I.
Кровь растекается по полу, приближаясь к их постели, но Дин спит слишком крепко, чтобы что-то заметить. Не то чтобы это могло его взволновать, он не боится испачкаться. Рука Кастиэля свисает с края постели, он едва касается кончиками пальцев ковра и гадает, как скоро густая кровь достигнет их, если он не будет двигаться. Он часами лежит без сна и наблюдает за телом, словно то в любой момент может подняться и напасть на них. Временами Кастиэль видит это в кошмарах, когда ему удается уснуть. Мертвец двигается медленно, подрагивая и покачиваясь, и проходит целая вечность, пока ему удается подняться на ноги. Он подходит к свернувшемуся рядом с Дином Касу и хватает его за горло, сдавливая, улыбаясь, смеясь: «Твоя очередь!» — Твоя очередь, Кас. Просыпайся. Прикосновение Дина возвращает его в реальность. Дин сидит на кровати, его джинсы сползли вниз по бедрам. Он поворачивается к Кастиэлю, держа в одной руке носок и положив другую тому на плечо. — Ну же, док. Я делал это в прошлый раз. Если Дин знает, что у Кастиэля был очередной кошмар, он никак это не показывает. Его взгляд дает понять, что спорить бесполезно. Кастиэль не пытается улыбнуться и просто кивает. В этот раз всё удается проще, чем обычно. Он перетаскивает тела на диван у камина, провозившись с одним из них некоторое время, потому что не может сдвинуть его со стула, даже развязав веревки. Тогда Кас вспоминает, что Дину пришлось присверлить кожу к стулу. Кастиэль находит электрическую дрель под кроватью, и когда он берет перерыв, чтобы перекусить приготовленными Дином блинами, его одежда в крови. Поджечь дом и не вызвать сомнений довольно непросто, но Дин хороший учитель, а Кастиэль способный ученик. Они уже подъезжают к границе города, когда раздается вой сирены. К тому времени, как они выезжают на автостраду, Кастиэль вытягивается на переднем сидении, положив голову Дину на колени, пока тот гладит его по волосам и подпевает низким голосом песне по радио: — Мама, посмотри на меня, я на пути к обетованной земле. И Кастиэль счастлив.II.
Когда-то всё было иначе. У Кастиэля была рутинная, упорядоченная, нормальная жизнь. Довольно прибыльная работа, позволяющая поселиться в небольшом кондоминиуме. Каждую неделю его мать звонила спросить, когда он найдет девушку и подарит ей внуков. Кастиэль всегда отвечал, что слишком занят работой для каких-либо отношений. Частично, это была правда. Но он свыкся с идеей одиночества, и пока у него была работа, он был доволен. Кастиэль любил свою работу. Она не была из легких, и он знал, на что подписывается. Многие учителя предупреждали, что ничего хорошего из этого не выйдет, что «таким людям уже ничего не поможет». Но Кастиэлю нравились вызовы, и он не верил, что кто-то может не хотеть помощи. Когда папка с делом Дина Винчестера оказалось на его столе, Кастиэль прочел её от корки до корки. Первый человек, в смерти которого обвинили Дина — Мег Мастерс, а за убийство Бобби Сингера он попал в психиатрическую больницу. Между ними было многих других. Кастиэль выяснил, что иногда в убийствах прослеживались сатанинские детали: четки в воде, в которой Дин утопил жертву, соль, забитая в рот, который зашит с помощью иглы и нити. Конечно, некоторые подробности Кастиэль уже знал из новостей, но теперь он видел полную картину. Один из самых ужасающих серийных убийц его поколения, и именно Кастиэлю выпал шанс его реабилитировать. Он не смог сдержать трепет, глядя на фото окровавленных, сожженных, покалеченных тел. Их первая встреча прошла не очень хорошо. Дин набросился на Кастиэля, как только закрылась дверь. Он обхватил его горло пальцами и продолжал сжимать, пока кровь не застучала в ушах, и Кас не начал судорожно хватать воздух ртом. Тогда Дин склонился ближе, слегка касаясь губами его