На развалинах

На очередной полуразрушенной высотке холодно – осень, сезон дождей. Пальцы онемели, одежда налипла к телу. В тяжелых ботинках хлюпает, и, кажется, что вот-вот, и эту чертову крышу затопит, а он не имеет права даже поменять позу. Когда тебе едва за двадцать, когда дождь сливает полсуток, когда затекает все тело, и ты пытаешься встать добрую четверть часа, хочется послать все подальше и сбежать, наконец, куда глаза глядят. Капюшон на голове взмок уже... уже, кажется, десять жизней назад. Крупные капли стекают по лицу, грузом свисая с ресниц. С подбородка капает, и он нетерпеливо слизывает эти кислотные слезы. Во рту сушит, несмотря на надоедливую морось – послевкусие ливня, так стремительно и уверенно прошедшего по руинам. Лежа вот так на мокрой крыше, он невольно цепляется за мысль, юркнувшую в опустошенную голову: могу остаться без детей. А потом резко обрывает себя: какие, к черту, дети, когда вот он, весь мир – руины да непрекращающиеся войны за власть, миражем клубящуюся над головами мнимых богов. И все, что держит его на этой крыше, - приказ, табу, ослушайся он... и все, смерть. А, в общем-то, что его держит в этой жизни, лишенной каких бы то ни было эмоций? Приказы? Власть? Или, может, банальный инстинкт выживания? А не все равно? Не все ли равно, когда уже не к чему стремиться, когда все существование списывается к таким вот вылазкам в ожидании очередной жертвы этой дикой войны. Когда самое забавное из того, что он видит, так это дерущиеся солдаты; когда самое страшное, что можно вообразить, так это расчлененный труп новорожденного щенка с выколотыми глазами; когда самое прекрасное, до чего еще не добрались новые законы, так это закатное небо, расчерченное тугими полосами туч, сквозь которые так пугливо и опасливо выглядывает иногда бледное солнце, истерично улыбающееся своим приглушенным светом. Когда уже нет мечты, зачем жить? В развалинах города, кишащего пустотой и запустением, иногда так и хочется раскричаться, нецензурно обругав весь мир, чтобы эти боги в человеческой плоти, наконец, услышали правду, да не ту, которую они сами выдумали, ту, которая ходит за ним попятам, преследуя в ночных кошмарах. Ни демонстрации, ни революции – ничего уже не поможет. Люди – запуганные, затравленные звери, лишенные права голоса. Солдаты – молоденькие мазохисты, воображающие из себя героев. Власть – боги, которые ослепли в своей вседозволенности. Красная точечка прицела замирает на груди мальчика – маленького, худенького, изнуренного. Он смотрит на небо и чему-то там улыбается в своих мыслях. Может, у него есть мечта, и он знает, ради чего живет? Может, он просто не понимает всего того, что происходит? Может, он родился на развалинах мира, не зная иного существования? Но ведь он всего лишь ребенок. В детстве все так просто, так ясно, нет более сложных вопросов, чем загадка о том, почему день и ночь меняются местами. В то волшебное время люди освобождены от бремени знания, и от этого так легко!.. Наверное, эта его «власть» знает, что делает, убивая наследника противоборствующей стороны. Но - покатилось все к чертям! – он же ребенок. Ребенок... Разве этого мало!? Разве мало им запуганных, закабаленных горожан? Разве мало этих завываний сирен в очередную «чистку» улиц, когда с вертолетов стреляют по всем, кто осмелился высказаться? Разве мало им той власти, сосредоточенной в их руках!? Мало. Но он не может убить, глядя на это лицо, освещенное робкой вспышкой света бледного, выцветшего солнца. А маленькая ладошка в руке солдата, сопровождающего мальчика в этот короткий путь от одной машины до другой, свисает мертвым грузом. Мальчик выглядит уставшим, просто уставшим, словно бы набегавшимся за день, ребенком. И он нажимает на курок. Солдат падает с красной точкой во лбу. Вокруг суетятся, наводя дула автоматов на крыши. Он работает быстро, слаженно, даже профессионально. Мальчик же стоит, замерев, посреди улицы, а вокруг него лежат еще теплые трупы, чьи смерти оправданы самой властью. Он стоит и смотрит почему-то на солнце, на то напуганное, испачканное пятнами крови, оклеветанное и униженное, но живое - живое! – солнце. Снайпер тащит его через улицу в темноту переулка, окутанного густым запахом разложения самой жизни. Внезапно вновь начинается прекратившийся пару минут назад дождь, смывая все заботы и тяготы этого мира. Мальчик и снайпер идут быстро, молча, озираясь то и дело по сторонам. Вокруг вспышки прожекторов, крики, шум, грохот бронемашин, клацанье оружия, темный, запачканный кровью, асфальт, дома-призраки, красные точечки прицелов в миллиметре от кожи и дождь. Они не знают, что ждет их в будущем, что будет через минуту. Только оба понимают, что мир не безнадежен, когда остались еще те, кто не потерял в себе человека.