Рассыпаясь на атомы

«Быть чем-то одним неизбежно означает не быть всем другим, и смутное ощущение этой истины навело людей на мысль о том, что не быть — это больше, чем быть чем-то, что в известном смысле это означает быть всем». Хорхе Луис Борхес

      Девушка в строгом чёрном костюме неспешно шагала мимо домов одного из немногих заброшенных кварталов Токио. Её короткие светлые волосы слегка колыхались в такт постукиванию невысоких каблуков по растресканному асфальту. Несмотря на то, что солнце уже давно скрылось за горизонтом, фонари на придорожных столбах почему-то не горели, и только луна освещала окрестности голубоватым призрачным светом, придавая таинственный блеск заурядной серости старых построек.       Губы девушки скривились в насмешливой ухмылке, и она решительно завернула в узкий проулок, заканчивающийся тупиком. Метрах в двадцати от неё паренёк лет двенадцати, в кровь ободравший кончики пальцев, отчаянно пытался перелезть через двухметровую кирпичную стену. В ту секунду, когда он почувствовал её немое присутствие, острой стрелой отчаянный вопль прорвался сквозь остальные звуки вечернего Токио. Мальчик принялся судорожно барабанить кулаками по высокой стене, тайно надеясь на то, что законы физики смилуются над ним, и непроходимая преграда падёт под напором его воли.       Незнакомка редкими шагами измеряла проулок, всё сокращая и сокращая расстояние. Она остановилась в пяти метрах от паренька, скрестив руки на груди и высоко задрав подбородок. Развернувшись, он посмотрел на неё глазами полными ужаса и сразу же сильнее вжался в холодную кирпичную стену.       — Накадзима Кенто, — внятно выговаривая каждый слог, произнесла девушка, — как уполномоченная СПП по делам людей с биологическими отклонениями, спешу сообщить вам о том, что ваш генетический код был признан непригодным для проживания в современном обществе.       — О чём ты говоришь?! — провизжал мальчик по имени Кенто. — Я ничего не понимаю! Почему ты преследуешь меня?       Сквозь внезапно обрушившуюся оглушающую тишину были слышны лишь прерывистое дыхание парня и громкое, как удары набата, сердцебиение.       — Позвольте мне закончить с формальностями, пожалуйста, — более дружелюбно проговорила незнакомка, не забыв, однако, сделать акцент на последнем слове. — Высший суд постановил, что вы подлежите немедленной ликвидации путём расщепления на атомы без возможности дальнейшего восстановления.       Стоило только последним словам слететь с её уст, и мальчик вновь начал истерично кричать, взывая о помощи.       — Если вы не возражаете, я приступлю к исполнению приговора, — сделав шаг навстречу, сказала девушка.       — Нет! Убирайся! — продолжал кричать Кенто. — Я не сделал ничего плохого!       — В нашем мире, — неторопливо начала она, сделав ещё пару шагов, постепенно сокращая между ними дистанцию, — ошибка не всегда заключается в действии. Например, сейчас тебе придётся ответить за бездействие своих родителей.       Она подошла к нему впритык и нагнулась к его лицу так, что упёрлась своим лбом в его лоб. От неожиданности мальчик замолчал, взглянув застеленными пеленой слез глазами на своего будущего убийцу. Она не вселяла ему страх, но вот её намерения…       — Я не хочу умирать… — тоненьким голоском простонал паренёк.       — Это не больно, — накрыв своими ладонями его дрожащие плечи, прошептала девушка. — Зажги себя «внутренним огнём» и, вспыхнув, как ослепительная звезда, исчезнешь ты.       Не прошло и пары секунд, как физическое тело мальчика полностью дематериализовалось, превратившись в облако невидимого газа. Силы покинули девушку, и, выпрямившись, она стала глядеть в пустоту — ничего не видя, не слыша, не чувствуя — в пустоту, которая только что оттеснила живого человека.       Умирать — не страшно, ведь жить значит умирать. Постепенное приближение к тому моменту, когда жизнедеятельность организма на уровне белковых макромолекул прекратиться, в какой-то степени является смертью. Её не надо бояться, даже если она нагрянет внезапно — лучше воспринять её как ангела, который пожалеет и защитит своим крылом от жестокостей жизни.       Говорят, что смерть освобождает душу. Может ли душа, которая сама по себе является нервно-гормональной активностью мозга, существовать отдельно от тела или же растворение сознания в абсолютной пустоте можно считать освобождением от бренности бытия?       Изолированное восьмиугольное здание оставляло солнечному свету мало шансов пробиться — окон у этого здания не было, и лишь входная дверь изредка впускала пару тёплых лучиков светила. Разумеется, ввиду отсутствия естественного света, в Октагоне день и ночь горели огни люминесцентных ламп. Все помещения в этом огромном здании, которое пусть и возвышалось над землёй только на два этажа, но зато уходило под землю на целых шестнадцать, ослепляли своей белизной.       