скул: — Напуган, док? Охрана оттащила его обратно в камеру, бьющего ногами по воздуху и раскатисто смеющегося. Придя домой тем вечером, Кастиэль осознал, что он всё ещё дрожит. Забравшись в постель не переодеваясь, он знал, что боится. И что Дин тоже это знал. Их вторая встреча прошла лучше, но ненамного. Шея Кастиэля была покрыта темно-бордовыми синяками, его голос был хриплым. Он объяснил, как будут проходить их сеансы, что охрана стоит прямо за дверью и примет меры, если Дин выкинет что-то наподобие прошлого раза. Дин вряд ли слушал; его взгляд был прикован к горлу Кастиэля, на губах играла ухмылка. Уже имея представление, чем это может закончиться, Кастиэль не останавливался. Не имело значения, что он говорил, взгляд Дина был фиксирован на его шее, и после окончания сеанса Кастиэль чувствовал себя пристыженным. Вернувшись домой, он встал напротив зеркала и приложил ладонь к отпечаткам на шее. Его руки меньше и тоньше, чем у Дина. На следующую их встречу Кастиэль надел шарф, и Дин просто улыбался ему. У него невероятно зеленые глаза. Прошло пять сеансов, прежде чем Кастиэль добился какой-то реакции. Обычно он задавал вопросы о его детстве, о людях, которых он убил, о первой жертве, но Дин только наблюдал за ним, за движением его губ и рук. Он не помнил, что именно сказал, вероятно, что-то об отце или брате Дина. Всё, что Кастиэль помнит — в один момент Дин смотрит на него, а в следующий его кулак летит Кастиэлю в лицо. Он остановился, не ударив, и Кастиэль осознал, что вместо того, чтобы отвернуться, он поднял лицо навстречу удару, обнажая горло для Дина. Тот не улыбнулся и не засмеялся, когда появилась охрана. Он казался сбитым с толку. Начальство предложило Кастиэлю снять его с дела, но он отказался.III.
Они больше не останавливаются в отелях, это слишком опасно. Если есть возможность, они ночуют в покинутых в межсезонье хижинах. Но чаще всего они спят в Импале. Дин прижимается грудью к его спине, и Кастиэль начинает проваливаться в сон, когда сильный толчок будит его. Дин дергается и дрожит во сне, его лицо напряжено, брови сведены, челюсти сжаты. — Дин, — Кастиэль слегка подталкивает его локтем, и когда это не срабатывает, привстает и хлопает его по плечу. — Дин, проснись. Тот распахивает глаза. Кастиэль не успевает сказать ни слова, когда кулак Дина отбрасывает его к окну. Голова раскалывается и кружится, а Дин хватает его за воротник и бьет ещё и ещё. Наверное, Кастиэль что-то говорит или кричит, потому что внезапно Дин затихает. Он держит лицо Кастиэля в ладонях и всхлипывает: — О боже. Кас? Кас, ты в порядке? Ну же, док, отвечай. Поговори со мной. — Всё нормально, — выдавливает Кас онемевшими губами. Он чувствует вкус крови на языке из рассеченной губы. — Я в порядке, Дин. Он понимает, что они оба плачут, когда Дин прячет лицо в изгиб его шеи, крепко обхватив его руками. Его плечи вздымаются, и Касу сложно разобрать, что он говорит. — Прости. Мне жаль, мне чертовски жаль, — Дин повторяет это снова и снова, уткнувшись ему в плечо. — Всё хорошо, Дин. Всё хорошо, я в порядке. Это не первый раз, когда Дин ударил его, но это впервые, когда он сделал это не нарочно. Впервые, когда он просит прощения. Впервые, когда он плачет. Поцелуи поднимаются от линии подбородка ко рту; Кастиэль скулит, что Дин нажимает слишком сильно, и тот уступает. Он слизывает кровь с губ Кастиэля, стягивая с него рубашку. Дин гладит его по лицу, очерчивая оставленные им кровоподтеки, вбиваясь в Кастиэля. Тот хватается за его плечи, подаваясь бедрами навстречу толчкам. Кастиэль любит это — сидеть на коленях Дина, раскрываться для его члена, чувствовать, как Дин движется внутри. Время от времени Дин шепчет: — Мне жаль. Мне так жаль. Кастиэль уже не уверен, что Дин извиняется перед ним.IV.
