Тринадцать жертв

Это утро выдалось оживлённым, как намёк на то, что день принесёт что-то новое, либо просто не будет скучным. Ирмелин пыталась вернуть колбасу, которую Эгиль с самым наглым видом стащил с её бутерброда, проходя мимо; надо сказать, что все её попытки результата не принесли, так как хранитель был и выше, и ловчее. Мейлир ворчал на Фрейю, которая прямо за столом вздумала чесать в ухе, однако в итоге был обсыпан хлебными крошками и пытался как-то от них избавиться, бубня что-то невнятное под раскатистый смех хранительницы. Дикра препиралась с Исааком, попутно отбиваясь от комментариев Лауге, который незаметно таскал еду из её тарелки, за что в итоге получил по рукам от Сюзанны. Гленда, которая довольно быстро расправилась со своей порцией, плела косичку из чёлки брата, полностью игнорируя его протесты, а потом ещё и попыталась привязать к рогу ленточку. Наблюдая за всем этим, Камилла улыбалась и пыталась попасть по еде вилкой, не глядя при этом в тарелку. Ей нравилось, когда день начинался вот так: радостно и беззаботно. Казалось, что это просто посиделки друзей, которые решили собраться вместе. Друзей немного странных, но это ведь в порядке вещей? Вдруг она дёрнулась и обернулась. – Ой, сколько времени!.. – Час, – тихо ответил кто-то. Камилла хлопнула себя по лбу и засмеялась. Сегодня же выходной, можно никуда не торопиться! А потом застыла, осознавая. Во-первых, на часах было полдесятого, а, во-вторых, она не помнила, чтобы кто-то говорил с таким сильным акцентом. По крайней мере, кто-то из тех, кого она уже слышала. Ками посмотрела на Мейнир, которая апатично разглядывала уже пустую тарелку. – М-мейнир? – ошарашено произнесла, не веря в свои догадки. – Это ты сказала? Хранительница кивнула, всё также смотря в тарелку. Это было странно. Почему она именно сейчас решила подать голос, отвечая на простой вопрос о времени? Тем более, отвечая неправильно. Ответ «просто так» отметался сразу, просто потому, что в случае с Мейнир это невозможно. Мейлир, который с относительным успехом всё же избавился от крошек, заметил замешательство Камиллы и улыбнулся. – Час, да? – понимающе спросил он, на что в ответ получил неуверенный кивок. – Зайди после завтрака ко мне, как раз есть время показать одну вещь. Будет даже лучше, если вместе с Ирмелин заглянешь, я сразу вам обеим объясню. – Угу... Думая о том, что же собирается рассказать Мейлир, Камилла еле досидела до конца завтрака. Почему именно час? Что за час? Получается ведь, что это что-то значит. И что же именно он собирается показать? Если связывать это что-то со словами, получается, что часы? Но что в них может быть необычного? В замке ведь немало часов, из которых многие не идут. Снова построив кучу невероятных и оторванных от реальности предположений, младшая даже принялась помогать убирать со стола, когда завтрак закончился, чтобы Ирма побыстрее освободилась. Услышав короткий рассказ сестры о том, почему надо поторопиться, Ирмелин, которая всё упустила, воюя с Эгилем, тоже немало заинтересовалась, хотя и немного опечалилась из-за того, что не услышала Мейнир. Увы, попытки Камиллы скопировать голос оказались провальными, но, может быть, в будущем ещё появится возможность услышать самой? Сёстры знали о том, что хранители живут вместе, так что не удивились, застав в комнате и Мейлира, и Мейнир. Как объяснил это ранее Мейлир – так легче присматривать за Мейнир, та всё равно не возражала, а если кто-то подумал о «том самом», то склонностей к некрофилии у него никогда не было, поэтому фантазии лучше сразу угомонить. Хранительница сидела в кресле, что стояло возле окна, и смотрела на почти безоблачное небо, либо делала вид, что смотрела. По ней сложно было что-либо понять, ибо взгляд, как и всегда, отражал только печаль и отрешённость. Хранитель же стоял возле напольных часов, рассматривая их. Часы эти, судя по всему, были очень старыми и дорогими, а