Полнолуние

Однажды в полнолуние Джон проснулся от жажды и разозлился ужасно. Вылезать из теплой постели, шлепать по холодному полу на кухню за стаканом воды совсем не хотелось. Сон, естественно, убежит в свое сонное царство, а он, Джон-идиот-Уотсон, останется здесь, без сна, потому что… Да потому что чертов сон убежит. И к чему было вечером так увлекаться чипсами? Не ребенок уже, слава богу, щетина по утрам толщиной с хвойные иглы, и иглы эти не оттенка свежей веселенькой зеленцы, а оттенка темно-серебристого и, к сожалению, уже не тающего инея. Хотя, щетина веселенькой зеленцы его бы тоже вряд ли обрадовала. Так вот… Что за необходимость сорокалетнему болвану азартно хрустеть жареным картофелем, щедро сдобренным паприкой, пусть даже и под аккомпанемент заполнивших гостиную выстрелов и дикого ора супергероев? Недаром Шерлок брезгливо кривился, посматривая на распотрошенную пачку, и демонстративно затыкал уши при звуках очередного победного клича. — Идиотизм, — сказал он, наконец, и ушел, кинув уничижительный взгляд на нервно жующего Джона. — Иди к черту, — прошипел Джон ему вслед. — Что бы ты еще понимал… …Джон ворочался, жажда томила, язык шершаво елозил по нёбу. Не уснуть. Чертыхнувшись и нервно взбив ногами уютное одеяло, а заодно для чего-то наподдав ни в чем не повинной подушке, Джон сполз с кровати, чертыхнувшись еще разок: пол ледяной, а тапок днем с огнем не сыскать. Черт. Поплелся так — босиком. В залитой луной гостиной он увидел таинственную фигуру. Хотя что в ней таинственного? Шерлок и Шерлок. Маячит возле окна голубоватой, неприкаянной тенью. И почему, кстати, маячит в такую пору? — Чего не спишь? — буркнул Джон недовольно. Разговаривать не хотелось — и без того зубы слиплись, того и гляди обезвоживание организма наступит. Но не спросить неудобно. — Думаю, — не оборачиваясь, ответил Шерлок. И протяжно вздохнул. Джон проследовал в кухню, с наслаждением напился воды, понял, что сон таки убежал, и, вернувшись в гостиную, задал очередной вопрос — дань вежливости надо отдавать до конца: — О чем думаешь-то? — И догадался: — А-а, тот неопознанный труп. Н-да, сложное дельце попалось. У Грега даже давление подскочило… — Я думаю о любви, — перебил его Шерлок. И снова вздохнул. — Что-о?! — изумился Джон. — О чем, о чем? Ну в самом деле — удивительнейший ответ. Можно сказать, фантастический. — О любви, — повторил Шерлок как ни в чем не бывало. — В лунные ночи мне всегда жаль, что я ничего не смыслю в сердечных делах. Как реагировать на подобного рода признание, Джон не знал. Во всяком случае, на признание, исходящее от Шерлока Холмса, далекого от сантиментов как та самая Луна от их старенькой кофеварки. Это уж точно — не смыслишь. Ни черта. — Ты и любовь. Ты и Луна. Шерлок, не пугай. Спать иди. Он немного потоптался на месте — не уходить же сразу, это бестактно, а бестактность в их доме давно и прочно запатентована Шерлоком, — протер заспанные глаза и сладко зевнул. — И жаль, что ты никогда не полюбишь меня, — услышал он. И замер с раскрытым ртом, не доведя до логического завершения свой вкусный, широкий зевок. — Никогда меня не полюбишь, — горестно повторил Шерлок и обернулся. — Джон… Рот закрой. Джон рот закрыл, но тут же снова открыл: — Почему я должен тебя любить? Нет, я, конечно, тебя люблю, даже очень, но не так, как… А как ты хочешь? — Ты про что? — Шерлок приподнял бровь. — Про позы или… Джон чуть не подпрыгнул. — Про какие, мать твою, позы?! Я о любви. — Так и я о любви. — Шерлок презрительно фыркнул. — Вечно все путаешь, Джон, а потом начинаешь злиться. Как ты умудряешься охмурять девиц, будучи таким бестолковым? Джон тупо моргал, не сводя с Шерлока глаз. В чистом свете Луны тот казался выше и тоньше. И призрачнее — вот-вот растает. Но доходить до него уже начало. Снова за старое принялся?! — Я знаю все твои отвратительные приемчики по запудриванию мозгов, — процедил он. В груди медленно закипало бешенство. О спокойном сне все равно можно забыть, так почему бы не покипеть, тем более что Шерлок давно уже нарывался. — Снова вздумалось поиграть? Примешься сейчас делать