Наша новая жизнь

30.04.2001 Мы разбегаемся по делам. Земля разбивается пополам. Я снова как сумасшедшая бегу в Министерство. Все вокруг суетятся и спешат. Час пик, а что я хотела? Улицы заполнены людьми и машинами, как старая обшарпанная кухня — тараканами. Вот это надо умудриться проспать утром в понедельник! Вообще не люблю понедельники. Сумбурные какие-то дни, суетливые. Как на иголках постоянно. Сначала ты бежишь на работу, кое-как позавтракав, потом как лошадь пашешь до обеда, перекусывая печеньями и всякой гадостью. И вот обед, но это тоже мимолётно. В лучшем случае добежишь до ближайшего кафе выпить чашку кофе и быстро съесть какой-нибудь салатик, а в худшем так и останешься сидеть в груде этих злосчастных бумаг, обжигаясь горячим чаем, на поверхности которого уже сантиметровая плёнка ибо чайник надо чистить, а времени на это нет. А потом опять работа, документы, патенты. И вся эта гадость до семи вечера. Если повезёт — можно уйти в половину восьмого, но, как правило, это нереальное время. И ты сидишь часов до восьми-девяти, мозг не соображает, а ты что-то пишешь, работаешь. И вот ты, как жухлый овощ, тащишься домой. А сил нет ни на что. Еду готовить некому, убираться некому. Дом в таком состоянии, словно вчера там была пирушка Пожирателей Смерти. И вот твой максимум — съесть что-то из холодильника или какую-нибудь лапшу быстрого приготовления, а затем тёплый душ и спать. Всё. День окончен. Коэффициент полезного действия за это время равен нулю. Никакого отдыха, про личную жизнь вообще молчу. Начиная со вторника, всё как-то сглаживается и уже в четверг после работы остаются силы на уборку и приготовление еды. Пятница обычно разгрузочный день, не считая конца месяцев, когда надо сдавать отчёты. Выходные тоже проходят довольно посредственно: сон, прогулки с друзьями, шопинг. Иногда уезжаю к Гарри с Джинни, иногда в Нору. Вот, собственно, единственное разнообразие в моей жизни. Так и проходит моя жизнь два последних месяца. Рутина, скука, быт. Теперь ещё и эта замечательная новость... Жизнь круто изменилась, и я пытаюсь с этим смириться. Согласна, пока плохо получается. Часто срываюсь, раздражаюсь. Пару раз уже посещала психолога. Немного помогло, кстати. Но всё равно мне очень тяжело одной. Ты уехал не в самый лучший момент, Северус. Ну, вот что тебе стукнуло в голову? Зачем надо было лететь в эту Канаду? Неужели там нет хороших Зельеваров и колдомедиков? Знаешь, меня очень тревожит этот вопрос. Да, мы с тобой крупно поссорились. Да, я необоснованно психнула, но теперь-то я могу объяснить тебе причину. И не было у нас никогда такого, чтоб ты уходил. Я знаю — я истеричка. Я ревнивая дура, если ты хочешь это услышать от меня. Но ты ведь сам это знаешь! И терпишь. Терпел до сих пор... Ну прости меня! Я виновата. Вернись, пожалуйста. Мне плохо, мне тяжело. Я беременна, в конце концов! Был бы у нас уже сын, он, как и ты, надменно изогнул бровь и небрежно спросил бы: «Где Вы шляетесь, папаша?» И меня мучает такой вопрос. Три сухих письма за два месяца. Это нормально? Да и что ты там пишешь — пару строк, в основном: «Работа тяжёлая. Дату приезда назвать не могу. Я здоров». И всё! Ни словом более. Что же мне прикажешь думать? Может, я тебе больше не нужна и у тебя там новый роман? Может, ты решил уйти по-английски без объяснений? Я ведь дура ревнивая, так что это ещё не все мои подозрения. Не обольщайся, что встречу с распростёртыми объятиями. Нет. За эти глупые три отписки я тебя в покое не оставлю. Даже не думай. Хотя, о чём это я? Конечно же, с первым твоим шагом на порог дома я кинусь тебе на шею с поцелуями. Я ведь люблю тебя и жду. Жду, как верный Хатико, и буду ждать до