застывшие стрелки показывали ровно час. Мейлир кивнул, приглашая сестёр посмотреть вместе с ним. – В своё время, осматривая замок, я смог обнаружить эти часы. Очаровательная древность, хочу сказать, а потому я не смог не позаботиться о том, чтобы не перенести их в эту комнату. Конечно, мне хотелось вернуть им жизнь, но вот в чём странность, – он поднял указательный палец, – они работают. Подойдите, – он сделал шаг в сторону, позволяя сёстрам подойти поближе. Прислушавшись, они смогли разобрать тихое тиканье. Сёстры непонимающе посмотрели на хранителя. – Да, в своё время я тоже был этим удивлён, и ведь, что занятно, их даже не надо заводить! Конечно, было предположение, что имеет место некая неисправность... Но и это оказалось неверным! Был случай, в замке на время остановился часовой мастер – его тоже застала непогода, дело обычное – и я попросил его осмотреть часы. Он не смог ничего обнаружить, все механизмы в полном порядке, – Мейлир покачал головой и постучал ногтём по стеклу, что защищало циферблат. – Мы даже пытались сдвинуть стрелки вручную. Хочу заметить, идея была дурная – чуть не остались без пальцев. И вот, похоже, именно из-за этих часов Мейнир иногда на вопрос о времени отвечает, что час. Ведь они показывают час в любом случае. Хотя сама она сказала, что не знает, почему так говорит. Мейнир, которая сама не понимала, почему что-то говорит – это было странно, но она и сама была не от мира сего. Однако также сестёр заинтересовали часы, которые исправны, но не идут. С позволения Мейлира они решили повнимательнее их осмотреть, хотя понимали, что вряд ли это что-то даст. Но ведь любопытно! Судя по корпусу, с часами обращались очень бережно, регулярно протирая, натирая и просто проявляя аккуратность. Ровно до этого момента. Неизвестно, как так вышло, но ноготь Ирмелин застрял в стыке между боковой стенкой часов и углублением в ней. Попытки вытащить его так, чтобы ноготь не оказался выдран с мясом, привели к тому, что дощечка из того самого углубления выпала. Ойкнув, и нагнувшись за ней, Ирма обнаружила, что на внутренней стороне выжжены какие-то надписи. Разобрать их было сложно, то ли из-за почерка, то ли из-за того, что кто-то плохо выжигал, а, возможно, причина была сразу и в том, и в другом. Камилла, заметив замешательство сестры, заглянула через плечо, несколько раз нетерпеливо спросив, что же там. Мейлир, подойдя с другой стороны, тоже попытался разобрать написанное. Записка была похожа на неумело составленное стихотворение, смысл которого уловить не удавалось, ровно как и понять, почему оно было спрятан в часах. В час начало положили, В два пошёл отсчёт. Три, четыре – не дожили, Пять, шесть, семь – грядёт. Восемь с честью погубили, Девять – вслед уйдёт. Десять жизнь не пожалеет, Одиннадцать – счёт ведёт. С двенадцатью последний свет Отсюда же уйдёт, И вместе с тем история Конец свой обретёт. Переписав эти строки, Камилла ещё раз посмотрела на них и покачала головой. Было ясно, что здесь говорится о смертях, которые почему-то соотносились со временем. Точнее, о времени говорилось сначала, а потом часы, судя по всему, уже обозначали людей. Если предположить, что первые два часа – это жертвы, а остальные – хранители... Это, в принципе, было разумно. Но почему именно эти часы? Кто оставил записку? И почему сейчас стрелки показывают час? К тому же, неизвестно, не истёк ли у этих строк срок годности? Если, конечно, можно так сказать. Возможно, что это и вовсе описание того, что уже произошло. Правда, относительно составителя строк можно было сделать некоторые предположения. Вероятнее всего, что это была девушка (либо аристократ на подобии Мейлира). Не очень хорошо выжигая, она всё равно пыталась делать всякого рода закорючки и петельки. Писала она не спеша, так как буквы были достаточно глубокими, а в конце стояла вычурная подпись, разобрать которую, к сожалению, не получалось. Пока Камилла размышляла