Фетишизм

Ямазаки Соуске, сколько себя помнит, всегда являлся счастливым обладателем исключительно спокойного характера и образцом самоконтроля. Например, когда Рин, еще в младшей школе, впервые зажучил банку колы, терпеливый Соуске лишь выдавил улыбку и уступил, ведь чего не сделаешь для друга. Или вот, когда Рин впервые позвал его к себе в гости в Австралию, бедолагу сначала чуть не сожрала акула во время "давай искупаемся в океане, это весело", потом в глаз дала бойкая кенгуру после "пойдем посмотрим, они такие потешные", затем волосы попыталась сожрать большая коала, несмотря на "да что может случиться, они ж спят по 20 часов в сутки". В серпентарий Соуске идти почему-то отказался, лишь вежливо отблагодарив за чудесный отдых и как-то уж очень поспешно отправившись домой. А уж сейчас, когда искренний и открытый Рин с такой любовью похлопывает одноклассника по плечу (исключительно больному) или в порыве чувств виснет у него на шее (исключительно с правой стороны), Соуске лишь глубоко дышит, сцепив зубы и медленно считая до пяти. Почему-то Ямазаки никогда не приходило в голову, что во всех его проблемах, по сути, виноват каждый раз один и тот же человек. Интересно, почему. Вот недавно Рин уехал в какую-то дружескую поездку со своим другом Харукой заниматься какими-то дружескими делами и, естественно, где-нибудь по-дружески поплавать. Не то что бы Соуске был на что-то обижен, нет, просто уже неделю парень живет спокойно один в комнате, у него ничего не болит, с ним не случается никаких неприятностей, никто не кричит ему на ухо и все бы и хорошо, только как-то скучно. Да, Соуске никогда бы не признался в этом даже самому себе, но он, похоже, соскучился по своему соседу. Правда, это нежное чувство рассеивается в первый же вечер, как Мацуока возвращается. - Смотри, ну посмотри, разве не классно? - комната заваливается горой вещей Рина, вся пропитывается запахом Рина и, конечно, до краев заполняется звенящим голосом Рина. - Че там? - парень, все еще немного ошалевший от свалившегося на голову счастья, вроде и ожидаемого, но все равно внезапного, не сразу улавливает суть. Рина так много, будто он везде, будто он - локальное солнце и все вокруг него вращается. Соуске ухмыляется при мысли, что он ведь точно так же крутится рядом. - Вот. Хару захотел, ну а я за компанию тоже решил, - почти сияя, выпаливает Рин, задевая рукой волосы и отводя их назад, чтоб открыть ухо. В котором, тускло поблескивая, сидит аккуратная серьга-гвоздик. Темный серый металл почти не отражает свет, зато крепко держит маленький камушек. - Хару себе зеленую взял, а мне вот... эта понравилась, в общем, - он почему-то отводит взгляд и чуть наклоняет голову, Соуске рассматривает получше поврежденную мочку, с которой все еще не спала краснота, и чуть хмурится. Странный у этой серьги цвет. Где-то подобный голубой он уже видел. *** Жизнь ученика старшей школы, к тому же постоянного члена команды по плаванью, и так насыщена разнообразными событиями, а у Соуске, благодаря некоторым, и подавно. Так что парень никак не мог подумать, что его бурные будни, которые удалось сделать относительно спокойными и размеренными благодаря приложенным титаническим усилиям, еще может что-то всколыхнуть. Не тут-то было. Серьга. Эта чертова серьга. Она упорно не дает Соуске покоя. В целом, Ямазаки нравится эта немного блядская черта в Рине - его вечная жажда внимания (хотя поди спроси, что ему в Рине не нравится), только временами бесит. Изредка. Часто. Перманентно. Он постоянно играет со своей треклятой серьгой. Той, от которой Соуске не может оторвать взгляда. Когда Рин нервничает, он хмурит брови и тянется к уху, кажется, даже сам того не замечая. В такие моменты он обычно прихватывает украшение за застежку сзади и мелко прокручивает. Влево-вправо, влево-вправо. Наверное, это должно быть немного больно. Вот только Соуске уже начинает казаться, что даже это Рину нравится. Когда Мацуока сосредоточенно о чем-то думает, он покусывает кончик карандаша, а собранные в хвост волосы не мешают мимолетно касаться прохладного металла. Пальцы лишь теребят, легонько задевая