самого конца. Я ведь привыкла к этому состоянию. А ведь пару месяцев назад всё было по-другому. Мы спокойно жили вместе. Я работала твоим ассистентом. Мы были счастливы. У нас отличная семья, Северус. Да, и ты мне обещал, что не оставишь меня. Соврал, дорогой? Помнишь, тогда, три года назад, на годовщину победы? После года успешной борьбы с болезнью и со мной, ты всё же сделал мне предложение. Забыл, да? А как же та пламенная речь, что ты боишься меня потерять и тому подобные высокопарные фразы? Бесспорно, я была счастлива слушать тот ласковый бред. Потом свадьба... И вот я рисовала себе красочную семейную жизнь: спокойный размеренный быт, нормальная работа, ну и конечно любовь, забота, взаимопонимание. Мои наброски, по сути, совпали с картиной первых трёх лет. Шикарная свадьба, просто блестящая, кажется, ни один из сотни приглашенных не забудет тот великолепный день. Я была в белоснежном платье с узором, как ни глупо, в виде лилий. В волосы были заплетены эти же аккуратные цветы. Твоя идея была очень удачной — все говорили, что лилии в локонах смотрятся восхитительно. Знаешь, Северус, я смирилась с мыслью о Лили. Это твоё прошлое, его не зачеркнёшь. Пусть она остаётся в твоих воспоминаниях. Ведь ты мне ясно дал понять, что любишь только меня. Да и мне уже не семнадцать лет. Я стараюсь не обижаться по мелочам. А это теперь мелочь. Наша жизнь продолжается. Так вот, собственно, я о свадьбе. Ты неизменно был в чёрном, хотя я немного украсила твой сюртук белой лилией и светлым воротником. В целом — получилось мило и необычно. Торжество было прекрасным, и ты на редкость много и дружелюбно улыбался. Всё-таки что с мужчиной делает женитьба! А потом мы полгода путешествовали по Англии. Это было незабываемо. Помимо отдыха мы посещали различные балы и приёмы у самых известных семей магической Британии, а также появлялись на мероприятиях посвященных Зельеварению. Ты многому меня научил, и я превратилась из книжного червяка в довольно толкового ассистента. А помнишь, Северус, когда мы появлялись на торжествах, все внимательно смотрели на нас и шептались? Не знаю, что интересовало светских сплетниц больше — как великий зельевар, истинный слизеринец, решил связать жизнь с такой несдержанной и вспыльчивой гриффиндоркой как я, или же почему лучшая студентка Хогвартса вышла замуж за человека на двадцать лет старше себя. Но взгляды их были настолько заинтересованные, что я начинала краснеть и думать о том, насколько тщательно они обсудили нашу личную жизнь. Меня это немного забавляло. Затем мы вернулись в Лондон, ты начал усердно работать, вернулся к преподаванию в Хогвартсе. Я тебе помогала в различных экспериментах. Так мы и жили ещё два года. Где-то раз в месяц-два опять-таки посещали различные торжества. А в Хогвартсе мне очень нравилось. Ты был директором, а я — то ли секретарём, то ли заместителем. Как правило, моя функция заключалась в регулировании конфликтов между учениками, а иногда и в утешении студентов после очередных твоих колкостей и выговоров. Дети меня любили. Я всегда находила с ними общий язык. Мне было приятно общаться с ними, а им — со мной. Иногда мальчики даже влюблялись в меня. Помню, спустя полгода после моего появления в школе, один мальчик с седьмого курса Гриффиндора, Питер Морстан, робко объяснился мне в любви. Я попыталась ему объяснить, что ты мой муж, и я тебя люблю, на что он с досадой стал доказывать, как ты мне не походишь. Слава Мерлину, потом мы всё выяснили, и я взяла с него слово, что он будет относиться к тебе с уважением, а ко мне как к другу. Но мне было приятно. Естественно, тебе об этом не надо знать. А вообще-то подобные влюблённости — это нормально. Я — яркий тому пример. Конечно, не у всех подобные увлечения выливаются в романы или в брак, как у нас. Я бы сказала, что это только единичный случай, хотя семьи, в которых у супругов большая разница в возрасте, не редкость для магов Британии. Да и дело не в возрасте. Главное, чтобы были общие интересы и приблизительно равный интеллект. Ну, или хотя бы стремление увеличить свои знания. Ведь какая семья без общих интересов? Любовь, безусловно, важная деталь, но спустя месяц понимаешь, что одной только страсти мало. Нужно общение. Необходимо взаимопонимание. Грубо говоря, если бы я вышла замуж за Рона, что бы нас ждало? Да, месяц страсти, любви (если бы она, конечно, была, но нет и слава Мерлину) и прочих удовольствий. Но. Что было бы потом? О чём нам разговаривать? Представляю один семейный вечер: он увлечённо рассказывает об очередном квиддичном матче, читает письма поклонниц своего таланта и прелестей, а я, как верная жена, наливаю ему свеже-сваренный суп. Безумно интересно. Может, какая-нибудь девушка, любящая дом и уют, находящая смысл жизни в материнстве, увлекающаяся кулинарией, и находит этот стиль жизни привлекательным. Вкусы разные и я не спорю, что кому-то это нравится. Но я не из этого числа. Моему жадному мозгу постоянно необходимо развиваться, впитывать в себя новые знания, решать новые задачи. Нет, я не отказываюсь от семейной жизни, от счастья материнства (тем более, оно теперь близко), но меня не устраивает перспектива всю жизнь провести на кухне и с мини детским садом. Мне нужно саморазвитие. И пусть теперь я вряд ли закончу Университет Высшей Магии и Волшебства в Барселоне, но совместное Зельеварение с Северусом не даст закиснуть моим знаниям. Надо сказать, зелья мне очень интересны. И пусть я не знаю и половины того, что знает он, я всё же пытаюсь наверстать упущенное, и он мне в этом активно помогает. Помогал... Ладно, не думать об этом, Гермиона. Не думать! Он скоро вернётся и всё будет хорошо. Хо-ро-шо. Сотри меня, смотри в меня... Останься Вот так я и сотрясаюсь каждую ночь. Перед глазами последний день, проведённый с тобой. Конечно, в твоём присутствии я истерично орала, била посуду, кидала ядовитые оскорбления тебе в лицо. А когда ушла к себе в комнату, разревелась. Плакала как пятилетний малыш, у которого отобрали любимую игрушку. Как же я ненавидела твою работу в этот момент! И вообще я всё ненавидела. Психолог сказал, что это из-за беременности. Но тогда ведь ни я, ни ты об этом не знали. Что же ты подумал обо мне тогда? Сказать, что я истеричка — просто ничего не сказать. Но ты молчал. Я на тебя истошно орала, а ты молчал. Смотрел на меня совершенно равнодушно и молчал. Ни слова. Ни единого слова не произнёс. Мерлин, почему ты такой? С одной стороны — это счастье. Ты не пререкаешься, не язвишь. В последние месяцы после моей истерики ты тихо говорил «Гермиона, не кричи» и я успокаивалась. Безусловно, в нашей практике были и крупные словесные перепалки, мы в унисон кричали друг на друга, весь дом стоял «на ушах», я уж молчу про количество разбитых сервизов. Конечно, потом мы мирились. А что стало с тобой в последнее время? Нет никаких эмоций на лице, никаких едких слов. Что с тобой? Ты устал, мой милый? Прости. Прости за мои глупости. Я видимо тебя уже измотала. Нервы ни к чёрту, а теперь я ещё и беременна. Прости меня за слабость И за то, что я так странно и отчаянно люблю Вот уж действительно странно. Я люблю тебя. Люблю всей душой, и ты об этом знаешь. Я люблю тебя так, как только может любить женщина — жертвенно, нежно, чувственно, ласково. Да, я ревную. Но на это тоже есть причины. Слишком сложно мне далась борьба за тебя. Это была действительно