Вместо искры

      Все говорят искра. Искра была с Брэдли, увлёкшейся им с первого взгляда. В прочем он её практически не почувствовал. Брэдли красивая и уверенная. И проблемная. Дилану достаточно проблем в своей жизни. Он знает грани. Когда Дилан открывает дверь и встречается с каштаново-рыжими глазами, нет никакой искры. Дилан много видел в жизни, и он много чего знает, включая то, что никакая искра не обязательна. Но ему не нужно забивать этим голову, ладно? Ему это не нужно.       Сначала было раздражение. Вот, Дилан с максимально отстранённым видом запихивает в себя хлопья, а они размякшие и безвкусные. Эмма открывает дверь и спрашивает что-то насчет Нормана, снова. Она похожа на птичку, влюблённую и надоедливую. Массетту абсолютно не до неё, у него тут завтрак и револьвер под ремнем, но в ладонях она сжимает тарелку в полиэтилене, оттуда веет тёплой выпечкой, которая куда приятней дешёвых хлопьев, еле проскальзывающих по пищеводу. Она, конечно же, угощает его кусочком малинового пирога, хоть он и не просил. Спрашивает "Как ты?", действительно ожидая услышать правду. Какая же она наивная, эта Эмма, чересчур для такого места. Дилан морщится и врёт, само собой. Его нервирует её витание в облаках и рыже-коричневый цвет волос, который вроде впитал в себя запах этой домашней выпечки. Или наоборот, без особой разницы, лишь бы она перестала маячить перед глазами хрупкостью и желанием помочь. Помощь-то как раз нужна ей самой. Перспектива прожить до двадцати семи – отличный повод для волнения. Но только Эмма говорит, что её первый раз, возможно, будет последним, с очень спокойным сердцем, пугающе спокойным. Дилан думает, что она понимает в этой жизни не хуже прочих. Он считает её сильной. Или глупой, ещё не определился.       Потом случается скрытое привыкание. Эмма сует ему в руки сэндвич и желает удачи, улыбаясь, и её чётко очерченные малиновые губы плывут в разные стороны, на долю секунды Дилану, вероятно, не оторвать взгляд, но может только показалось. Он мотает головой и, ничего не ответив, уходит. Школьницы – не то, чем стоит увлекаться, в принципе, как и наркобизнесом. Только первое Дилану не нужно. Ему бы материного одобрения хоть раз в своей чертовой жизни, ну, или дом у моря. Сидя в машине, парень быстро съедает сэндвич и немного улыбается от надписи «Будь осторожен» с сердечком вместо точки на белом пакете, который почему-то не удается выкинуть в окно. Он решает сделать это у первой попавшейся урны. К слову, урны ему так и не попадаются. Дилану в новинку, что на него кому-то не плевать. Чувствуется – приятно. Словно какао у камина ноябрьской ночью. Хотя откуда ему собственно знать какого это? Он не любит ни какао, ни ноябрь. Если бы сейчас был ноябрь, и асфальт был бы мокрее, а воздух холоднее обычного, то Эмма надела бы пальто в янтарную клетку, черный берет и Дилан бы даже признал, что он похожа на фарфоровую куколку ещё больше, чем раньше. Но до ноября ещё далеко, и ему на самом деле (нет, правда) не до беспокойства об этой Эмме с её любопытством и тёплой улыбкой.       Затем привязанность. Эмма рассказывает о её любимых стихах. Увлечённо. Жестикулируя, то и дело вскидывая брови вверх-вниз. У Дилана в кружке чёрный чай с тремя ложками сахара, который он не собирается пить, потому что слишком противный. Как будто он её слушает – нет, конечно. Но говорить об этом он не собирается. Просто это очень уныло, проводить вечер пятницы с одной только кружкой чая, верно же? Он подпирает голову кулаком и следит за её мимикой, как за интересным фильмом, пару раз, кажется, слегка улыбается от её широких глаз. Становится поздно, а тот факт, что люди здесь умирают в невероятном количестве с невероятной частотой, не позволяет отпустить несовершеннолетнюю девчонку, болеющую кистозным фиброзом, одну. Дилан подвозит её, и перед тем как открыть дверь Эмма говорит, что вовсе не летает в облаках. – Я знаю, – точнее уже понял. И получает неуверенный поцелуй в небритую щёку, который всю дорогу назад вспоминается пропусканием ударов его сердечной мышцы.       И тогда начинается ток. В смысле тот, что бьет тебя под кожей, когда она передает ручку и незначительно касается. Ток, который расходится по диафрагме при её виде издалека. Дилану это всё ещё не нужно, но уже как-то поздно. Его оплошность, нужно было завязывать с пирогами и черным чаем с самого начала. И вот ещё не ноябрь, а её волосы совершенно рыжие, хотя это должно зависеть от освещения, насколько он знает. Эмма протягивает ему какао или сладкий чай, Дилану всё равно. Массетт всё же взрослый и не играется в игры, где все слишком смущены и влюблены. – Спасибо. Вместе с этим он нагибается и целует её прямо в губы. Её щека под его шершавой ладонью гладкая как фарфор и мягкая как воздушное тесто. В голове с усмешкой проносится, что эта штука в её носу ни капли не мешается.