(сентябрь - декабрь 2014)
1
Я так устал. Пожалуй, устал по всех возможных отношениях. Утомительно слушать недовольство окружающих, смотреть на их жёлто-бледные лица от ими же надуманной болезни. Я психологически истощён от осознания бессмысленности моей бескорыстной добродетели. Люди вокруг - вампиры: они будто видят мою едва живую, но всё же не мертвую, душу и каждый из них, без исключения, впиваясь мне в самое горло, пытается высосать хоть крупицу того, что делает меня живым. Они обречены не провал: жизненная сила внутри меня носит редкое имя - честность; честность с самим собой и с людьми. Это отнюдь не значит, что я всегда говорю правду и откровенен с людьми… скорее абсолютно наоборот. Я устал от того, что мне некуда пойти, негде приткнуться, некому излить душу. Как важно, что бы человеку было куда идти! По натуре я эмоционален и никогда ранее тех чувств не смел стыдиться, но ощущения играют с нами злую шутку. Мы - люди и всегда будем плыть о течению собственных чувств и эмоций. И тут, хоть хватайся, хоть расслабься вовсе: сильная волна, охватив тебя с головой, всё равно потянет за течением. Гнев, злость, ярость, боль - чувства, которые высокой волной накрывали меня, пелена опускалась на глаза, а разум уступал дикости, проступавшей хищным взглядом в моих глазах. Я боролся, срывался, кричал, порой вкус крови проступал у меня во рту; я снова боролся и так по кругу, раз за разом, раз за разом - снова! Моя душа - тонкий струнный инструмент в руках плохого музыканта, которому всё кажется, что струна моя уж слишком низким для неё звучанием даёт. Он натягивает её до тех пор, пока не наступит предел, пока та вовсе не лопнет, издав громкий визгливо дребезжащий и до мозга костей пронзительный звук, отдающий в восприятии горячо красным цветом. Он такого странного сна я проснулся раньше обычного. Дыхание, сначала неуверенное и осторожное, затем жадное раздалось в моей комнате. Сердце билось - я жив… неплохо. Посеревшая за долгое время простыня окутала мои ноги, что было кстати: ночи нынче холодные. Осенний рассеянный дождь мелкой дробью стучал о подоконник. Я встал с постели, про себя проговорив: “Не буду застилать... Незачем мне это делать!”. Подошёл к окну. Выцветшая белая оконная рама отлично подходила ноябрьскому пейзажу, но никак не радовала моих глаз. Взгляд тяжелым камнем упал вниз. На черном асфальте была едва видна, почти стёртая надпись белой краской: “Милая, я тебя люблю!”. Вот уже как год с четвертью, я смотрю, как дождь, прохожие, машины стремительно стирают эту надпись с поверхности дороги. “Я решил! Мне нужен отдых!” - эта мысль подкралась незаметно, а затем мгновенно вскочила мне в голову, когда я уже допивал, оставшийся на дне со вчерашнего дня, некрепкий до некой желтизны чай. И как бы я хотел покинуть всех и вся - нырнуть, углубиться в живую тишину леса, наслаждаясь свежестью и запахами, невольно пробуждающими воспоминания о моём светлом детстве, или вслушиваясь в пение птиц… Одна птичка с высоким и тонким голоском - то скрипка. Да такая скрипка, что в мире звучания красивее и строя лучшего не сыщешь! Инструмент превосходящий всякий рукотворный. Большой, голосистый ворон - виолончель, что выигрывает ритм-партию. Дятел - перкуссионист, а в сочетании с шелестом листьев, гудением ветра между стволов, сотней голосов букашечного хора, получается живая и родная душе музыка леса… Ах, за такую мелодию, гениальную игру концерта, люди никому ничего не должны, но даже корысть не толкает их к прекрасному этого мира. Не могу я вот так всё бросить и уйти! Нет, вы что! Конечно, нет! Меня никто не держит! За исключением мира самого и его тисков железных, грудь сжимающих, что силы есть у них.2.
