***
В этой чёртовой стране слишком много солнца. От жары у меня часто кружится голова, а кожа обгорает на солнце. Но кокаиновым кустам местный климат нравится, а они слишком дорогие, чтобы оставлять их хозяев без присмотра. К тому же эти страны до сих пор не до конца поделены между величайшими империями. И, значит, я нужен здесь. Я не знаю, как выглядит новая сотрудница. Завербовавший её Алан сказал только, что она – «горячая цыпочка в шляпе старой девы». Он любит выражаться витиевато. Но его характеристики всегда кратки и точны. Центр любит его за это. Послание – первое для неё, десятитысячное для меня – должно быть в коробке с тортом. Всё просто: подсесть к женщине на скамье в парке, прочитать колонку спортивных новостей в «Ньюс», взять коробку и уйти. Она должна в это время читать Библию, псалом двадцать девятый. В своё оправдание могу заявить, что я всё сделал правильно, и в моей ошибке виноват лишь Его Величество Случай. Кто же мог ожидать, что в одно и то же время, в одном и том же парке две женщины с коробками тортов сядут читать псалмы? Каждый мог перепутать и сесть не к той особенно если не знаешь лица. И всё шло как по маслу, пока не пришло время уходить. Едва я взялся за бечёвку, перехватывающую коробку и одновременно заменявшую ручки, дама рядом со мной завопила. На её крик сбежалась бы полиция всего района, если бы, конечно, полиция здесь обращала внимание на такие вещи. К счастью, Она подоспела вовремя. – Прошу, сеньора, не переживайте! – на здешнем языке она говорила легко и быстро. – Сеньор заказал у меня торт, и мы договорились, что он заберёт его сегодня. И хотя это прозвучало как полный бред, сеньора поверила и успокоилась. И лишь спросила, почему я ничего не сказал. – Сеньор принял обет молчания, – после секундного замешательства проговорила она, кивая на мою рясу священника. Когда конфликт был улажен, она передала мне торт. Я спросил её имя. – Нельзя не познакомиться после совместного приключения, – заверил я её. Она улыбнулась. – Анна-Мария. Я представился в ответ. На ней действительно была совершенно ужасная шляпка. – Мне пора, – быстро сказала она. – К тому же на нас уже начинают смотреть. Я кивнул. Она права, о чём может говорить священник и девочка-хиппи в глупой шляпе. Почему я тоже не надел одежду хиппи? Чёртов рассинхрон. Коробку с тортом я открыл у себя на квартире. На верхнем корже кремом было выведено: «С 41-летием, милый Педро Антонио Сантьяго!». Имя и возраст подозреваемого в наркоторговле на праздничном торте. Она умница. Но первое, что я сказал Алану, дежурившему сегодня в местном отделении Центра, было: – Почему ты не сказал мне, что она так молода?! Ответом мне послужил его жизнерадостный смех.***
Анна-Мария держит небольшую кондитерскую на углу двух центральных улиц. Вернее, заведение принадлежит её отцу, но где он - никто не знает, поэтому сейчас за хозяйку она. Я стал там частым гостем. В какой-то момент (если быть точным, после четвёртого визита за новым именем на торте) я начал заходить просто так. Выпить чашечку кофе и посмотреть, как она работает. Это – единственное по-настоящему приятное моё времяпрепровождение. Мне нравится смотреть, как она раскладывает пирожные на стойке, улыбается, протягивая коробку с чем-то сладким посетителю, или протирает столики. Мы разговариваем, когда в кондитерской никого нет, и я даже помогаю ей вырезать украшения для витрины. Но мы редко сходимся во мнениях. У нас разные взгляды на жизнь, и очень редко совпадают настроения. Я слишком часто настроен пессимистично-реалистично, она же – вечно улыбающаяся идеалистка. А в те редкие моменты, что у меня хорошее расположение духа, она бывает рассеяна, задумчива и не готова смеяться над моими шутками и отвечать на мои слова. Рассинхронизация. Несовпадение. *** И в тот день. Я изображаю официанта, она – светскую львицу. Опять не вместе. Анна-Мария, хотя теперь она разрешает называть себя просто Ани, сидит в баре и медленно пьёт холодный лимонный коктейль. А я не могу оторвать от неё взгляда. Чёрное платье до колена плотно обхватывает её фигуру и оставляет открытыми тонкие руки. Темные волосы собраны в низкий узел. На соседнем стуле лежит шляпка. Она любит носить их, но совершенно