Зеркало

Наиболее счастливые детские воспоминания Владека были связаны с парком аттракционов «Сказочное королевство». Впервые туда он попал лет в семь, когда отец получил повышение на работе и приобрел квартиру в самой престижной части города. Мальчик до сих пор помнил, как радовались родители, разбирая многочисленные коробки с вещами, как папа говорил про открывшиеся перспективы и шанс на стремительный карьерный взлет, а мама называла его самым талантливым и твердила, как им гордится. Владеку не было дела до заумных взрослых разговоров, но он все равно прислушивался к ним, пока его не отвлек брат, забравшийся с ногами на белоснежный подоконник. - Глянь сюда, - позвал он, и Владек увидел в окне огромное колесо, возвышающееся над зданиями района. - Это колесо обозрения, - заметил их интерес папа. – Тут парк развлечений совсем рядом, на выходных сходим обязательно. И он сдержал свое слово. Вблизи «Сказочное королевство» оказалось воистину чудесным. Многочисленные аттракционы манили неизведанностью, уличные торговцы вразнобой предлагали мороженое и сладкую вату, газировку и воздушные шарики... Кажется, в тот день он и Марек оббегали весь парк, перепробовали все аттракционы, и уводить их пришлось фактически силой. Мальчишки настолько очаровались «Королевством», что с тех пор стали его завсегдатаями, предпочитая проводить в нем любую свободную минутку и оставляя в билетных кассах все карманные деньги до последней монетки. Рос Владек, изменялись его запросы, но трепетное отношение к парку осталось с ним навсегда. Именно там, под сенью душистой липы, он впервые поцеловал девочку – свою одноклассницу Снежану. В кинотеатр, находящийся на территории «Королевства» пригласил на первое свидание сокурсницу Майю, а спустя три месяца сделал ей предложение на вершине колеса обозрения… Но из всех развлечений, предоставляемых парком, больше всего Владек любил лабиринт кривых зеркал. Он мог часами простаивать в его коридорах, наблюдая, как из одного зеркала в другое перетекает его отражение, меняясь до неузнаваемости. Становится тонким и толстым, вытянутым и сплюснутым, идет рябью и вновь возвращает себе хрустальную четкость линий… Вот только сейчас он был не в «Сказочном королевстве», и ЭТО зеркало показывало его мертвым. Пустые тусклые глаза равнодушно смотрели с неживого застывшего лица, на сероватой щеке от уха до уголка рта тонким росчерком белел шрам. Шрам, полученный им не наяву, но в одном из кошмаров. Так, может, все это сон? Кошмары снились Владеку часто и условно делились на два типа. В первом из них он видел себя самого в каком-то странном месте, потерянном в мареве отчаянья, застывшем в патоке боли. Рядом всегда был Страшный человек, он задорно хрустел леденцами и ломал Владеку кости, проливал его кровь, доверительно нашептывая на ухо: - Стараюсь ради тебя. Когда-нибудь оценишь… Шрамом на щеке наградил тоже он. Владек в очередном сне бросился на своего мучителя с ножом, но даже ранить не успел, хлесткий удар по лицу впечатал его в стену, а Страшный человек как-то удивленно посмотрел на скальпель, что держал в руке, будто не помнил, когда успел его взять. - Ну вот, - сказал он, разворачивая очередную конфету окровавленными пальцами, – теперь шить придется, – затем пнул мальчика носком ботинка под ребра и добавил ласково: - потом с наказанием определимся. Не думал ведь, что спущу тебе это с рук? Владек проснулся с криком и еще долго сидел в постели, ощупывая лицо, желая убедиться, что все это происходило не взаправду. Ведь ему едва исполнилось четырнадцать, он впервые влюбился и отчаянно переживал из-за мелких дефектов внешности вроде выскочившего прыща... Вторая часть ночных кошмаров была связана со смертью Марека от когтей и клыков медведя-шатуна. Мама, бабушка и дедушка, погибшие в тот же день, его сновидения почему-то никогда не посещали... А вот маленький, навечно одиннадцатилетний мальчик, застывший изломанной куклой в мощных лапах обезумевшего зверя, появлялся регулярно. Владек не был свидетелем его кончины, но развитая фантазия дополнила болезненно-красочными подробностями скупую информацию о его гибели и привела к возникновению этих кошмаров. Проснувшись в очередной раз от криков, Майя, теперь уже законная жена, слово за слово вытянула из Владека подробности привидевшегося кошмара, а заодно и всю историю случившейся трагедии. - Моя мама родилась в глухой северной деревушке. Малые Топи называется, - рассказывал он, нервно вцепившись в кружку горячего чая. - С родителями у нее не сложилось, вроде бы и неплохие люди, не пьянствовали, между собой не ругались, а ее не любили. В