тёплую, покровительственную улыбку — и у Марко защемило в груди. Он бездумно ткнулся лбом в плечо Лакиста и судорожно вдохнул будоражащую память смесь запахов: горячего пота, машинного масла и знакомого с детства «Армани». — Ну-ну, малыш Марко, — Лакист легонько похлопал его широкой ладонью по спине. Марко вздрогнул. Стоило ему услышать этот низкий, бархатистый голос над ухом, как по спине побежали мурашки. Одно короткое мгновение — и всё сознание затопило вспышками оживших воспоминаний, которые, как ему раньше казалось, давным-давно стёрлись из памяти. Этот голос, запах, по-отечески успокаивающий жест — ведь когда-то всё это безраздельно принадлежало ему, малышу Марко... Он поднял голову; будто воссоздавая картину из прошлого, перекинул ногу через пассажирское сиденье и устроился у Лакиста на коленях, стараясь не замечать, как приподнялись в немом изумлении его густые брови. Лакист невольно вжался в спинку: Марко находился в опасной близости, неглубоко и часто дышал, и даже в скудном освещении в его глазах угадывался порочный, лихорадочный блеск. Ещё с минуту они медлили, меряясь напряжёнными взглядами, будто сверлили разделявшую их незримую стену, и когда она в мгновение ока рухнула — жадно впились в губы друг друга. Со стороны могло показаться, что даже салон такого «корабля», как Линкольн, был слишком тесен для них — так отчаянно они прижимались телами, обмениваясь терпким алкогольным дыханием и слепо шаря руками по плечам и груди. Лакист запустил пятерню в волосы Марко и, прихватив их у корней, оттянул его от себя, заглядывая в раскрасневшееся лицо. Пьяные глаза бесстыже блестели, а язык вызывающе медленно обводил припухшие от грубого поцелуя губы. — Боже милостивый, — прохрипел Лакист, — как же я грешен. Придерживая Марко за пояс, он вынул ключ из замка зажигания. Фары потухли, стихло мерное гудение мотора, и всё вокруг погрузилось во мрак. — Много-много раз грешны, отец Лакист, — раздался в тишине громкий шёпот Марко. Он обнял Лакиста за шею и накрыл его губы требовательным поцелуем, без позволения проталкивая язык вглубь чужого рта. Лакист в ответ стиснул его ягодицы, рывком прижал к себе, вышибая из лёгких дыхание. Ощущение сильных рук, которые при желании могли бы раздавить его в своих стальных объятиях, сводило Марко с ума. Он трепетал перед ним — своим спасителем, наставником, старым любовником, — вспоминая на уровне рефлексов, как им нравилось раньше. До одури вжимался пахом в пах, наращивая болезненное томление внизу живота, и нетерпеливо тёрся бёдрами о бёдра, членом о член, пока губы Лакиста оставляли пылающие огнём пятна на его шее. Марко очертил дрожащими руками его литые мышцы, погладил твёрдый, рельефный пресс и накрыл ладонью затвердевший член, плотно обтянутый узкими брюками. — Нет, ты не старый, — словно извиняясь, вполголоса проговорил он. Лакист рассмеялся. — Ну, спасибо. Марко на ощупь отстегнул кобуру и кинул на заднее сиденье, дёрнул замок на куртке Лакиста. В тишине, наполненной только порывистым, частым дыханием, звук расстёгиваемой молнии прозвучал до неприличия громко. — Давай, как раньше, — горячо прошептал Марко. Он сгорбился, склонил голову и, прихватив зубами твёрдый сосок, до боли оттянул, заставляя Лакиста выпятить широкую грудь и издать низкий, утробный стон. Занимаясь вторым соском, Марко поглаживал ладонью натянутую до предела ширинку, из которой уже рвалась наружу плоть. Лакист лёгким движением перехватил его руку, быстро расправившись и с ремнём, и с молнией, извлёк свой налитый кровью член. Он источал разогретый и пряный запах, который Марко втягивал через ноздри до тех пор, пока не забил им всё пространство от гортани до сердца. Он не был похож на нежный и свежий запах невинного Лайсерга, у которого за ушами всегда трогательно пахло мылом. И даже на запах Денбата, который в угоду командиру каждый раз заблаговременно готовил себя перед сексом, отчего чаще пах фруктовыми смазками, а не мужчиной. Запах Лакиста был другим — густым, насыщенным, резким и желанным до помутнения рассудка. Марко перегнулся через коробку передач и накрыл губами крупную открытую головку, смакуя её солоноватый вкус, пока Лакист, кряхтя от усердия, стаскивал с себя узкие штаны. Запах только усилился. Марко сжал у основания его член — большой, набухший, весь в выступающих венах — и медленно лизнул ствол языком. Ладонь Лакиста легла ему на голову, ласково перебирая волосы, и Марко блаженно прикрыл глаза, растягивая удовольствие. Он не торопился — брал в рот медленно, посасывал головку, изредка прихватывая зубами, тёрся влажными губами по линии