Они были в кабинете Кастиэля, и рука Дина лежала на его пахе. Это неправильно и против всего, во что верил Кастиэль, но ему было слишком хорошо. Дин прижимался к его спине, скользя набухшим, тяжелым членом вдоль его задницы. Они старались вести себя тише — по крайней мере, Кастиэль — но пальцы Дина так крепко сжимали его член, двигаясь по всей длине. Дин уже долгое время вел себя должным образом. После того инцидента он, казалось, действительно открылся Кастиэлю. Дин рассказал о своей матери, как незнакомец подвесил её к потолку и поджег. Об отце, который бил за каждую провинность. О брате, за которого Дин нередко принимал побои на себя. Он рассказал об Аластаре, который научил его, как причинять боль, как манипулировать, как заставить сильнейших людей молить о пощаде. О человеке, который убил его брата. Его первое настоящее убийство. Кастиэль понимал или хотя бы пытался. Он верил, что Дин не был настолько опасен, как считали другие. Он просто делал то, чему его учили, что внушили ему, как норму. Кастиэль сострадал этому человеку, неоднократно сломленному и брошенному. Временами ему приходилось прикладывать все усилия, чтобы не коснуться ладони Дина в попытке дать единственное утешение, которое мог. Но однажды Дин взял его за руку, так нежно и осторожно, что Кастиэль не мог понять, как он способен сделать кому-то больно. Его глаза, честные и ласковые, смотрели на Кастиэля, словно тот был единственным возможным спасением. Кас так пытался скрыть это желание, эту нужду. Скрыть, что даже взгляд Дина заставлял его ерзать на месте. Каждая улыбка, каждый проходящийся по его коже взгляд действовали, как прикосновение, бросая в жар. Кастиэль не хотел показывать, как Дин на него влияет — эмоционально и физически, — но Дин всегда смотрел на него, будто знал, будто Кас не имел права отрицать это. Так что он бросил попытки. В комнате стояла камера, записывающая происходящее. Кастиэлю придется спрятать это видео, как и многие предыдущие. Ему придется избавиться от всех следов, потому что начальство бы не поняло; они не знали Дина так, как он. Дин теснее сжал кулак, и Кастиэль всхлипнул, подаваясь бедрами вперед. Его рубашка была расстегнута, позволяя Дину оставлять засосы на шее. Пальцы Дина скользнули внутрь Кастиэля, влажные от смазки, которую тот начал хранить в верхнем ящике. Кастиэль схватился за край стола, покачнувшись, когда Дин добавил третий палец, поспешно растягивая его. У них оставалось не так много времени до возвращения охраны. — Дин, — выдохнул Кас, когда Дин стянул с него рабочий халат, приставляя головку к входу. — Бля, док. Так горячо, так туго и хорошо, — простонал Дин, крепче стискивая руками его бедра и двигаясь мучительно медленно. — Я сделаю тебе так приятно, Кас. Только Дин называл его так, и Кастиэль не был против. В начальной школе учителя запинались на его имени, а другие дети дразнили его. Перейдя в старшие классы, он просил учителей называть его по среднему имени, Джимми. Он не любил, когда люди звали его Кастиэлем, но в обращении Дина было что-то особенное. Иногда Дин казался закрытым. Его руки скользили по телу Каса, задевая соски, корябая кожу ногтями, но слегка, не оставляя следов. Дин был осторожен с ним, как никто другой, и Кастиэль ценил это. Но он не мог не замечать, как сдержан Дин в такие моменты. Дин толкался в него с такой силой, что под ними раскачивался стол. Касу нравилось, как глубоко Дин его трахает, как чувствительна становится кожа, как дыхание Дина опаляет его ухо, как его руки не перестают ласкать Кастиэля. Но Кас хотел узнать, предел ли это, сдерживает ли себя Дин. Но это не имело значения, потому что Дин прекрасен, особенно когда вздрагивает, прижимаясь к Кастиэлю, заполняя его струями спермы и лаская его член, и Кас кончает в руку Дина и на пол своего офиса. И даже сейчас Дин по-прежнему прекрасен.V.