из меня дурака? Не выйдет! — Он погрозил пальцем. И заодно — кулаком. — Ни хрена у тебя не выйдет. А продолжишь морочить мне голову, врежу. Учти — встанешь не скоро. — Ты чипсами, что ли, объелся? — обиженно и раздраженно уставился на него Шерлок. — Я, между прочим, говорю о чувствах. — Откуда у тебя чувства, несчастный? — злорадно хохотнул Джон. — В каком месте они вдруг зашевелились? Да и есть ли там чему шевелиться? И осекся. Это уже чересчур. Не надо бы так, Шерлок может подумать бог знает что. А ведь он, Джон, говорил о сердце. Похоже, Шерлок подумал именно бог знает что. — А вот это пошло, Джон. И очень зло. Что и где у меня шевелится — мое личное дело. А если ты сомневаешься в наличии у меня половых признаков… — Ну извини, извини, — примирительно пробормотал Джон, — я вовсе не сомневаюсь в наличии… гм, твоих признаков, и не хотел тебя обижать. И вообще имел в виду не твои штаны. — И мои штаны касаются только меня, — холодно заключил Шерлок и снова оборотился к Луне. И снова вздохнул. Джон от стыда раскраснелся. В самом деле, что он за олух такой? Стоит человек у окна, романтично настроен, думает о прекрасном, а он — штаны. — Я правда люблю тебя, Шерлок. — Приблизившись, он вперился взглядом в прямую и весьма красивую (что есть, то есть!) спину — может, погладить? Утешить хоть как-то. Нет, лучше не надо. Ни к чему. Лишнее. — Ты мой друг. И сосед. — Я не об этой любви. — Спина обиженно дрогнула. — Я совсем о другой. Но тебе, конечно же, невдомек, что и я могу в этом нуждаться. В нежности, например. В ласке. В страсти, если уж на то пошло. Джон растерянно оглянулся по сторонам: мол, будьте свидетелями, камин, кресла и прочая мебель нашей гостиной, что я совершенно здесь ни при чем. Ни сном, ни духом. Просто спустился водички попить. — Страсть?.. Какая еще страсть? Шерлок стремительно к нему развернулся и впился руками в плечи, да с такой яростной силой, что Джон покачнулся и жалобно охнул. — С ума сошел? Шерлок… — Страсть, Джон, — жарко выдохнул тот и затараторил: — Неуправляемая, безумная. Стоны, вздохи, оргазмы. Хаотичное движение обнаженных тел. Ошеломление так грандиозно, желание так бесконтрольно, что мы не попадаем в такт, друг за другом не успеваем. Но это не мешает нам задыхаться от наслаждения. — Он встряхнул и без того потрясенного Джона, и, крепко прижав к груди, забормотал в раскаленное ухо: — Наша кожа покрывается потом, кипящее дыхание разрывает легкие. Мы сходим с ума. Мы целуемся. Губы, языки горят адским огнем. Воздуха не хватает. Плавится мозг. Угасает сознание. Движения ускоряются — быстрее, быстрее… Глубже. Предельно глубоко. Беспредельно. Мы вскрикиваем, дрожим. Мир кружится бешеной каруселью. А потом ты кончаешь. — Почему я? — прошептал ошарашенный Джон, обессиленно повиснув на Шерлоке несуразной куклой в полосатой пижаме. — Потому что ты всегда кончаешь первым, — спокойно констатировал Шерлок. — А что? Это плохо? — Не то чтобы… — Джон продолжал шептать и висеть, все еще не в силах прийти в себя. — Вообще-то я довольно вынослив. — Я же не о подъеме тяжестей веду речь, — пояснил Шерлок, отцепив, наконец, от Джона ладони и отступая вглубь гостиной. — Таких, например, как ты. Сколько в тебе фунтов, Джон? Плечи ломит. — И продолжил: — Я о страсти. А если страсть велика, выносливость не имеет значения. А твоя страсть ко мне велика. Ты любишь меня, понимаешь? Хочешь. Дико, неистово. И естественно, не контролируешь процесс семяизвержения. Я, кстати, тоже дико тебя хочу. Но поскольку я более уравновешен и собран… Внезапный разрыв столь тесного контакта ошеломил Джона не меньше, чем сам контакт. Он растерялся, почему-то испугался, беспомощно моргнул, прочищая глаза от невольной сырости, и шагнул в сторону Шерлока. Но тут же затормозил — что еще за гипноз, черт бы его побрал? Насмотрелся на Луну, иллюзионист хренов. — Чушь какая-то. — Он резко тряхнул головой — раз, другой. Лунное очарование кое-как отпустило, и мозг заработал более трезво, а сердце застучало ровнее, перестав громыхать в висках. — Чушь, чушь и еще раз чушь. Абсолютно невозможная и