над сказанным в записке и над самой запиской, Ирмелин и Мейлир внимательно рассматривали корпус – вдруг там что-то ещё спрятано? Увы, все остальные части корпуса держались крепко, а специально ломать часы никто не собирался. Раритет и всё такое, хотя и непонятно, перед какими ценителями этой древностью хвастать. В замке же действительно оценить старину вещей мог, кажется, только Мейлир, остальные смотрели на всё гораздо проще, если им вообще было дело до этого. Так однажды Фрейя сбросила тушу убитого животного прямо на сушившееся во дворе причудливо вышитое покрывало, на нём же начав её разделывать. Сюзанна, чьей способностью было умение успокаивать пением, потом полчаса приводила Мейлира в более-менее адекватное состояние, а Фрейя так и не поняла, почему он взбесился. Как говорится, вспомнишь солнце, вот и... Вот и в комнату ввалилась Фрейя, с ноги открывшая дверь; непонятно, как та осталась цела и не слетела с петель. Осмотрев присутствующих, она щёлкнула пальцами и указала сначала на Мейнир, а потом на Ирмелин. – Вот, вас я и искала. Сью, короче, звала. Помочь просила, с уборкой там и тыры-пыры... Ну, вы и сами всё знаете! Фрейя хохотнула, развела руками и уже хотела покинуть комнату, как её окликнул недовольно постукивавший тростью Мейлир: – Уважаемая госпожа дикарей, – наигранно официально начал он, – сколько ещё раз мне потребуется повторить, чтобы ты, наконец, запомнила, что прежде чем войти, надо постучаться? К тому же, непорядочно открывать дверь с ноги. – Да повторяй, сколько хочешь, – хранительница фыркнула, подходя к Мейлиру и с насмешкой смотря на того. – Тебе не надоело ещё, прынцессуля? Предчувствуя, что это перерастёт в очередной бесплодный спор, Ирмелин поспешила покинуть комнату, прихватив с собой Мейнир. Камилла тоже не стала медлить и, сунув в карман сложенную бумажку, выскочила в коридор. Ей захотелось перекусить, так что она направилась в сторону кухни. Конечно, неплохо было бы захватить что-нибудь с собой, найти компанию и устроить посиделки в беседке – это было любимое место в замке, точнее, на его территории – но только всему мешала уборка. Камилла шла на кухню. Да. По крайней мере, она была в этом уверена, хотя и начала сомневаться, когда в очередной раз врезалась в стену, а потом, открыв дверь, оказалась в совершенно незнакомой комнате. Снова выйдя в коридор, она, пытаясь сориентироваться, направилась в другую сторону, и снова во что-то врезалась. Плутания начинали раздражать. Неужели это Дикра решила пошутить, дезориентировав? Нет, не похоже было. В лесу они явно не врезались в то, чего нет, но что появлялось бы после столкновения. Наткнувшись на очередную дверь, Ками попыталась её открыть. Ничего не вышло. Это было необычно, ведь, как говорил Эрланн, находя запертые двери, он их оставлял открытыми. Получается, что либо дверь – обман, либо Мастер до неё не добрался. Вероятнее было второе, так как из-под двери совершенно реально поддувало. Приложив ухо к двери, она прислушалась, но смогла разобрать только что-то напоминавшее тихие завывания ветра. Камилла поёжилась и снова сменила направление, надеясь, что сможет выйти в хоть какое-нибудь знакомое место. – Эй, а чего ты боишься? Услышав вопрос, она вздрогнула от неожиданности и начала неуверенно озираться по сторонам. Никого не было видно, так же, как не было и желания отвечать на вопрос. Но почему-то она начала против своей воли выкладывать правду: – Я боюсь крыс, слизняков и смерти. А ещё Эгиля. – А что такого с последним? – снова прогнусавил кто-то. – В первую ночь я вышла из комнаты, и он меня напугал, – Ками совершенно не желала рассказывать о том происшествии, но слова сами слетали языка. Некто задал ещё несколько вопросов, на которые она честно отвечала. Потом послышался свистящий смех. Довольно узнаваемый смех – так смеялся только Лауге, особенно когда пытался делать это незаметно. Камилла нахмурилась, похоже, близнецам