шесть лет в интернат отдали, забирали домой только летом на один месяц... Она сперва рыдала, потом попривыкла. А как обучение закончилось, приехал отец, привез денег, сказал: «Это тебе на первое время. Езжай куда хочешь, но в Топях тебе делать нечего». Она и уехала. В столицу. Владек прошелся по комнате, снял с книжной полки старое фото, на котором ослепительная красавица в подвенечном платье улыбалась в камеру, нежась в объятьях счастливого молодого человека. - Они больше не общались, мама им даже о свадьбе не сообщила, - продолжил он. – О них подумал папа когда попал в неприятности. Я не знаю деталей, но замешаны были огромные деньги и опасные люди. Отец испугался за наши жизни и предложил скрыться, уехать в Малые Топи, чтобы переждать там необходимое время. Он был уверен, что в такой глуши нас не найдут, ведь никто и не знал, что мама оттуда родом, у нее даже документы были выданы тем городом, где находился интернат. Владек замолчал, вспоминая дорогу в Опольский уезд, занявшую несколько дней. Некрасивая голая осень столицы плавно сменилась белоснежной зимой севера, и он, выглядывая в окно поезда, мечтал, как слепит огромного, высотой с дом, снеговика, как будет играть в снежки с братом и… должны же быть в деревне другие мальчишки? У них можно будет попросить санки… - На железнодорожной станции мы долго искали кого-нибудь, кто мог бы нас подвезти. Никого не было. Какой-то мужик довез нас до соседней деревушки, от нее шли пешком, устали, промерзли. К дедушкиному дому доползли на последнем издыхании... Бабушка совсем не была рада нас видеть. Она испугалась. - Почему? Он как будто не услышал вопроса жены. - Я помню, как она побелела и за сердце схватилась... А потом сказала, что попросит кого-нибудь отвезти нас обратно на вокзал. Мама тогда психанула, кричала, что это и ее дом тоже, что мы остаемся... Я никогда не видел маму такой, как в тот день. Папа пытался сгладить ситуацию, что-то объяснял... В конце концов, нас пустили в дом, накормили ужином и уложили спать. Марек рассказывал страшилки о мертвецах, пока папа не попросил его прекратить. Утром я проснулся раньше брата, мама с бабушкой разговаривали на кухне… Владек прикрыл глаза. В памяти оживали картины прошлого: вот он крадется по деревянным половицам, покрытым облупившейся коричневой краской. Доски немного скрипят, но на кухне не обращают на это внимания, беседа идет на повышенных тонах: - Хочешь сказать, что отказалась от меня из-за дурацкого предсказания ярмарочной гадалки? Она сказала, что если я останусь с вами, то погибну, и ты сразу поверила? Отдала в интернат? - Я сделала все, чтоб тебя защитить! Ты не понимаешь… - Ну, конечно, не понимаю. Навь какая-то, осы… Сказки, которыми детвору пугают, чтоб в лес не ходила! - Это не сказки. Ты всего не знаешь, мы тебя оберегали… Владек пересказал жене этот разговор, и добавил: он так и не понял, о чем тогда шла речь. Да и вообще, быстро прекратил подслушивание, увидев на буфете зеркало в старинной узорчатой оправе, напоминавшей морозный узор. Ему показалось, что в отражении мелькнуло что-то странное, как бледное лицо мертвеца из услышанных накануне страшилок. Дотянуться не получилось, и Владек, недолго думая, полез на буфет. Вот только буфет не был рассчитан на вес одиннадцатилетнего мальчика, и стоило Владеку взять вожделенное зеркало в руки, как он оказался на полу в груде обломков и осколков. - Было очень больно, я, кажется, закричал. Сбежались все, - он отхлебнул из кружки уже остывший чай и продолжил: - Оказалось, что я сломал руку. В Топях даже фельдшера не было. Дед наложил шину и попросил знакомого отвезти меня в городскую больницу. Не помню уже, почему, но я устроил истерику, чтоб со мной поехал папа. Мама осталась в деревне. Дядька Матвей, что нас вез, всю дорогу пытался меня отвлечь, рассказывал, как охотился на медведей... А врач загипсовал мне руку и оставил на несколько дней под наблюдением. Папа, конечно, меня не бросил, и Матвей вернулся в Малые Топи один. Владек снова замолчал, собираясь с силами перед самой страшной частью рассказа. - Дядька Матвей приехал снова через два дня, и я не сразу его узнал – он постарел лет на десять. Отозвав папу в сторону, рассказал ему, что накануне в деревню забрел медведь-шатун. Дом маминых родителей стоял около леса, вся семья была во дворе. Марек… Марек лепил снеговика и оказался первым на пути обезумевшего от голода зверя. Дед схватился за ружье, но первая пуля только ранила медведя и еще больше его разозлила, а вторая – попала в бак грузовичка. Машина загорелась, огонь перекинулся на несколько домов. Медведь