война. Я как рыцарь боролась с драконом в твоём сердце. Да простит меня Лили Поттер за столь глупое сравнение, но, увы, она была действительно как дракон. Ни себе, и ни кому-нибудь другому. Я не знаю, как я её одолела — то ли моя любовь, то ли моя настойчивость. Тебе одному это известно, Северус. Как бы то ни было, сейчас я уже не веду бой с умершей. Мне достаточно твоего внимания и кольца на пальце. Не подумай, что для меня главным было выйти за тебя замуж. Нет, отнюдь. Просто это своеобразный символ того, что ты всё-таки живёшь настоящим, а не воспоминаниями. Это кольцо также символизирует то, что я принадлежу тебе. Я твоя — вот моя самая заветная мечта. Ты мой муж, мой хозяин, моя любовь и опора. Поверь, мне этого хватает с лихвой. Не говоря уже о том, что ты любишь меня. Знаешь, я чуть не умерла от радости, когда в Мунго ты, только очнувшись, потребовал позвать меня. Я летела к тебе в палату со всех ног, ещё не понимая, что меня там ждёт. После трёх недель в коме, в особо тяжёлом состоянии, врачи уже сдавались и не верили, что ты выживешь. Но ты открыл глаза. И почти сразу заговорил, причём, как всегда, с командными нотками в голосе. А когда я прибежала к тебе — вот тут началось всё самое интересное. Ты орал, что я глупая девчонка, что я не имела права спасать твою чёртову жизнь, что я обязана была помогать «мальчишке Поттеру» и тому подобные обвинения. Я сначала стушевалась, побледнела и чуть не расплакалась, но когда ты дошёл до обвинения в том, что я рисковала своей жизнью, мне вдруг стало так тепло и отрадно на душе, что я заулыбалась и бросилась тебя обнимать. И вот тут была самая незабываемая картина, которую не забудет ни один из присутствующих тогда в палате, — Снейп, ужас подземелий, язвительный и саркастичный ублюдок, покраснел (да-да!), улыбнулся, по-мальчишечьи робко принял объятья и зарылся лицом в моих кудрях (точнее то, что от них осталось). Забавно, не правда ли? Дикий шок. И тут, угадайте, кто появился? Рита Скиттер, собственной персоной, со своим острым язычком и гадким прыткопишущим пером. И началось... «Гермиона Грейнджер спасла своего возлюбленного от ужасной смерти», «Гермиона Грейнджер и Северус Снейп: как начался их роман?», «Гермиона Грейнджер: как соблазнить профессора?», «Две любви Северуса Снейпа» и, наконец, моя любимая «Профессор и ученица: любовь на века или бордель в Хогвартсе?» Мерлин, как её это только в голову пришло?! Сначала я испытывала омерзение и ярое желание высказать ей всё в лицо, потребовав опровержения всего этого бреда. Кажется, даже судиться пробовала. Бесполезно. На то он и «Ежедневный Пророк», чтобы выискивать разные сплетни и выделывать из мухи слона. Со временем жар остыл, и я оставила идею кому-либо что-то доказывать. Каждый думает так, как хочет. И ты, Северус, разделял мою позицию, разве что заставил опровергнуть эту ересь про «Хогвартский бордель». Надо сказать, журналистам эта идея очень понравилась, и они начали выискивать в истории подобные случаи. Это необходимо было пресечь, и ты сделал для этого всё. Но всё же забавные времена были. Вздох сожаления на губах Зависли в неправильных городах Звонки телефонные под луной Границы условные Я с тобой Между нами, пожалуй, действительно только условные границы. А что мне мешает поехать к тебе? Найти твой адрес и расположение лаборатории не так сложно для меня. Но что-то мешает. Что же это такое? Наверное, я просто доверяю тебе, несмотря на мои истерики. Теперь я понимаю: да, я беременна, но ради тебя всё равно стоит быть сдержаннее. Мне жаль, что всего этого я не могу сказать тебе прямо в лицо. Может, ты простишь меня. Ты ведь всегда меня прощаешь. Спасибо тебе за