Я живу в этом мире, я его часть, его кирпичик. Пусть подгнивший, пусть истрескавшийся и рыхлый, но я понимаю, что при всём моём желании, мир без меня - не рухнет, я же без мира - ничто. И нежели даже считаю его полумёртвым, без него и, увы, окружающих меня, ненавистных мне людей, я и сам человеком быть не могу. Я юн и обязан, как бы мне это не осточертело, ходить учиться, а конкретно: в школу. Место, где вижу пустые глаза знакомых и одноклассников, где порой слышу пустые слова учителей, но должен слушать, должен, обязан… Сколько же этих “должен”! Я хотел бы быть свободен от этих слов, но дух мира, чьим дыханием пропитан каждый сантиметр воздуха, буквально шепчет мне на ухо эти слова минуту за минутой. Я не могу скрыться от него: он везде. Он в серых стенах, в глазах людей, на их языках и, боюсь даже подумать об этом, быть может, и у меня в голове, в моём сознании и, возможно, даже так глубоко, что искоренить его я и за всю недолгую жизнь не смогу! Я бегу, что есть сил, так что ноги вяжутся друг о друга узлом, и всё равно где-то вдали слышу: “Должен… должен...”, падаю на колени, закрываю лицо руками. Слова снова настигают меня верхом на чёрных грозовых тучах, и гром, разрывающий слух, кричит: “Обязан!”. “Прочь!” - кричу я в ответ. Я снова вернулся в реальность, “нужно концентрироваться” - подумал я. Единственное, что помогает мне сохранять баланс эмоций в школе - пейзаж, внешнее восприятие. Нет, это отнюдь не заоконный пейзаж неба или парка. Нежели это было так, разве не свихнулся бы я с такой погодой? И это не тот пейзаж звуков, которым школа вовсе не располагает. Здешняя атмосфера пропитана кутежами и глупостью. Басовый мужской хохот старших классов, визг девушек, вместе с болтовнёй сотен детей в смеси с общими шумом ходьбы и шуршания рюкзаков - этот звук далеко не гармоничный и успокаивающий. Настоящий пейзаж способный заинтересовать меня здесь - пейзаж лиц. Я юн - в моей душе диссонируют детская глупость и мужские ценности. Порой замечая, насколько нелепо и по-детски я поступаю, мне становиться стыдно. Для всех это - норма, но не для меня. Я - выше... я должен! Это “должен” установил я, установил здраво и с умыслом. Обязан быть выше остальных и так должно быть всегда. Но не отнять стремления моего тела. Что не делай, а твоя сущность останется твоей сущностью. Наиболее завораживающий и тревожащий сердце и душу пейзаж - женщина, и этого мне никак не отнять от себя. Когда я впервые увидел эту картину маслом, я замер, а глаза не могли налюбоваться. Взгляд окинул тонкую фигуру на фоне жёлтого зимнего солнца, всё было идеально: от ногтей на пальцах, до слегка закрученных светло-золотых локонов волос. Лицо мягкое и нежное будто крем на изысканном произведении кондитерского искусства, а глаза большие и глубокие… Я осознал, что мне нужно вдохнуть, но чувства отказали. Я тонул в тех глазах, а тело моё и вовсе забыло каково это - дышать. И лишь одного не было, того самого ценного, того красивейшего изгиба, венца женской красоты - улыбки. Я сам с собой (что было нормой для меня): Почему она не улыбается? Взгляни же, вот она, улыбка! Нет, нет. Поверь мне, это - не улыбка. Это замершее каменное выражение лица исходит не из души, а из разума: она умышлено кривит мышцы своего лица; а улыбка должна идти от сердца, внутреннего стремления, чувства радости. Я хотел было заговорить с ней, но и язык отказывал мне, я не знал, что сказать. Тем временем солнце зашло за тучи и тень легла на меня всем ростом своей серой пелены. Я вошёл в ту тень и наблюдал, издалека, молча, тихо…решил ждать, не хотел спугнуть появление истинной улыбки.3.
Все мысли мои свелись к одному, единому, той загадке, что покоя не давала. Улыбка та, что не была улыбкой, не слазила с её лица, когда я говорил, когда молчал, когда шутил или вовсе со стороны смотрел, когда скучал, когда просил сказать, и я устал... устал и ждать, и в ожидании томиться, а затем уж снова ждать... Я ночью спать не мог, ибо во тьме ко мне являлась та злополучная улыбка, и не давала глаз сомкнуть. И ночью тёмной я вертелся и думал как бросить вон из сознания тот глупый образ и пейзаж, но он буквально врос меня, и даже стал моею сутью в ту секунду, в тот момент. Я не мог больше ждать и подорвался поздно ночью, не сумев смирить внутреннего жара. Снова встал и снова глянул в пустое небо, что без звёзд и вовсе черным оказалось. В душе моей померкнул свет, и я мечтал и жаждал вернуть его себе... в себя. Но думая, где мне найти тот луч, что тьму души озарит свои сиянием, я вспоминал лишь образ девы, и то, как он, что есть силы у него, манит к себе неописуемою силой. Моё лицо исказилось и я хотел, нет жаждал, чувствовал необходимость, выйти наружу - подышать. Большая комната, но воздуха мне не хватало. Открыл окно, хоть какая-то отдушина, но я хочу, что бы приятная прохлада меня собой окружила и забрала меня в пещеру из синего камня, где есть покой и нет Её. “О, чёртова улыбка! Уйди же ты из головы!” - как иронично получилось: то, что помогало не сойти с ума, теперь само же с ума меня и сводит. Ощутил, как натянулись струны моей души. Нет! Я не позволю.. играть на них кому попало. Но как, ведь сам впустил её в себя, а знать она мне как родная. Так. Всё. Забыл! Я лёг и вмиг уснул; мне снова снился странный сон. Был будто слеп, и ходил будто во тьме. Не видел ничего и раз за разом спотыкался, то о какие-то предметы, то о свои же ноги, что бестолково становились наугад. Я ощутил руками: вокруг меня холодные, твёрдые стены, но нет двери, я будто в коробке без малейшей щели. Я заперт внутри, там, где лишь на чувства смею полагаться, и это тяжело: без глаз, я будто и без ног. Нет смысла в том, что слышу или обоняю я, ведь, что бы выбраться, я должен видеть, но это скрыто от меня. Вдруг, как будто солнце встало прямо за моей спиной. Я обернулся. И снова образ светлый, но в этот раз он чуть-чуть иной: она протягивая руку, мне улыбнулась от души. Обрёл я счастье и покой свои! И их пределы я не смею, описать несовершенной речью. Хотел уж было я поддаться тому желанному греху, посметь к губам прекрасным прикоснуться, но вдруг сдержался… или просто, трус, не смог.4.