и чуть-чуть подергивая. Оно бы ничего, если бы только Рин не делал этого все время. В любую свободную минуту, когда у него не заняты руки. Последние пару дней он даже просто при разговоре заводит ладонь к голове и потирает матовый камушек, поглаживает подушечками пальцев. Соуске настолько долго уже смотрит на этот кусок породы, что начинает казаться, будто от тепла он становится даже немного светлее. И этот цвет, чтоб ему пусто было, Ямазаки до сих пор не может понять, где же еще был такой, и от этого постепенно начинает закипать мозг. Ведь гораздо проще сосредоточиться на мыслях о цвете по глупости купленного украшения, чем анализировать, почему при виде этого самого украшения и его бестолкового хозяина у Соуске пересыхает во рту, а с недавних пор еще и теснеет в штанах. Прошло уже две недели, но Рин все еще каждый вечер тщательно промывает ухо спиртом. Он превратил это маленькое действие в целый ритуал. Сперва он прихватывает серьгу и пару раз полностью прокручивает. Затем осторожно развинчивает застежку и аккуратно вынимает гвоздик. Опухлость уже спала и мягкая мочка лишь чуть краснее, чем должна быть, ну и в центре ее виднеется крошечная темная дырочка. Рин промокает вату в дезинфицирующем растворе, который наполняет комнату резким запахом, осторожно растирает его на коже, иногда прикусывая губу или чуть сводя к переносице брови. После чего слегка мнет мочку и вставляет серьгу обратно - аккуратно, медленно, постепенно продевая гвоздик сквозь податливую плоть - да так, что Соуске внезапно становится неловко и горячо, так, что даже острый запах спирта не помогает сознанию держаться в нужном русле, а не уплывать в неизведанные дали. Он упорно делает вид, что вовсе и не наблюдал за процедурой (ни разу не каждый вечер обе последние недели), что не прожигал взглядом злосчастную серьгу и ее обладателя, безобидно уткнувшись в книгу и закинув одну ногу на другую. Но от вечерней пробежки все же отказывается. *** Рин толкает ногой дверь и задком протискивается в проем, пытаясь затащить за собой коробку в половину своего роста и смешно пыхтя в процессе. И конечно же, совсем не замечает Соуске, что только вышел из душа, налетая на него спиной, чуть не сбивая с ног. Соуске поворачивает голову и видит прямо перед глазами чертову сережку. Внезапно в голове щелкает осознание и удовлетворение от снизошедшего понимания разливается приятной волной по всему телу, слегка покалывая кончики пальцев. Соуске вспомнил, где еще видел такой же цвет, как у камушка в серьге. Да только что и видел, в зеркале, всматриваясь в глаза своему отражению, пытаясь убедить его, что дрочил он минуту назад вовсе не на лучшего друга, соседа и сокомандника, не брал чужой шампунь, желая окружить себя запахом его волос, не представлял себе тонкий изгиб шеи, подтянутую грудь с темными пятнышками сосков. И уши. О да, последнее время во всех фантазиях Соуске неизменно присутствуют светлые уши. Те самые, которые сейчас выглядывают из прядей волос прямо перед его глазами. Рин захлопывает дверь и не успевает даже обернуться, как Ямазаки обхватывает его руками и прижимает спиной к себе. - Ты специально маячил передо мной с этой безделушкой, да? - спокойный шепот обдает жаром кожу, а язык задевает мочку, та легонько дрожит. У Соуске внутри все переворачивается от такого зрелища - боги, как же долго он этого хотел! - С-соуске... - тело Рина прошивает легкая дрожь, но вовсе не от страха, и Ямазаки знает это. - Давно? Почему ты мне раньше-то не сказал? - парень сам не узнает свой хриплый голос. А Мацуока лишь склоняет чуть набок голову, как всегда делает при смущении, и отчаянно краснеет до самых кончиков ушей, даже не подозревая, что именно этим срывает соседа с последних тормозов. Ямазаки тянется к светлому ушку и сначала легко целует мочку, затем вбирает ее в себя и начинает посасывать. Серьга откровенно мешает, она разливается металлическим привкусом, звонко бьется о зубы, царапает нёбо, давит на язык, и черт побери, это лучшее, что Соуске когда-либо ощущал. Он прикрывает глаза и полностью дает волю сдерживаемым две недели странным желаниям, облизывая, прикусывая, пробуя. У