Война - наркотик

26 августа. Запись 1. Сержант Бартон. Сеанс проводит доктор Ньюман. «Хей, док. Я совсем не знаю, зачем меня сюда засунули, но приказ есть приказ, так ведь? Что я должен? Рассказывать о себе, а вы будете слушать? Хах, слышала бы это моя мамаша! «Клинт», - всегда говорила она мне, - «заткни варежку. В мире не найдется человека готового слушать твой треп». Ошиблась, старая кошелка. Да нет, вы не думайте, я мамашу очень даже уважаю, ага. Вы это, вопросы задавайте, а я отвечать буду. Чего? Какие у меня воспоминания об армии? Мой первый сержант говорил так: «Сынок, не будь лохом и не упусти момент, когда надо будет отсюда валить». Правда, когда однажды кто-то из салаг набрался храбрости спросить, почему он сам этого не сделал, то схлопотал пяток нарядов вне очереди. Видать причина была веская. Но я за себя никогда не сомневался – мне воевать никогда не наскучит, и никакой момент ловить я не собирался. Вот еще. Бред. Хотя… возможно старик имел ввиду что-то другое?» 29 августа. Запись 2. «И снова здрасьте, док. Я помню о чем мы говорили, ага. Я только не понимаю, зачем оно надо. Ну да ладно, вы вроде неплохой мужик. Чего-то настроение у меня сегодня не так чтобы очень. Спал плохо. Конечно, я помню все свои операции. У меня еще склероза нету. Я ж не мой дядюшка Марк. Вот он… А, ну да, ладно. (молчание) Война такая интересная штука… Наверное, сержант все-таки был прав. Он только, наверное, и сам не знал, как поймать момент. Вот когда война входит под кожу и растворяется в крови, вот тогда становится по-настоящему поздно. Для чего? Да для всего. Это как с наркотой. Хотя сразу этого не понять – красивые телки, падкие на форму, так и вешаются на шею, а премиальных за операции вполне хватает, чтобы завалить самую неприступную. И кажется, что весь мир для тебя. Вот только в его расцветке что-то почти неуловимо меняется. И я не могу объяснить этого по-другому, док. Вы же умный, вот и догадайтесь сами. Я только знаю, что вернуться хочется по страшному. И сначала приходится прятать глаза, потому что родные не понимают. А потом становится плевать. Потому что то, что получаешь там, на войне, не выразить обычными словами. Блядь, док, я не мастак говорить. Но так оно и есть». 1 сентября. Запись 3. «Ну вот нафига снова поднимать эту тему? Я все уже сказал на следствии и добавить мне нечего. Если меня хотят турнуть из армии, то пусть уже сделают это поскорее, чем заставляют ходить к мозгоправу. Эй, вы слышите?! А я не нервничаю. Я просто считаю, что это все полная чушь. Солдат должен воевать пока может. А я могу. Вам любой в моем взводе скажет. Что?.. Ну да… сказал бы…» 4 сентября. Запись 4. «Когда люди попадают на войну, то они очень хотят поскорее вернуться назад. Многие молятся разным там богам, чтобы они уберегли их. Но они не понимают – никто не придет. В любой мясорубке надо молиться не богу, а надеяться на то, чтобы командир не оказался полным дерьмом, и шевелить собственными мозгами. Тогда, возможно, и выгорит. Знаете, как круто, когда возвращаешься? Сначала, конечно, чувствуешь усталость и страх. Но потом все меняется – одна операция, вторая и вот уже адреналин зашкаливает так, что подпрыгиваешь еще пару часов после возвращения на базу. Что? А, ну да, я помню, как рассказывал вам, что ходил тренироваться в стрельбе и, кстати, показывал офигенные результаты. Хотя, их я и так всегда показываю. Да ладно вам, док. Нет у меня никакой адреналиновой зависимости. Это бред вообще. Мне просто нравится воевать. Кому-то кошечек нравится коллекционировать, кому-то лошадей разводить, а я, вот, в бою чувствую себя как рыба в воде. И кто сказал, что это плохо? Чего это вы там пишите, док? Как это все?» 24 декабря. Запись на автоответчике, переданная в медицинский центр Щ.И.Т.а. «Привет, док. Это я, Бартон. Вот, звоню поблагодарить. Лучше ведь поздно, чем никогда, так ведь? Ха-ха. Не знаю, что вы там написали в своем заключении, но... Док… Спасибо. Просто каждому свое, док. А война это как раз мое. Это моя страсть».