Оказия Фомы Романыча да Гаврилы Смертенка с салом

Тиха украинская ночь... но сало надо перепрятать.

      Тихой летней ночью достопочтенный золотарь Фома Романыч забрался на подворье Степана Фомича, своего приятеля, с которым он еще в инфантерии служил. Это, милостивые государи, тот самый Фома Романыч, чья лысина блестит, как спелый арбуз на солнце аль как начищенные шпоры на новых хромовых сапогах. Целью такого тайного визита было похищение сала, висящего на крюке в сенях – экий стервец! Преградой ему не стало даже то, что Степан Фомич увлекался разведением борзых. Псов своих милейший Степан Фомич досыта кормил паштетом и перепелками, отчего были они флегматичны, аки старые барышни, и даже лезущий через живокостную ограду Фома Романыч не взбудоражил их пребывания в царстве Морфея.       Посмею отметить, милостивые государи, что работа у Фомы Романыча и вправду собачья. Иной раз зайдёт он хоть в пивную, где мужики в кости рубятся, хоть в салон, где офицеры с дамами под Вагнера вальсируют, а от него – прошу простить покорно за этакую дёрзость – натуральными фекальями разит. Даром, что Фома Романыч баней и мылом душистым не манкирует. А может, то смердит его натура, полная чёрной жёлчи – нигилист он знатный, не преминёт охаять ни приятелей своих с их дамами да сёстрами, ни монархистов, ни вольнодумцев, ни самого царя-батюшку, а боженьку так и вовсе не жалует.       На сию антерпризу Фома Романыч подговорил Гаврилу Смертенка, декадента местного да пропойцу. В бытность свою вагантом Гаврила куплеты сочинял недурные, так что иные чувствительные барышни слезу сдержать не могли, а экзальтированные юноши грезили о лесах дремучих да катакомбах в крепостях заброшенных. Сам же Гаврила хозяйство плохонькое устроил, да и меланхолии предался, покуривая опий из вишнёвой трубки.       На их беду, в то время Степан Фомич совершал содомский грех на сеновале с поручиком Добриветром Ивановичем. Говаривали, что Добриветер Иванович досрочно вышел в отставку из того же полка не иначе, как кознями упомянутых Степана Фомича и Фомы Романыча, а также некого Сеньки-повара, который в полковые писари выбился. Служанка Степана Фомича сбежал от оного, утомившись его надменным и вздорным нравом. Посему Добриветер Иванович посулил ему, что поможет в доении коровы, а на сеновал с собой возьмёт кружку сливок, по особому рецепту приготовленных, для использования в целях, которые при дамах оглашать я не буду. Ух, шельмец!       Говаривали такоже, что подобных неподобств Добриветер Иванович набрался от князя Кристиана Испетельского, отлученного от церкви священника, который славился своей страстью к прекрасным юношам. За то в народе его называли пренебрежительно Галей, однако в глаза высказывать непочтение избегали: князь отличался яростным нравом, вёл свой род от князя Рюрика и однажды даже напоил вора, забравшегося в его поместье, кровью оного же. Однако же утверждение о греховной связи князя Кристиана и Добриветра Ивановича представляется в высшей степени сомнительным, поскольку князь Кристиан, увлекавшийся чернокнижием, польстился едино премудростью Добриветра Ивановича и его познаниями в сей области. Преградой их сердечному общению стало то, что Добриветер Иванович вёл свой род от лопарских колдунов, и муки совести не позволили ему брататься с человеком, чьи предки истребляли его племя. К тому же Добриветер Иванович питал чрезмерную любовь к горячительным напиткам – вплоть до состояния, извините, поросячьего визга, что в приличном обществе, где обретался князь, непростительно. Окромя сего очерняющего факта, Добриветер Иванович был натура чистая, и со Степаном Фомичем связался не по низменного плотского влечения причине, а единственно с желанием следовать эллинским и финикийским возвышенным идеалам единения подобных друг другу монад с целью стремления к просветлению. И когда Степан Фомич преисполнялся презрением ко всему роду людскому либо капризничал аки барышня, брезгуя борщом и галушками, Добриветер Иванович усмирял его несчастную мятущуюся душу милосердным ударом кулака либо затыканием рта портянкой – дабы не сквернословил и не брал грех на душу.       Бдительность Степана Фомича, предавшегося сладостной страсти, была усыплена, однако Добриветер Иванович услышал, как злоумышленники, одержав вожделенное сало, крадутся огородом с подворья. Преисполнившись праведного гнева, он вскочил – стыдно сказать! – без портков и послал им вдогонку увесистый солдатский сапог. Однако Фома Романыч уже сверзился с плетня, а Гаврила Смертенко взмахнул крылышками, аки у нетопыря, и улетел в сторону болота. Вот же невидаль творится на белом свете, милостивые государи! Ведьмак, не иначе!       - Постой, любезный! – закричал ему вслед Добриветер Иванович. – Я же ценитель твоего таланта еще с тех времен, когда Волкомир Викторович стрелялся на дуэли с каким-то лопарём-раскольником и был сослан на каторгу! Как ты тогда прелестно играл на клавесине и балалайке! Какие у тебя были восхитительные партитуры!       Но Гаврила Смертенко ему не внимал, убоявшись справедливой кары за украденное сало.