Каждый человек, впервые оказавшийся в Октагоне, начинал чувствовать себя жертвой топографического кретинизма — это здание было настолько симметричным, что найти нужную дверь (и даже этаж!) было практически невозможно. Стоит добавить, что вход в Октагон был противопоказан тем, кто боялся высоты, так как «сердцевина» здания отсутствовала — любой мог видеть с одного этажа, что происходит на другом — и только побелённые металлические перила отделяли человека от пропасти. Архитекторы, вероятно, решив посмеяться над людьми, которым предстояло работать в данном величественном сооружении, установили на первом (точнее — шестнадцатом под землёй) и на последнем этажах гигантские зеркала, которые затрудняли адекватное восприятие пространства.       Дверь строения распахнулась, и стройная девушка в чёрном костюме, слегка встряхнув своими короткими волосами, которые при свете обрели розоватый оттенок, вошла внутрь. Она, конечно же, не в первый раз посещала это здание — о чём свидетельствовала уверенная и ровная походка. Мимо неё по коридорам ходили туда-сюда люди-муравьи, некоторые в черных костюмах, некоторые — в белых, все они куда-то торопились и неуклюже шагали — будто разучились нормально ходить.       Незнакомка без проблем отыскала нужный кабинет и, предварительно постучав, вошла. Кабинет был весь белый: белые стены, белая мягкая мебель, белый письменный стол, чья поверхность отражала белый свет, находящейся на нём белой лампы. За столом сидела кареглазая блондинка лет тридцати пяти, в не менее белоснежном костюме. В руках она держала стеклянный шар, полностью поглотивший её внимание. Казалось, чёрное пятно, образовавшееся в центре её кабинета, её совсем не волновало.       — № 2309, Накадзима Кенто, — громко проговорила девушка, глядя в одну точку чем-то занавешенными глазами, — нейтрализован.       Сидящая за столом женщина устало вздохнула, окинув свою подчинённую холодным взором. Её взгляд вновь упал на чарующий стеклянный шар, который загадочно переливался при бутафорском свете настольной лампы.       — Присядь, Сакура, — произнесла она.       Девушка послушно заняла место напротив своей начальницы, но та всё так же пристально рассматривала шар. Невольно Сакура тоже засмотрелась. Разноцветный шар поразительно контрастировал с белыми стенами, и было трудно смириться с мыслью, что он на самом деле был прозрачным, ведь не имеющая собственного цвета стекляшка таинственным образом совмещала в себе все цвета светового спектра.       — Что-то не так, — вдруг заговорила Сакура, разрезав тишину, — Учитель?       Завернув стеклянный шар в иссиня-черный бархатный платок, женщина строго посмотрела на девушку.       — Тебе не стоит использовать силу мысли для расщепления, — проговорила она. — Ты плохо переносишь такие нагрузки.       — Это моя вина, — Сакура виновато опустила глаза. — Оружие не успело зарядиться, а я не хотела затягивать с этим делом.       Несмотря на то, что особо сильной вины она не испытывала, смотреть в глаза своей начальнице всё равно не хотелось.       — Не взять ли тебе небольшой отпуск? — вдруг спросила женщина.       — Я плохо справляюсь? — искренне удивилась Сакура.       — Дело не в этом… — Блондинка посмотрела в сторону своего стеклянного шара, но не решилась вновь взять его — вместо этого она облокотилась на стол и положила на сцепленные в замок руки подбородок. — Мне кажется, эта работа не совсем подходит шестнадцатилетней девушке. Ты могла бы стать моей ассистенткой в опытах — тебя ведь интересуют молекулярно-генетические исследования.       Вновь опустив глаза, девушка нахмурила брови.       — Возраст не имеет значения, — пробубнила себе под нос она, но начальница её всё-таки услышала и улыбнулась.       Осознав, что ничего, кроме бессмысленного разговора, ей в этом кабинете не светило, девушка поднялась из-за стола. Впившись взглядом в свою начальницу, она смиренно ждала, пока та соизволит её отпустить. Их глаза встретились, и пару долгих секунд они сверлили друг друга взором.       — Тебе их не жалко? — спросила, наконец, блондинка, поднимая не самую приятную тему.       — Почему? — Сакура попыталась повторно изобразить удивление, но на этот раз у неё это не получилось, так как подсознательно она знала, что этот вопрос ей когда-нибудь зададут. — Я освобождаю их.       Женщина разочарованно вздохнула.       — Подумай над моим предложением, — сказала она и лёгким движением руки дала понять, что разговор окончен.       Поклонившись в знак уважения, девушка развернулась и уже собиралась направиться к выходу, как вдруг замерла, будто увидев что-то немыслимое.       — Вы повесили картину, — заворожено прошептала она. — Красиво…       И правда, на стене возле двери висела маленькая картина, которую она никак не могла заметить, когда вошла, но которая её так очаровала при выходе. На картине было изображено море, пронизанное золотым сиянием поднявшегося над горизонтом солнца. Неистово бушующие на бесконечном водном просторе волны, подобно горам сливались с небом. Девушка была обворожена совершенством и превосходством стихии.       Она влюбилась в прекрасную аморфность моря.