Стоять перед дверью оказалось сложнее, нежели я представлял себе изначально. Когда узнавал адрес это было выражение некого порыва, теперь же мне оставалась нажать на кнопку, на чёртову маленькую кнопку! Чего боюсь вообще! Чего же смею побояться! Бояться стоит слабости своей, свей гордыни или же трусости, но вовсе не своих чувств! Вдох-выдох - сосредоточен. Сердце забилось ещё чаще, когда палец прикоснулся к звонку и я осознал, что сделал это… и что сейчас она идёт открывать дверь, и вряд ли она ожидает видеть меня. Старался сделать хоть на каплю менее сковано озадаченный вид. Не вышло. Так сложно порою держать себя в руках, однако, хочу признаться откровенно: это ощущение отсутствия контроля над собственным телом приносило мне некое удовольствие. Дверь с железным скрипом отворилась и передо мной появилась она. Увидев меня её изначально равнодушное и усталое выражение лица приобрело то самое жалкое подобие улыбки. Я даже смог произнести несколько внятных и связанных слов. Мы проследовали внутрь двора, ведь ей, по всей видимости было не менее дискомфортно быть на пороге, как и мне. Она провела меня в сад, чудесный сад, который был отдельным строением. Внутри была весна, цвели разные цветы, среди которых были и розы, кроваво красные с крупными бутонами и колкими длинными шипами. Они словно горячие сердца устремились ко мне обжигая мои глаза палитрой колко кипящих оттенков. Я не стал тянуть; с первой, сказанной с максимальной дикцией фразы, она, полагаю, поняла, о чём я хочу поведать ей. Её взгляд опустился, а фальшивая улыбка, впервые за долгое время, сошла с лица по её собственной воле. Я прямым текстом, но вполне уверено рассказал, что чувствую и что не могу жить в спокойствии и здравии, пока держу это в себе. Я стоял прямо перед ней, буквально вытяни руки и прикоснись! Она смотрела в пол, затем она подняла взгляд и её глаза будто говорили ей самой: “Нет, не делай этого, не смей...”. Всё же уголки губ загнулись, щёчки порозовели, на них проступили ямочки и она улыбнулась. Улыбнулась именно той улыбкой, которую я жаждал так видеть. Я был не в себе… хотя кому я лгу? Самому себе, пожалуй: В тот момент, увидев ту скрытую ранее от меня улыбку не сдержался, подобно тому как было во сне. Мне было всё равно: проступит ли мой грех красным, натёкшим кровью следом от ладони на щеке, или что, быть может, вовсе не увижу её после этой ошибки… Весь мой смысл свелся в тот миг к одному единственному поступку.5.
Я так долго старался не идти по течению, что просто устал, был истощён, изморен и жаждал отдыха. Находил утешение в красоте, но красота и сводила моё сердце с ума. Я человек, обычный грешный человек и как могу иметь волю, что бы взять свои желания под контроль? Никак. Но я, приняв поток, принял и себя. Пропуская его сквозь себя, я осознал, в чём же прекрасное этого мира. У человека всего пять чувств, а какой букет эмоций они способны породить! Наша жизнь, как музыка. Музыкант, что играет одну и ту же ноту то тише, то громче, то быстрее, то медленнее, подобен художнику рисующему одним и тем же цветом. Но в нас… в нас заключена целая палитра - неисчерпаемый запас. Пожалуй даже красок на земле существует меньше, чем наших чувств, которые потоком изливаются на холст нашего сознания порождая истинные шедевры, те, что нельзя увидеть и потрогать - их можно только ощутить собой.. Поток наших эмоций всегда будет толкать нас на камни, мешать дышать, тереть и царапать об илистое дно, сталкивать с препятствиями. Но как можно отвергать то, что мы есть! Поток - это плохо? Поток - хорошо? Нет! Поток - это жизнь.