Лекарство от скуки

      Ясутомо часто болеет. Не сказать, что здоровье слабое, но с детства так: чуть похолодает — готов, выносите. Вторую осень в Хаконе он встречает с острым ларингитом. Отлёживается в своей комнате, выползая только в душ: по ночам так лихорадит, что наутро мокрая даже подушка. До столовой доползает редко: аппетита нет вовсе, да и глотать больно: какая тут еда, если даже стакан воды выпить — испытание похлеще прошлогоднего регионального турнира горняков? Ясутомо, правда, универсал, но Фуку-чан всё равно настоял на его участии, потому что Тодо ехать в такой холод отказался напрочь.       — Аракита-сан, можно войти?       Курода всегда приходит после тренировки. Делать ему больше нечего.       Ясутомо неразборчиво ворчит и отворачивается лицом к стене. Дверь он не запирал: его комната самая крайняя по коридору, сюда особо не ходят, а кто и ходит — обычно даже стучаться не рискует, знает, что реакция может быть нервной. Только этого вот ничего не колышет, наведывается исправно, прям хоть часы по нему сверяй.       — Лучше не стало, — полувопросительно констатирует Курода.       — Уйди, — сипит Ясутомо и на ощупь тянется за маской — воспалённые глаза даже открывать лень. Он не заразный, но всё равно — нечего чихать и кашлять на посторонних. Посторонним и своих проблем хватает.       Маска оказывается далековато, а вставать не хочется, да и сил нет, поэтому Ясутомо просто отворачивается.       Болеть Ясутомо не любит. Но лечиться он не любит ещё сильнее.       Врач, дородная размалёванная тётка с горячими влажными ладонями, от души прощупала лимфоузлы, покачала непонятно как удерживающейся на почти отсутствующей шее головой, поквохтала и прописала кучу всякой дряни — для полоскания, для орошения, для ингаляций. И молчать. Совсем молчать, ни гу-гу. Чтобы не напрягать связки.       — Совсем плохо?       — Всё тлен. Уйди.       Курода с тихим стуком ставит поднос на прикроватную тумбу.       — Ты обед пропустил. Я принёс.       Ясутомо оглядывается через плечо, разлепив левый глаз.       — Пасиб. Уйди.       — Козеки-сан передал задания и конспекты.       Это вообще отлично, и как только голова перестанет раскалываться от попытки прочитать хотя бы название на каждом из многочисленных блистеров с лекарствами — можно будет наверстать упущенное. Дико не хочется огрести ещё больше проблем, чем уже есть. К учёбе, кроме математики и физики, Ясутомо относится не слишком ответственно.       — И ты снова пропустил утренний приём лекарств.       — Серьёзно, уйди, — бормочет Ясутомо, сдерживая приступ дерущего горло сухого кашля. Получается плохо. — Мне неудобно, когда со мной первогодка нянчится.       — Шинкай-сан тоже болеет, и с ним нянчится Тойчиро. Кому из вас хуже? Я хотя бы не порываюсь кормить с ложки.       — Уел, — Ясутомо возится, пытаясь сесть поудобнее, и снова заходится кашлем — даже слёзы на глаза наворачиваются. — Оставь меня в покое.       — Через три недели будет гонка в Канагаве.       — Не оставляй меня в покое. С этого момента поподробнее.       Манипулятор мелкий. Даже рассердиться на него не получается.       — Хорошо, только не говори, пожалуйста. Тебе вредно.       Ясутомо только отмахивается. Гонка интереснее. Правда, лить наверняка будет, как из ведра. Чёртов кашель!..       — Фукутоми-сан считает, что если ты поправишься в ближайшие дни — будут хорошие шансы… Выпей отхаркивающее, пожалуйста.       — Ты что, моя мама? — сдавленно огрызается Ясутомо, но пахнущую пародией на апельсин болтушку всё-таки пьёт, демонстративно наморщив нос. Слишком сладко.       Исторической справедливости ради, впрочем, стоило отметить, что мать с Ясутомо, когда он болел, никогда не возилась. Её присутствие в их так называемой семье было чисто декоративным.       О гонке Курода докладывает обстоятельно, чётко и по делу. Что, где, когда, на каких условиях, на кой чёрт. Если бы учителя гуманитарных наук придерживались той же схемы, может, Ясутомо и не спал бы на их уроках, успешно делая вид, что в полудрёме выискивает тайный смысл, сокрытый в пятой справа запятой…       — Ты в последние три дня к врачу не ходил, — укоризненно говорит Курода, когда Ясутомо снова заходится удушливым кашлем.       Опять не спрашивает, а утверждает.       — Слушай, на кой мне врач, если ты каждый день приходишь и мониторишь, как и чем я лечусь?       — Приходится мониторить, — у Куроды краснеют скулы и кончики ушей. Он очень светлокожий, почти как сам Ясутомо, и когда смущается — это видно сразу. — Не моя вина, что без напоминания ты не лечишься.       — Не хами старшим, — фыркает Ясутомо, и Курода краснеет ещё гуще. Забавный парень. Сейчас как-то с трудом верится, что всего полгода назад они были на ножах.       Курода сидит у него, наверное, не меньше часа — рассказывает о сегодняшней тренировке, о планах на предстоящие соревнования, о произошедших за день курьёзах. Словом, успешно и ненавязчиво развеивает давящую на мозги скуку. Спохватывается, только когда за окном уже начинает смеркаться. И то верно, дел у него наверняка хватает — тренировка начинается практически сразу же после занятий, а тонны домашки никто не отменял, плюс он же ещё и в каком-то комитете школьном…       Ясутомо почти жалко, когда Курода уходит.       — Выздоравливай, — дежурное пожелание в его исполнении звучит совершенно искренне.       — Да уж постараюсь, — сипло отзывается Ясутомо. — И, это… Спасибо, что заглянул.       Когда Курода так улыбается — он выглядит куда младше своих пятнадцати. Но говорить ему об этом не обязательно. Курода так старательно — и успешно — держится взрослее и ответственнее своих лет, что даже не хочется его расстраивать.       Ясутомо часто болеет. Не сказать, что здоровье слабое, но если уж подхватывает хоть бы и простуду — пиши пропало, минимум неделю приходится лежать пластом и ненавидеть весь мир. Каждый день с самого утра — клубок уныния, мотать который можно до дурной бесконечности, чем Ясутомо и занимается.       А потом приходит Курода.