уздечки, а потом заглатывал целиком, заключая упругий ствол в плотное кольцо губ. Марко спустил с себя брюки до колен, и теперь его член впивался в грубый шов боевых шортов, натягивал плотную ткань, а свежий воздух из открытого окна холодил образовавшееся влажное пятно. Очень хотелось помочь себе рукой, но Марко сдерживался: то ли из детского упрямства, то ли из-за приступа мазохизма — ему не хотелось даже думать об этом. Он просто продолжал сосать, наслаждаясь процессом, не останавливаясь, до тех пор, пока губы не онемели, а натужное дыхание Лакиста не заполнило весь салон. — Не выдержу, — тяжело выдохнул он. — Видит Бог, не могу. Марко ослабил хватку, выпуская член изо рта. В былые времена Лакист мог продержаться гораздо дольше, но тогда они предавались греху ночи напролёт, теперь же… Лакист сжал головку в кулаке, явно намереваясь закончить без посторонней помощи. — Только не в Линкольне! — опомнился Марко. Лакист усмехнулся, обхватил его голову руками, насаживая ртом на подрагивающий от возбуждения член, и несколькими быстрыми рывками достиг разрядки. Он хрипло стонал и поминал Бога, накачивая Марко своим семенем, а после — притянул его к себе и мягко, по-отечески заботливо поцеловал в лоб. — Иди назад, — отдышавшись, негромко велел ему Лакист. Марко послушно вылез из машины, по дороге сдирая с себя уже порядком осточертевшие шорты, и улёгся на спину на заднем сиденье. Влажная рубашка липла к телу, соприкасалась с набухшими сосками; прижатый к животу член слабо подрагивал. Марко нетерпеливо поёрзал, потираясь ягодицами о забытую на сиденье сутану. Всё тело ныло в предвкушении и сладком экстазе, по венам разливалось горячее тепло, и даже острая боль показалась ему до невозможности приятной и желанной. Он хмурил брови и кусал губы, принимая в себя крупные, настойчивые пальцы, которые Лакист не без труда проталкивал внутрь. — Не нужно напрягаться, малыш Марко, — говорил он. — Вспомни, как я тебя учил. — Я… помню… — судорожно выдохнул Марко, тужась, чтобы ослабить сопротивление. Марко отчетливо вспомнилось, как в первый раз он долго и стеснительно зажимался, хотя всем своим существом желал принять в себя Лакиста. И как тот гладил его по спине и целовал между лопатками, шептал на ухо такое, от чего останавливалось сердце — хотелось плакать от счастья и вывернуться наизнанку, только бы Лакист был счастлив, только бы ему было хорошо… Те чувства давно ушли, вытравленные обидой и болью предательства, но может быть… Может быть, Марко сумел бы простить. Не так, как прощала Жанна. По-другому. Через силу, стиснув зубы, с тем же внутренним содроганием, с каким он теперь насаживался на горячий, упругий член. Его рука двигалась сама по себе, в неровном темпе надрачивая головку, подстраиваясь под жёсткие и хаотичные толчки, которые с каждым разом заполняли его до предела. Над головой немым укором лязгала скованная цепями «железная дева». Марко не помнил, как всё закончилось. Лакист долго изливался, с низким, почти нечеловеческим хрипом, зачем-то пережимая его член, а Марко мучительно стонал, умирая от желания кончить. Он почти потерялся в этой болезненно пульсирующей черноте, а потом закатил глаза и выгнулся дугой. Его ослепило яркой вспышкой, и он с удивлением понял, что кончает в рот Лакиста, а тот глотает его сперму, как совсем недавно глотал саке — не проронив ни капли, чтобы не запачкать ухоженный салон Линкольна. *** — Признаться, твои шорты порядком меня деморализовали, — сказал Лакист, застегивая последнюю пуговицу сутаны. — Чего не скажешь о твоих штанах, — язвительно ответил Марко. К этому моменту он окончательно привёл себя в порядок: оделся, нацепил очки и даже завязал галстук. — К нашему следующему бою тебе придется придумать что-то поинтереснее. Например, дырявые чулки в сетку… Да, точно, — Марко кивнул сам себе, смакуя выдуманный образ, — с прямым швом позади. Лакист хрипло рассмеялся. — Как скажешь, малыш. Марко пристегнулся и завел машину. — Тебя подкинуть? — предложил он. — Я трезв, как стекло. — Пройдусь, — ответил Лакист, вкладывая библию в нагрудный карман. Он посидел с минуту, поглаживая руками колени, пока Марко пустым взглядом смотрел на освещенные фарами кусты и бездумно барабанил пальцами по рулю. — Не скажу, что рад обстоятельствам нашей встречи… — первым прервал молчание Лакист. — Я тоже, — согласился Марко. — Но посидели неплохо. Лакист усмехнулся и, потрепав Марко по голове, выбрался из машины. Он звучно зевнул и потянулся, похрустев суставами. — Береги себя, малыш Марко. Еще свидимся, — сказал он напоследок, прежде чем шагнуть в темноту.