Рина дрожат коленки и вообще стоять крайне трудно, сейчас нельзя отнять теплые руки, уже забравшиеся под футболку и поглаживающие напряженный живот, даже если бы сильно хотелось, ведь эти руки - единственное, что еще удерживает его в вертикальном положении, не дает стечь на пол. Мацуока в жизни бы не подумал, что могут быть приятными ощущения, когда чей-то язык повторяет изгибы ушной раковины, прослеживает ее выпуклые линии, оставляя влагу, которую тут же холодит чужим дыханием. Что это так чувственно - когда загибают тонкий хрящ и легонько прикусывают, так, что чуть-чуть больно, но не слишком, ведь Соуске никогда бы не позволил себе причинить Рину вред. Так что все, что остается парню сейчас, это только с трудом удерживаться на ногах, хватая пересохшими губами воздух, да разве что изредка улыбаться, когда друг начинает играть с серьгой, теребит ее, даже слегка грызет. План, определенно, увенчался успехом. Соуске, наконец-то, получил доступ к желанному телу, но этого невыносимо мало. Он подталкивает Мацуоку и валит того на кровать, успев предварительно стянуть с него мешающую футболку. Рин разваливается на подушках и приходится с трудом сглатывать - так он неповторимо прекрасен. Вмиг заслезившиеся глаза чуть поблескивают и кажутся еще больше, чем есть на самом деле, грудь вздымается мелко и рвано, а тонкие губы то и дело облизывает кончик языка. От него пахнет грейпфрутами и немного спиртом. От него перебивает дыхание и немного сносит крышу. Зато полностью исходит на нет все хваленое самообладание. Рин тянется к Соуске обеими руками и легонько касается скулы кончиками пальцев, слабо скользя по щекам вниз, будто моля о чем-то. И Ямазаки понимает все без слов, наклоняется и впивается в податливые губы, жадно и глубоко целуя, словно желая испить Рина до последней капли. Его отчаянно хочется ласкать, лелея каждую клеточку тела, каждый сантиметр молочной кожи, окутывая собой, обволакивая своим жаром, оставляя на безупречном теле яркие красноречивые метки. Одних лишь поцелуев мало, так нестерпимо мало, руки скользят от живота по бокам, ощущая, как под нежной кожей перекатываются мышцы, губы повторяют линию ключиц, слегка прикусывая, спускаются к груди, мазнув по твердому соску, оттуда к пупку, мимолетно лизнув впадинку, и замирают у резинки спортивных штанов, которые откровенно топорщатся, полностью демонстрируя возбуждение Мацуоки. Соуске приподнимается и пытается перевести дыхание. Ему необходимо хоть немножко успокоиться, хоть чуток остыть, иначе он попросту не сможет держать себя в руках и хоть как-то контролировать свои действия. Потому он берет запястье Рина и протягивает к себе ладонью вверх, проводит кончиком носа линию жизни, затем скользит по пальцам и гладит языком каждый из них, то проникая между ними, то вбирая один или два в рот. При этом неотрывно глядя на Рина своими глазами невероятного цвета. - Прекратиии, - Мацуока что-то еще неразборчиво стонет и вдруг выгибается в спине, все же не выдерживая и кончая прямо в штаны. Все его лицо вплоть до шеи становится пунцовым, он старается скрыть это, прячась в изгиб собственного локтя и бормоча какие-то обвинения, упрекая, что это Соуске виноват. Чего сам Соуске и не отрицает, довольно фыркая. Он осторожно переворачивает Рина на живот и только тогда, чтоб не смущать еще больше, стягивает штаны вместе с испачканным бельем, а заодно и отбрасывает мешающееся полотенце со своих бедер. Буквально на секунду накрывает чужое тело своим собственным, позволяя ощутить им обоим весь накопившийся жар (особенно четко этот "жар" Рин чувствует задницей), затем хватает с тумбочки массажное масло (оно не раз помогало, когда нужно было размять ноющее плечо, и вот опять в самый нужный момент пригодилось) и не жалея льет его себе на руки. Рин тихонько всхлипывает, чувствуя, как раздвигаются его ягодицы, и мелко дрожит от прикосновения ко входу в его тело. - Чшшш, расслабься, мой хороший, - голос Соуске заботливый, но настойчивый, как и его пальцы, что все кружат вокруг кольца мышц. - Да знаю я! - следует сдавленный ответ. Рин снова прячет лицо в ладони