это. Знаешь, Северус, я не знаю, что бы я делала без тебя. И я не вижу лучшей судьбы, чем у меня есть сейчас. Что нужно мне для счастья? У меня всё есть: я замужем за любимым человеком, у нас почти всё хорошо, войны нет, вот, предвещаются дети. Только вернись ко мне, Северус. И всё будет замечательно. Я и не заметила, как прошёл рабочий день. Обычный понедельник, впрочем, как и всегда. Устало плетусь по улице, захожу из последних сил в лифт, затем заваливаюсь домой и камнем падаю на диван. Всё. Ещё один день прожит. Где-то час я спала. Потом проснулась и решила ещё немножко расслабиться. Беру из шкафа красное Бургундское вино пятилетней выдержки и милый бокал на тонкой стеклянной ножке. Наливаю себе половину и томно втягиваю носом аромат. Божественно. Всё-таки Северус знает толк в вине — его коллекция. Делаю глоток и осознаю всю прелесть алкоголя. Потрясающее успокоительное. И тут приходит осознание — пить-то мне нельзя. Я с ужасом в глазах понимаю, что могла бы натворить. Извините, конечно, но я буквально повёрнута на здоровом питании, особенно во время беременности. А тут забыла элементарное. Вдруг раздаётся звонок в дверь. Кого принесло ко мне в одиннадцать часов вечера, а главное: какого чёрта? Я не хочу никого видеть, поэтому попросту не открываю дверь. Перебьётесь до утра со своими проблемами. Некогда мне. Я занята. И вообще — я беременна. Идите все к чёрту, у меня свои заморочки. Странно, но звонить прекращают удивительно быстро. Надо же, какие понятливые! Я слышу, как поворачивается ключ в замке. Понятно, так просто я не отделаюсь. Кого там принесла нелегкая? Мама, наверное. Ну и ладно. — Дверь открывать теперь не модно, да? — говорит до боли знакомый баритон. — Хорошо хоть ключи с собой захватил. Я оборачиваюсь. Северус? Я не верю своим глазам. А потом всё расплывается... — Гермиона, ты меня слышишь? Я открываю глаза. Так, я лежу на диване, Северус сидит передо мной и обеспокоенно осматривает меня. Я невольно улыбаюсь. — Северус, — мой голос звучит как-то очень по-детски, словно мне года три и я впервые вижу Санта-Клауса. — Да, Гермиона, это я, — он нежно убирает выбившийся локон мне за ухо. Его нежная улыбка наполняет моё сердце теплом. — Я скучала, Северус, — мой голос не меняется, такое чувство, что я долго и упорно дышала гелием. — Я тоже, — он гладит меня по щеке и вдруг обращает внимание на часы. — Поздно уже, а мне надо будет уйти. — Куда? — я приподнимаюсь, и в глазах появляются слёзы. — Как? Опять? А я... Мысли сумбурные. В голове кружатся строчки: Сотри меня, смотри в меня Останься... — Не волнуйся, это всего на десять минут, — ты успокаивающе гладишь меня по голове и укладываешь обратно. — Я скоро вернусь, только аппарирую к Слизнорту. Надо ему кое-что передать. Хотя, пожалуй, это можно отложить до завтра. Это немного успокаивает. Я послушно устраиваюсь на подушках. Он встаёт и замечает бутылку. Его беспокойный взгляд падает на меня: — Ты пила? Тебе же... — Нет, что ты! — я быстро прерываю его, пытаясь оправдаться. Не думай, что я спилась без тебя. Это случайно. И вдруг осекаюсь. — Я хотела один раз, но вспомнила, что мне же... Вдруг я понимаю, что не дослушала его. Что он хотел сказать? — Мне же нельзя, — робко продолжаю я, пристально наблюдая за его реакцией, и вижу его облегчение. Надо ему всё же сообщить о предстоящем сюрпризе. — Я... я хотела тебе сказать... я ведь... — Беременна, — спокойно заключает он, — я знаю. — Давно? — всё, что я могу выдать ему на этот момент. — Сравнительно недавно. Месяц назад. Похоже для него это нормально. Я вроде и рада, но изумлению нет предела. Вот это осведомлённость. Только вот откуда? Он же писал так мало, я ему в ответных письмах