невероятная. — Чушь, — согласился Шерлок покорно. — Но могу я помечтать о любви? И о страсти. На дне его глаз притаилось таинственное серебряное сияние. Завораживало, затягивало в свои глубины… — Зачем тебе это? — слабо возразил Джон. — Тебе. — Говорят, всем это необходимо. — Шерлок пожал плечами. — Чем я хуже других? Они помолчали, глядя каждый перед собой. Джон покосился на дверь. И уйти бы — разговор вроде бы завершен, да и ситуация напрягает. Но уйти почему-то не получалось. Шерлок снова вздохнул — тихо и очень печально, и от этого вздоха Джон вздрогнул всем телом. Надо немедленно прекращать это лунное наваждение. — Ну и намудрил ты. — Он попробовал улыбнуться — получилось кривовато и неестественно. — У тебя, случайно, не приступ сомнамбулизма? Шерлок вскинул горящий взор. — А тебе лишь бы диагноз поставить, — горестно усмехнулся он. — Как это скучно, Джон. Никакого приступа у меня нет. Просто мечтал. — И часто ты так мечтаешь? — Иногда. Особенно когда ярко светит Луна. Джон осторожно спросил: — И каждый раз… обо мне? — О ком же еще? — удивился Шерлок. — Странный вопрос. И правда, странный — о ком еще мечтать непревзойденному Шерлоку Холмсу, как не о вполне заурядном докторе вполне заурядной внешности? О бестолковом, вечно все путающем и жующем сомнительного вида кусочки Solanum tuberosum L.* Н-да… Джон покачал головой. — Шерлок, ты не перестаешь меня поражать. Такой удивительный… темперамент. Столько фантазии. — Он смущенно взглянул на него. — Но, к сожалению, ничем не могу помочь. Я как-то не расположен к страсти с мужчинами. — Знаю. Да я и не прошу. Спасибо, что выслушал. — Улыбка Шерлока была тоже несколько кривоватой. — И даже не врезал. Нежность и боль сплелись в щемящем объятии, опутывая душу непонятным тонким узором. Джон был искренне огорчен. Ах Шерлок, Шерлок… Он подошел ближе и потянул его за рукав. — Хватит. Отправляйся в постель, мечтатель. — А ты? А ты, Джон? — шепнул Шерлок. И вроде ничего особенного не сказал, а колени почему-то дрогнули, да так сладко, так неправильно. Но Джон мужественно устоял на ногах и даже слегка возмутился: — Что — я? И я пойду. Не торчать же тут до утра. Под Луной… И ушел, почесываясь и зевая. Сон, похоже, побродил-побродил и вернулся. Вот и славно. Нормальные люди по ночам должны отдыхать. И никаких Шерлоков. Никаких Лун. *** Полтора года спустя. Однажды в полнолуние Джон проснулся от жажды, и жажда эта была так велика, что с трудом умещалась в его разношенных пижамных штанах, натягивая их высоким подрагивающим бугорком, увлажняя прозрачным соком. Жажда и вдруг увлажняет… Что ж, чудес на белом свете немало. Итак. Жажда была велика. Джон тихонечко застонал и провел ладонью по разволновавшейся, крепкой груди, стараясь унять сердечную и не только сердечную муку. Нашел время! Глубокая ночь. За окном — убаюкивающая тишина. А он… Ненасытный дурак. Ни днем ни ночью покоя не знаешь. Спи. Но Луна словно взбесилась: прорывалась сквозь шторы и жалюзи своими будоражащими лучами, заливала молочными волнами небеса. Безжалостная, холодная соблазнительница. Жажда так велика. Так томительно велика. Все больше и больше — растет прямо на глазах. И нет уже сил терпеть. Спи, спи, спи. Спи, чтоб тебе провалиться. Чертов маньяк. Озабоченный идиот. Ох, боже ты мой. По телу неслись горячие токи, выжигая все на своем пути. Скорее бы утро. Боже… Но сонно вздохнувший Шерлок продедуцировал ситуацию даже во сне. Что поделаешь — гений, ни одну ситуацию от него не скроешь. Не утаишь, как ни старайся. Даже если до смерти боишься потревожить его чуткий полуночный сон. Даже если бережешь как зеницу ока каждое движение его окутанных дремой ресниц… К черту жажду, от нее еще никто не умер. Пусть отдыхает. И к черту Луну. …Но сонно вздохнувший Шерлок обвил руками изнывающее, зовущее тело, прижался пахом к бедру, шепнул что-то запретное, жаркое, а потом жажду эту великую и неуемную со сладкими стонами утолил. И снова уснул, прижавшись к плечу теплой щекой. Вскоре и Джон уже спал, посапывая едва слышно и мелодично. А Луна торжествующе-ярко сияла. *Solanum tuberosum L. — картофель (лат)