Здравствуй

— Я счастлив. Улыбка пришита невидимыми нитками дыма, швы видны только самым зрячим. Понимать с тупой тяжестью в груди, что контроль потеряется в тёмном лабиринте, настолько горько, что хочется искусать все губы, сдерживая крик. Пора заковать себя самолично в звонкие цепи, опутав, как петлёй, шею, закрыть все двери на прочный замок и начать ждать. Оно придёт вновь. Оно всегда приходит без кроткого стука в дверь. Хайсе познал когда-то на собственной шкуре, каково это — бояться самого себя, стараясь унять крупную дрожь. Чудовище? Убийца? Пожалуй, больше подойдёт «сходящий с ума». Сасаки медленно сходит с ума, но касается пальцами левой руки подбородка. Вошло в глупую привычку. Хайсе готовит с некой отцовской нежностью ужин, а затем наблюдает, как все уплетают приготовленное им, иногда даже забывая нормально прожёвывать пищу. Все говорят, что вышло очень вкусно (даже Урие с нежеланием соглашается). Говорят, что их командир может состязаться с шеф-поварами в дорогих ресторанах. Сасаки на такие слова лишь едва улыбается. Узнать самому у него не получится в любом случае. Мясо точно покажется жёсткой резиной, а тонкие листья салата — шершавой бумагой; так заведено у гулей. Он не хочет думать, что RC-клеток в его организме слишком много, что это даёт безмолвно чёткий приказ, которому повинуется здравый смысл. Закрыть Сасаки Хайсе в тюрьме — самый лучший и безопасный выход абсолютно для всех. Он хочет стукнуть самого себя за такие глупые мысли. Спасением его человечности является обычный чёрный кофе. Единственное человеческое, что он может употреблять — это горячий напиток, горчащий в горле. Какая ирония, у него ведь почти всегда горчит в горле душащий ком. Эй, сердце, хочешь кофе? Обжигающий до костей, как ты любишь. Чудовище внутри нельзя спугнуть едкой хлоркой, смертельным ядом или оглушительным выстрелом. Оно живёт, процветает, набирается сил для будущей атаки на его сознание, которое может не удержаться на краю и упасть глубоко вниз, туда, куда слова, очищающие голову, не доходят. Момент ожидания каждый день душит. Момент ожидания ядовито шепчет на ухо, как и оно: «Хайсе проигрывает». Сасаки горько улыбается, слушая всё это в ночной тишине своей комнаты, и не сводит упрямо взгляд с тёмного потолка. Почему-то это отрезвляет получше всяких других средств, хоть он и не пьян. Автомобили проезжают мимо их дома, редко светя яркими фарами в окно, слышится едва различимое тиканье настенных часов в его комнате, и он понимает, что по-прежнему слишком жив. Зверь внутри чуть дышит, смотрит голодно и слушает напряжённо — снится, как мальчик двадцати двух лет задыхается в чёрном дыме, когда Зверь сворачивается ядовитой сколопендрой в его рёбрах. Хайсе не хочет закрывать глаза… Хайсе боится закрывать глаза. Но он засыпает тихо, на несколько минут забывая все свои чёртовы проблемы. Ему хочется шагнуть с моста. За такие мысли Сасаки всегда готов сломать себе пальцы, чтоб больше не думалось. Он что, зря прошёл всё это? У него есть всё, о чём мечтает, пожалуй, каждый, и вот так вот легко выбросить это Хайсе не может, не должен, не достоин. Кислотная мысль бесшумно пробирается всё дальше в сознание, оставляя едва заметные ожоги-следы, которые не вымыть. Сасаки не спасёт ни одна весна. Ему вечно холодно. Ему вечно хочется выпить ещё больше горячего кофе, чтобы найти хоть какой-нибудь способ согреться. Ему известно, что действенного способа нет, поэтому он спасается тем, что перепало по воле подруги Фортуны, и с горечью понимает, что вряд ли продержится достаточно долго. «Гуль». «Я тебя съем». Хайсе