не умеет подбирать шляпы к костюму. Я хожу от столика к столику, кланяюсь, разношу подносы, следя в отражениях многочисленных зеркал за Педро Сантьяго. Еще немного - и мы накроем всю их шайку разом. И сейчас я должен думать только об этом и еще, о долге перед своей страной, которая сейчас далеко. Но мои взгляды и мысли раз за разом возвращаются к Ани. Она задумчиво поддевает ногтем что-то в своём бокале и показывает бармену. Видимо, волос. Её брови чуть хмурятся. Бармен молча наливает ей еще порцию коктейля и забирает прежний. Она сбрасывает волос на пол, смотрит на часы, затем на меня в зеркале. Ани улыбается бармену, отсчитывает на пальцах три-два-один и залпом выпивает коктейль. Я стою недалеко и вижу, как скатывается капля по подбородку и шее ниже, в декольте. Бармен поражен, а она уходит, явно довольная, оставив ему десятидолларовую купюру. Мне неприятно то, как он глазел на неё, и то, что она стремилась произвести на него впечатление. – Сеньорита! Вы забыли свою шляпку! – кричит парень за стойкой. Я подбегаю, хватаю шляпу. Он что-то быстро-быстро говорит мне на жутком местном диалекте. Я понимаю его через слово. Бармен суёт мне в руку долларовую бумажку и толкает в плечо. Я киваю и убегаю. На лестнице пусто. За двадцать пять ступенек, которые нужно преодолеть со второго этажа до швейцара на первом, я успеваю взять из-под подкладки её записку, спрятать её во внутренний карман и положить новое послание. Анна-Мария садится в такси преувеличенно, почти заметно, медленно – ждёт меня. Я подбегаю и отдаю ей шляпу. Таксист начинает злиться, пока она благодарит. Я протягиваю ей деньги, она не понимает и мешкает. А в это время таксист заталкивает меня в машину и забирает купюру. Он садится на своё место и спрашивает, куда ехать, объясняя, что за двоих плата дороже. Машина трогается с места. Ани слегка ошарашена таким развитием событий и называет свой адрес. А я понимаю, что мы с ней говорили на английском и таксист понял наш разговор по-своему: что я хочу, чтобы она взяла меня попутчиком. Я объясняю ей, и она смеётся. Я же досадую на себя, что не сумел закончить наблюдение. Мы оба выходим у её дома. И как-то выходит само собой, что она приглашает меня на кофе. И что после мы целуемся, а утром просыпаемся вместе. Но я доволен, что так получилось, а она задумчива и искоса смотрит на меня. В этих местах считается неприличным вот так просто переспать с мужчиной.***
Наши встречи происходят всё чаще. И всё чаще по нашей собственной инициативе. По вечерам я рассказываю ей о моей далёкой стране, где не так много солнца, но зато можно спокойно выйти на улицу после заката. Она слушает это как сказки. Привыкшей к выстрелам по ночам, ей нелегко представить покой. И в этом мы не сходимся. И во многом другом, в мелочах. Я предпочитаю белое вино или виски, она любит красное и только его. Она, в отличие от меня, вегетарианка, причём убеждённая. Я часто прихожу раньше на наши свидания и имею привычку уходить через пятнадцать минут после назначенного времени. Она же опаздывает ровно на семнадцать минут и прибегает, когда меня уже нет. Я не люблю говорить о любви, а она повторяет, что любит, постоянно. Но я не готов меняться, тогда как она готова изменить ради меня всю свою жизнь.***
Наконец наступает день, когда я навсегда увезу её отсюда. И пусть в моей стране часто холодно, но там мне не нужно будет о ней беспокоиться. Вертолёту, что везёт нас, лет тридцать, но пилот уверяет, что всё хорошо. Анна-Мария успокаивающе гладит меня по руке и говорит, что любит меня. Я бы ответил то же самое, но вертолёт взлетает, и она всё равно меня не услышит. Вместе с нами летит Алан. Он был ранен на этой неделе и сумел выбить себе отпуск. Он рассказывает о своей жене и подмигивает, глядя на наши сомкнутые руки. Меня слегка коробит его смех, но Анна-Мария улыбается. На ней всё такая же неуместная шляпка. Внезапно становится слишком громко и светло. И жарко. Последняя моя связная мысль: «Откуда огонь в вертолёте?». А последнее, что я слышу, - это крик Алана в рацию: «Бомба!». И глаза Ани – последнее, что я успеваю увидеть, прежде чем тьма накрывает меня и всех нас. Что ж, хоть что-то мы с Анной-Марией сделали и почувствовали одновременно.