С их последнего убийства прошел месяц, и Дин не в порядке. Он сидит на диване с пятой бутылкой пива, и Кастиэль не может сказать, отдает ли тот себе отчет в том, что смотрит передачу про какого-то Доктора Секси, или ему реально наплевать. Они не выбираются из этой хижины с тех пор, как спрятались здесь от полиции. Они едва выбрались из того городка, сбросив хвост и не оказавшись за решеткой. И теперь приходится выжидать, пока утихнет вся шумиха. Кастиэль моет посуду на кухне, потому что ему больше нечем заняться. Последние дни он провел за генеральной уборкой, и ему не хочется этого признавать, но он тоже это чувствует. Дело не только в том, что нельзя выйти на улицу, что мир ограничен кухней-столовой-гостиной, едва огороженной спальней и душем без горячей воды. Это не так важно. Просто Касу тоже чего-то не хватает. Не хватает крови, криков и уходящей на твоих глазах жизни. Он чувствует отвращение к самому себе, что он позволяет себе падать всё глубже в вырытую Дином яму. Он знает, что может легко покончить с этим. Может сдать себя и Дина и оказаться в психбольнице, где Дин был до этого, и где он больше не смог бы причинить никому вреда. Это было бы так легко. Кастиэль старается не думать об этом и делает вид, что ничего не происходит. Так будет лучше для всех. Уже три недели с тех пор, когда Дин последний раз спал с ним. С тех пор, когда Дин смотрел на него. И Кастиэль знает, почему, знает, что Дин пытается не сорваться, что ему всё хуже. Кастиэль видит это каждый раз, когда пытается заговорить с ним, но тот лишь отводит глаза, даже если и отвечает. Кастиэль убеждает себя, что это просто нервы, что это к лучшему, но это ничего не меняет. Резкий звук выводит его из задумчивости и, взглянув под ноги, он обнаруживает помытый им стакан разбитым. Кастиэль не чертыхается, хотя хочет, хочет поднять осколки и швырнуть их о стену. Это последний стакан из трех, оставленных здесь владельцами. На дне первого была накипь, которую Кас не смог вывести. Второй Дин кинул в экран телевизора, когда проиграла его любимая команда. К счастью, телевизор не пострадал, чего не скажешь о стакане. И теперь Кастиэль разбил третий. — Что это было? Он даже не слышал шагов Дина. Тот стоял в дверях с почти допитой бутылкой пива. Взгляд Дина никогда не становился стеклянным, каким бы пьяным он ни был. Вместо этого его глаза темнели и смотрели на тебя, словно в комнате больше никого и ничего нет. Это было даже страшнее, чем когда отец Кастиэля… — Что это было? — Что? — Не придуривайся. Какого черта произошло? — Дин сжимает горлышко бутылки так крепко, что белеют костяшки. — Стакан. Он разбился. Я уронил его, и он разбился, — Кастиэль чувствует жар, и это далеко не возбуждение. Только злость. — Это была случайность, Дин. Он понимает, что его тон снисходителен, и он попросту огрызается: «На что, по-твоему, похож этот чертов звук?» Но он не может сдержаться. Ему следовало бы, потому что в следующий момент Дин поднимает руку и кидает в него бутылку. Он промахивается, но не нарочно. Бутылка разбивается о шкаф справа от Кастиэля, и он уворачивается, прикрывая голову от осколков. Капли пива попадают на кожу, а Дин кричит: — Вот как ты со мной разговариваешь? Строишь из себя блядского умника? — он хватает Каса за запястья и выворачивает их, и Дин такой сильный, он всегда был сильнее. Кастиэль сжимает зубы за секунду до того, как Дин ударяет его по щеке тыльной стороной ладони. Кас падает на пол, и на какое-то мгновение он благодарен, что Дин хотя бы не толкнул его в сторону осколков. Он пытается подняться на ноги, но тот хватает его за волосы и вжимает в пол лицом. Грубое дерево карябает подбородок, щеку и лоб