шутит на больную тему. Хайсе затем плачет от понимания действительности. Хайсе вздыхает, поднимает голову, делает шаг вперёд и принимается за работу — так легче всего отогнать мысли из своей головы. «Если бы кто-то по какой-то причине написал бы историю со мной в главной роли… это непременно была бы… трагедия». Звонкая мысль бьёт молотком в сонное сознание, заставляя проснуться. Снова такой привычный тёмный потолок, едва слышный скрип кровати и тиканье настенных часов. Сасаки словно находится в каком-то круговороте-лабиринте, чья сложность прохождения зашкаливает. Он сжимает в кулаках тонкое одеяло, поджимает нижнюю губу со странным подозрением в голове, что ему почему-то хочется сказать глухое «здравствуй»… Зверю в своей голове. Детские размышления до сих пор теплятся слабым огоньком где-то в груди, иногда показывая своё скрытое присутствие. Обычно все встречи заканчиваются словом «пока» или «до свидания». Такие встречи обычно вновь случаются. — Здравствуй, — Хайсе, сжимая кулаки до хруста в пальцах, твёрдо смотрит на Зверя внутри него. Оно молчит. Слышно, как оно принюхивается к нему, вслушивается в его голос, который впервые за всё время скрывает враждебность. Оно не понимает его добродушных приветствий и слегка наклоняет голову в сторону, давая понять, что ждёт. У Зверя-то есть время для «ждать». У Хайсе — секундная стрелка готова сломаться. Сасаки делает короткий шаг вперёд, гордо поднимает подбородок и не сводит пристально изучающего взгляда с врага (вдруг набросится). Но оно привычно сидит на этом противно скрипящем стуле да слегка звенит цепями на тонких щиколотках. Мёртвая тишина, которую просто так не уничтожить, но Хайсе знает, что он должен. Хайсе должен сказать короткое слово, закрывающее в реальности все пути к обходу для людей, убивающее всю надежду на дальнейшую встречу. Но почему-то губы шепчут совсем другое. Связывающее цепью к месту, дающее понять, что вновь всё случится. — До встр… пока. Ложь самому себе — первый «звоночек» безумия. Поэтому Хайсе не говорит Зверю решающее «прощай». А ещё ему хотелось предложить ненавистному гостю шагнуть с моста. — Доброе утро! Радостное и бодрое приветствие, благодаря которому не видна тихая горечь, таящаяся змеей внутри него. Она просыпается, конечно же, по тихим ночам и впускает токсичный яд в вены сознания, заставляя их вздуваться. Сасаки готов назвать эту чёртову змею, прячущуюся у него внутри до следующей ночи. К сожалению, противоядие для него не найдено, поэтому приходится довольствоваться снотворным. Потому что змею он назвал тайпаном*. «Выхода нет» накрывает ледяной волной прямо с головой, и Хайсе беспомощно задыхается, словно в крови действительно находится реальный яд. К счастью, он может отличить твёрдую реальность от ускользающих кошмаров. Пока что. Сасаки медленно сходит с ума. Зверь улыбается внутри него кривой ухмылкой, зная, что час правды ещё придёт и кинет в спину Хайсе тупые ножи. Сасаки улыбается широко, шутит весело и идёт твёрдыми шагами вперёд. Он прячет глубоко в кармане рваные крылья, которым уже не срастись. — Здравствуй. Сасаки слышит собственный крик ночью, бьющим тупым ножом прямо в левое ребро. Почти-достало сокровенное сердце, разлетающееся на куски. — Здравствуй. Улыбка пришита невидимыми нитками дыма, швы видны только самым зрячим — таких, к сожалению, поблизости нет. Все встречи, которые стоит ждать, заканчиваются словами «пока» и «до свидания». Все встречи, которые не должны вновь произойти, заканчиваются коротким «прощай». Это нерушимый закон. Как известно, Хайсе говорит «пока» Зверю внутри него.