снова было нечего делать. Так как послышался ещё один вопрос, стало ясно, что гнусавил Исаак, вот только легче от этого не стало. Ками как выдавала всю правду, так и продолжала её выдавать, попутно, однако, размышляя над тем, что потом сделает с проказниками. Потом кто-то окликнул близнецов, отчего оба затихли. Камилла, которая давно бросила попытки найти верное направление, застыла и прислушалась. Судя по голосу, её спасителем оказался Эгиль, который начал отчитывать близнецов и потребовал немедленно развеять дурман. Те сначала попытались что-то возразить, оправдаться, но всё же послушались. Когда наваждение исчезло, Камилла поняла, что находится в коридоре, ведущем от главной лестницы в гостевую комнату. Рядом стояли пристыженные Лауге и Исаак, на которых сурово смотрел Эгиль, цепко державший их за воротники чёрных рубашек. Хранитель, обернувшись, посмотрел на неё с выражением «прости этих недоумков, не всем хватает воспитания» и снова нахмурился, недовольно стуча носом башмака по полу. Ками даже застыла. Чтобы Эгиль, да хотя бы взглядом попросил прощения, ещё и за других? Похоже, этот день решил пройти под знаменем удивления. Нет, конечно, за чудище она хранителя не держала, но всё равно относилась с большим недоверием и сомневалась в том, что у него в наличии имелась человечность. Слишком уж тот был холоден и мрачен, не вызывая доверия. Вот только не раз и не два уже было сказано о том, что первое суждение, как и суждение по внешности, часто обманчиво. – Вы сами извинитесь, или мне для начала провести с вами воспитательную беседу с применением методов Фрейи? – строго спросил он близнецов. Те нервно сглотнули и смущённо пробормотали в ответ что-то невнятное. – Вот и отлично, – отпустив воротники, Эгиль подтолкнул хранителей в сторону Камиллы. Потупив взгляды, они, запинаясь и спиной чувствуя взгляд Эгиля, попросили прощения, пообещав, что больше так делать не будут (днём уж точно, про ночь, увы, наверняка ничего не скажешь), а также, что не будут разбалтывать то, о что вызнали во время своего баловства. Камилле вдруг стало жалко близнецов, она вспомнила, кто именно часто за ними присматривает, а также заметила недобрую ухмылку старшего хранителя. Кажется, близнецам всё равно достанется, так что лучше простить. В конце концов, всё ведь разрешилось мирно, а мстительностью она не отличалась. Дома всегда говорили, что не стоит намеренно запоминать плохое, лучше обратить внимание на те вещи, которые можно будет вспомнить в тяжёлое время, дабы приободриться и не отчаиваться. Лауге слабо улыбнулся брату, когда они подходили к старшему. Да, конечно, их застукали, но ведь всё равно было весело. В замке они находились дольше всех, уже как три года, а за ворота выходили очень редко, и то только в сопровождении кого-то из взрослых. То и дело становилось скучно, что и побуждало проказничать, делать глупости или специально кого-то провоцировать. Чаще всего, конечно, они провоцировали Дикру, так как та была наиболее словоохотливой и несдержанной (последнее, конечно, подходило и к Фрейе, но в данном случае риск себя не оправдывал). Исаак едва заметно кивнул в ответ. Конечно, во многом они пытались ровняться на Эгиля, с самого детства восхищаясь его взрослостью и серьёзностью, ведь хранителю рано пришлось стать самостоятельным. У него было много братьев и сестёр, среди которых он был старшим, а потому оказался вынужден заботиться о них, помогая родителям. К этому «детсаду», будто бы его было мало, прибавились также дети соседей, с которыми были дружественные отношения и которые часто оказывались заняты. Но, конечно, давал о себе знать возраст близнецов, которые просто не могли взять и посерьёзнеть от одного только «хочу». Энергии требовался выход. – Я понимаю, что вам скучно, – Эгиль положил руки на плечи близнецам, – но вы можете хотя бы развлекаться, не используя силы осколков? Я мог бы закрыть глаза на обычные