ничего не говорила. — От Поттера, — словно прочитав мои мысли, отвечает он. Легилимент чёртов! — Но как? — Очень просто, — он убирает бутылку обратно в шкаф, а сам допивает содержимое бокала и затем садится рядом со мной,— Когда я уезжал, мы с ним договорились, что он каждую неделю будет мне писать подробный отчёт о твоей жизни. Меня интересовало всё до мелочей. — Ты взял с него Непреложный обет? — Нет, — он немного усмехнулся, — это было добровольное решение. — И он писал тебе всё? — я не унимаюсь. Как так вообще? — Да. Про всё. Про твою работу в Министерстве, которую он, кстати, лично курировал, про твоё самочувствие, про то, как ты рассказала Джинни, что беременна... — Ясно, — спокойно произношу я. — Северус, ты нормальный? Ты знал о каждом моём шаге, о каждом жесте, а мне написал три сухих письма за два месяца! — Я хотел, чтобы ты немного побеспокоилась, поскучала, поревновала, — он произносит это так ласково и нежно как никогда, и приобнимает меня за плечи, целуя в щёку. — Немного? — я осторожно вырываюсь, пытаясь изобразить обиду. — Северус! Ты же знаешь, что я истеричка и ревнивая дура! За... Он останавливает мою тираду сладким поцелуем. Я, не в силах протестовать, поддаюсь и отвечаю ему. Его губы желанны, как никогда. Он со мной. Рядом. Сейчас. Какое прекрасное осознание! Всё-таки разлука накладывает свой приятный отпечаток на отношения. Вся нежность так ожидаемо приятна. Мне невообразимо хорошо. Дыхание сбивается, и мы прерываем поцелуй. Я, словно студентка третьего курса, робко опускаю глаза, краснею, хлопаю ресницами и произношу: «Прости меня за слабость И за то, что я так странно и отчаянно люблю» Он улыбается и притягивает меня к себе. Я утыкаюсь носом в его плечо и прижимаюсь к нему всем телом. Он гладит меня по спине и тихо говорит: — Я не сержусь на тебя. Я понимаю, как тебе тяжело. И теперь у меня к тебе только одна просьба — береги себя и ребёнка. Вы для меня дороже всех на свете. Я улыбаюсь. Какие же это приятные слова. И главное, всё стало на свои места: я дома, он рядом, скоро нас будет трое. Я смотрю ему в глаза и снова улыбаюсь. Он улыбается мне в ответ. Это самая долгожданная улыбка. Я разворачиваюсь и ложусь к нему на колени, а он облокачивается на спинку дивана. Несколько секунд приходит в тишине, и потом я всё же решаюсь нарушить эту молчаливую идиллию. — Северус, у нас будет мальчик, — улыбаясь, произношу я, закручивая на пальце прядь своих волос. — Замечательно, наследник, — ласково отвечает мне он, — наш сын будет умным, как папа и красивым, как мама... — А как мы его назовём? — мечтательно произношу я. — Думаю, правильно было бы назвать его Га... — Никаких Гарри! — Но, Северус, Гарри планирует назвать второго сына в честь тебя. — Нет, Гермиона, — он примирительно целует меня в лоб. — Пожалуйста, никаких Гарри, Джеймсов, Сириусов, Рональдов...Избавь меня от этого. — Тогда назовём Невиллом, — откровенно издеваюсь над ним. — Гермиона! * * * 26.11.2001 — М-да, родились у них детишки всем надеждам вопреки...* — Северус, перестань! Посмотри, какой у нас малыш! — Да, дорогая, он замечательный. Только вот нос, как у меня, видимо, будет и сам... — Наш сын будет похожим на своего папочку и это замечательно. — Главное, чтобы умом... — Северус, ты сомневаешься в моих умственных способностях? — Нет, но предпочёл бы, чтобы он был таким же красивым, как ты. — Северус! — У нас прекрасный малыш, дорогая. Наше ДНК решило откровенно поиздеваться и перемешать в нём всё, что только можно. — Хватит, Северус. — Я шучу. Послышался истошно требовательный крик ребёнка. — Ах, Северус, его надо покормить. Помоги мне. — Да, Гермиона, характером Кристофер определённо в тебя.