и утыкается в подушку. Соуске прикусывает губу от нетерпения, но сдерживается из последних сил, наклоняется и ласково касается губами оголенной поясницы, обводит языком ямочки на ней и с улыбкой целует маленькую родинку, что прямо над левой ягодицей, которой он раньше никогда не замечал. Наконец-то он проникает в разомлевшее тело, старательно подготавливает для себя, чтоб ни в коем случае не повредить, свободной же рукой поглаживая чужие бока и спину. - Приподними немножко бедра, - тихо и нехарактерно низко произносит Соуске, когда решает, что Рин уже готов. Мацуока кивает и покорно делает, как велено, соблазнительно выгибаясь в спине и изредка заглядывая через плечо, борясь попеременно то с любопытством, то со смущением. Ямазаки придерживает его одной рукой и направляет себя, осторожно и неторопливо входит в Рина, пытаясь причинить как можно меньше дискомфорта, но Мацуока все равно утыкается лицом в подушку и сдавленно шипит явно не от удовольствия, сжимая ткань руками до побелевших костяшек. Соуске вставляет до конца и замирает ненадолго, поглаживая руками всюду, куда только может дотянуться, касаясь мягких ягодиц и поясницы, наклоняясь и целуя выпирающую лопатку, но Рин так и не отрывает лица от подушки. Тогда парень начинает плавно двигаться. Рин чувствует, как у Соуске немного дрожат пальцы. В голове крутится десяток вариантов - может, это от нетерпения или перевозбуждения, а может, он тоже нервничает, но как бы то ни было, Соуске настолько нежен, что вскоре Мацуока будто сам наполняется этим чувством. Боль постепенно перестает быть такой острой, а затем и вовсе становится не столь существенной, когда Ямазаки делает наиболее точный толчок и Рин тянется дугой, неожиданно для самого себя сладко застонав в голос. Соуске улыбается настолько самодовольно, что кажется, будто Рин это даже затылком почувствует. Он наклоняется и обнимает парня, обхватывая живот, входя под нужным углом, постепенно увеличивая темп, пока Мацуока не начинает двигаться в ответ, издавая все более откровенные стоны, все сильнее подкидывая бедра, все больше прогибаясь в спине. И теперь уже он мнет подушку совсем не от боли. Соуске немного поворачивает чужую голову за подбородок и несколько неловко припадает поцелуем к губам, все наращивая темп. Это жутко неудобно, но ни для одного из них не имеет большого значения, ничто сейчас не имеет существенного значения в этой тесной комнатке, заполненной рваным дыханием, смешанным запахом пота, все нарастающим жаром двух тел и звуками, которые определенно можно считать сверх неприличными, если бы хоть кто-то удосужился над этим задуматься. Возбуждение столь сильно, что продержаться долго никто из парней не может, Соуске чувствует, как вздрагивает под ним Рин, и понимает, что все вот-вот закончится. Он успевает перевернуть Мацуоку на спину, обхватывает рукой оба их члена и через секунду Рин сжимает коленями чужие бедра до боли, а его живот покрывается густой белой жидкостью. Проходит еще несколько минут, прежде чем Соуске приходит в себя, Рин же все еще тяжело дышит и Ямазаки чувствует, как колотится чужое сердце, вытирая следы с его тела. Мацуока почти тут же отключается, измотанный после двух оргазмов, но довольный. Соуске же лежит рядом и еще какое-то время разглядывает его лицо, отмечая влагу на ресницах и щеках, собирает ее губами. Сережка (та, которая в какой-то степени выступила в роли любовной стрелы, или послужила приворотным зельем, как угодно) зацепилась за волосы и совсем в них запуталась. Соуске тихо смеется и освобождает гвоздик от спутанных прядей, после чего и сам засыпает. *** Некоторые привычки цепляются к человеку и становятся неискоренимы. Рин не прекратил играть с серьгой, что продолжает нервировать Соуске даже сильнее, чем раньше, ведь теперь он знает, что может и сам тоже с ней поиграть, на что тело реагирует совсем не двузначно. Но Ямазаки исправно терпит, ведь потом у него обязательно будет возможность отыграться (а Рин и не против). Оказывается, у Соуске фетиш на маленькие сережки в аккуратных ушах. Хотя, скорее всего, у Соуске просто фетиш на миленького Рина Мацуоку.