шалости, хотя и из этого пора вырастать, но при виде подобного не могу сделать вид, что ничего не было. Вы ведь делали это по своей воле? Обычно в голосе хранителя слышалась насмешка, иногда мелькало презрение, недоверие, издёвка... Это, конечно, было неприятно, кого-то отвращало, кого-то пугало, но если привыкнуть, то воспринималось совершенно естественно. И тогда уже пугало другое. Моменты, как сейчас, когда тон Эгиля был холодным, безэмоциональным, даже каким-то отстранённым. Подобным становилось и выражение лица: исчезали кривая ухмылка и насмешливый прищур глаз. Он никогда не кричал, если злился или раздражался, повышал голос только тогда, когда это действительно нужно. Именно такими некоторые люди представляли себе хладнокровных маньяков, которые без лишних слов убьют кого-то, а потом оботрут нож об одежду жертвы. – По своей... – тихо ответил Лауге. Когда требовалось давать прямые ответы на какие-то вопросы, чаще всего говорил он. – Это было совершенно осознанное и ничем не навязанное решение? – Да... – ещё тише произнёс он, понимая, чем вызваны эти расспросы. Эгиль облегчённо выдохнул и отпустил близнецов, пообещав, что после ужина ещё побеседует с ними. Пока что ему было достаточно того, что их мысли и действия принадлежали им самим, значит, о клятве молчания можно не беспокоиться. Однако же ради профилактики лучше было ещё раз напомнить, что делать можно, а что нельзя. Сунув руки в карманы и насвистывая что-то неопределённое, он продолжил свой путь на улицу. Дойдя по узкой неприметной дорожке до сада, он хотел было пробраться к полюбившейся старой груше, под которой хорошо дремать в это время суток, когда услышал шорохи и непонятные междометия. Заинтересовавшись, Эгиль свернул туда, где росли яблони, и остановился, наблюдая за тем, как Ирмелин, подпрыгивая, пыталась дотянуться до ветки. Да, к сожалению, почти все деревья были довольно высокими, так что, чтобы добраться хотя бы до нижних веток, приходилось либо прыгать, либо тащить лестницу, либо просто карабкаться наверх. Очевидно, что Ирмелин оставался только первый вариант, ибо о местонахождении лестницы она не знала, а по деревьям лазать почти не умела. – Эй, чего мучаешься? – окликнул хранитель Ирму, когда та решила немного передохнуть. – Меня попросили яблок нарвать – на пирог не хватает, – ответила она, поправляя хвост, который немного разболтался. – Сказали, что раз я высокая, то должна достать. – Кажется, они переоценили твою способность к прыжкам, – с усмешкой заметил Эгиль, подходя поближе и присматриваясь к ветвям. Он был выше, да и прыгал недурно, так что можно было попробовать. Хранителю нравилось помогать Ирмелин, так как он видел в ней, в некоторой степени, родственную душу. Тоже старшая, тоже привыкшая следить за другими. Можно сказать, что он даже был рад, когда в замке появился ещё кто-то, за кем не нужен глаз да глаз. Попросив её отойти, он слегка присел и, подняв руку, подпрыгнул, тут же поймав ветку. Опустив ту пониже, так, чтобы вполне можно было дотянуться до плодов, Эгиль кивнул. – Давай, рви, сколько там тебе надо. Ирма благодарно улыбнулась, подбирая корзину, которая была оставлена около ствола. Она редко просила кого-то о помощи: просто не привыкла это делать. Эгиль же помогал, не спрашивая, нужно ли это, ведь ответ, скорее всего, оказался бы отрицательным, даже если на деле это иначе. И, если честно, ей хотелось сделать что-то в ответ, чтобы мрачный хранитель тоже понял, что такое забота. Но пока что удавалось лишь подыгрывать его своеобразному ребячеству, подобному тому, что было этим утром. Такие моменты помогали хоть немного развеяться. – Спасибо, – Ирмелин покрепче ухватилась за полную корзину, – обещаю, что не буду солить твой кусок. – Иди уже, гадалка. Не спали ничего, – усмехнувшись, Эгиль махнул рукой и направился к скамейке. Было бы забавно обнаружить соль в яблочном пироге, но ведь она бы этого всё равно не сделала.