убежал, но к тому моменту Марек, мама и бабушка с дедушкой были мертвы. В пожаре погибло еще несколько человек. Майя обняла мужа за плечи, будто могла как-то защитить от горьких воспоминаний. - Похороны взяла на себя деревня. Я помню закрытые гробы, папины слезы, свое неверие в то, что я больше никогда не увижу маму и Марека... Потом мы уехали. И больше уже никогда не возвращались в Малые Топи. Отец решил все свои проблемы, но кажется, так никогда себе и не простил, что его попытка защитить нас привела к таким событиям. Он умер, когда я заканчивал первый курс... - Мне кажется, ты должен съездить в ту деревню, - сказала Майя, - сходить на могилы... Возможно, это поможет тебе примириться с прошлым и прекратит кошмары. Я могла бы поехать с тобой. На том и порешили. Договориться с начальством о внеплановом отпуске оказалось несложно, то ли потому, что работы было немного, то ли потому, что Владека считали хорошим сотрудником и согласились подписать отпуск без оплаты. Сборы не заняли много времени, и вновь потянулась перед глазами полузабытая дорога на север. В прошлую поездку впечатления от нее окрашивались в радужные тона, проходя через призму детской наивности, теперь же мужчина замечал грязь и убожество, возраставшие по мере удаления от столицы. Малые Топи встретили неприветливо: пасмурным небом, размытой осенними дождями грунтовой дорогой, лаем дворовых псов. Большинство домов, пострадавших при пожаре, были восстановлены хозяевами, но некоторые – так и остались выжженными ранами на теле деревни. От дома его бабки сохранился только почерневший фундамент. Хмурая дородная старуха указала им путь к дому Матвея так, словно делала самое большое в их жизни одолжение, а потом еще долго смотрела вслед. Дядька Матвей, к счастью, оказался на месте и согласился приютить на время. Как считала Майя, даже если б его не застали, то с поиском ночлега проблем бы не возникло – едва ли кто-то из местных жителей отказался бы от дополнительного заработка. Жена Матвея – неприятная женщина с лицом сушеной воблы – разместила их в доме, накормила нехитрым обедом и пообещала назавтра с самого утра отвести их на кладбище. Чуть позже, выйдя во двор в поисках туалета, Владек услышал, как та тихо спорит с мужем. - Пожалей парня, – уговаривала она. – Убьют ведь. - Если мы не сообщим, а они узнают, то убьют нас, - отвечал ей мужчина. - Что-то случилось, дядь Матвей? – вмешался в разговор Владек. - Племяш девку обрюхатил и в бега подался от ее папаши, - отмахнулся мужчина. – Я его в городе вчера встретил, просил не выдавать… Ему показалось, что Матвей лжет, но докапываться не стал. Какое ему дело до деревенских разборок? Вечерело. Хозяин дома с женой ушли на посиделки к соседям, оставив постояльцев одних. Непонятное тревожное предчувствие было словно разлито в воздухе, но Владек решил, что у него расшалились нервы от возвращения в деревню, где погибла его семья. Что-то еще не давало покоя. Выглянув в окно, он с удивлением заметил, что Малые Топи казались вымершими: улица опустела, в домах не горел свет, не звучали голоса подгулявших мужиков. Лишь иногда раздавалось мычание коров да редкое перегавкивание псов. К дому напротив подкатил грузовичок, остановился. Из кабины выбрались двое, и Владек поспешно опустил шторку, не желая, чтоб его заметили. Что-то в приехавших было ненормально, неестественно, и осознание этой неправильности зудело, как оса над ухом... Послышались тяжелые шаги. Распахнулась настежь дверь, и Владеку почудилось, будто дверной проем превратился в зеркало: на пороге стоял он сам, только мертвый. Пустые тусклые глаза равнодушно смотрели с неживого застывшего лица, на сероватой щеке от уха до уголка рта тонким росчерком белел шрам. Были и другие отличия: короткая армейская стрижка вместо модной городской прически, военная форма горчично-желтого цвета вместо свитера и джинсов… За спиной тонко вскрикнула Майя, и взгляд существа переместился на ее фигуру. - Ты мне снилась, - голос был под стать облику, глухой, утробный, с едва различимыми нотками удивления. - Ты… ты Марек? – спросила она, не потеряв способность рассуждать здраво даже в такой ситуации. - Мар, - поправил мертвец и повернулся к Владеку. При всей его размеренности движений нож он выхватил стремительно, одним ударом перечеркивая жизнь стоящего перед ним человека. - Уничтожается весь род неофита, - произнес он тягуче заученную истину. – А если по какой-то причине этого не произошло, ошибка должна быть исправлена. Сквозь подступающую пелену смерти Владек увидел Страшного человека из своих кошмаров. Он стоял на пороге и довольно улыбался.