Кастиэля, и он вскрикивает. Дин игнорирует и упирается коленом в основание его шеи, чтобы удержать на месте. Когда он только достал веревку? Где он её взял? Кастиэль извивается, пытаясь увернуться, но Дин только давит на шею сильнее, затрудняя дыхание. Бечевка обвивается вокруг его запястий слишком крепко для безобидной игры. Дин наконец убирает колено, и Кастиэль отшатывается, сжав челюсти и пытаясь освободиться. Он осознает, это ещё не конец, когда Дин тяжело бьет его по лицу и надевает веревку на шею, туго её затягивая. Кастиэль быстро понимает, что веревка соединяет его руки и шею, и при каждом неосторожном движении он душит себя. Дин переворачивает его на бок, и когда Кастиэлю удается найти его взглядом, тот возвышается над ним, широко расставив ноги и приподняв уголок губ. Кастиэль изгибается, силясь ослабить давление на горло, а Дин ухмыляется и ухмыляется, наблюдая за ним. Терпение никогда не было сильной стороной Дина, тем более, спустя недели безделья. Поэтому сейчас он медлит. Разорвав одежду Кастиэля с помощью своего ножа, Руби, он надрезает кожу, оставляя свои инициалы на его бедре. Когда тот начинает возбуждаться, Дин опускает ботинок на его член, зовет его больным придурком и грязной потаскухой. Он заставляет Кастиэля ползти на коленях до спальни, смеется при его попытках ослабить удушающую веревку и пинает, когда он спотыкается. Недели безделья и Дин жестче, чем когда-либо. Когда он трахает Кастиэля без подготовки, вместо смазки он использует слюну. Он натягивает веревку на его шее, как поводок или поводья, опуская его на свой член. С каждым толчком Дин входит в него всё глубже, пока Кас не испытывает невыносимую боль во всем теле и слезы не катятся по лицу. Но он не просит остановиться, потому что, если честно, он рад вниманию. Дин не дает ему кончить, но это не важно, ведь Дин касается его, даже если его прикосновения приносят только боль. Кас отключается. Когда он просыпается, его руки и шея больше не связаны, всё тело отдается болью, и он ощущает теплую сперму внутри себя. Дин сидит на краю постели, и когда Кастиэль привстает, он толкает его обратно, в этот раз нежно. Он осторожно целует Каса в висок, подхватывает его на руки и несет в ванную, где уже набрана горячая вода. Дин очищает нанесенные им раны, и Кастиэль наблюдает, как он бегло очерчивает оставленные на коже инициалы Д.В. Из этого вышло хоть что-то хорошее — теперь никто не сможет оспорить, что он принадлежит Дину. Тот смывает грязь, кровь, сперму с его кожи, и всё это время они молчат. Кастиэль задумывается, извинится ли Дин, попросит ли прощения, но он уже знает ответ.VI.
Первого человека, которого он убил, звали Роджер. Он не знал имени до того, как полоснул скальпелем по горлу. Только тогда он узнал мужчину, ходящего по коридорам здания с тележкой чистящих средств. Вспомнил, как спрашивал о его семье, и как мужчина улыбался, рассказывая о своем шестилетнем ребенке. Кастиэль не знал его имени, пока руки не оказались перепачканы его кровью. Они с Дином устроили побег. Кастиэль считал, что Дин был всего лишь тем, кого из него сделали, что он был способен на доброту и сочувствие (и Кастиэль до сих пор в это верит). Ему нравилось думать, что он мог доказать это самому Дину, мог спасти и направить его. Но не здесь, в этой клетке и среди людей, стремящихся их разделить. Поэтому они сбежали. Дина переводили в другое учреждение, известное использованием жестких методов на своих подопечных. Не имело значения, сколько раз Кастиэль просил; начальство настаивало, что не может оставить Дина здесь. Семьи убитых им людей жаждали расплаты и не собирались останавливаться, не достигнув цели. Касу сказали, что если Дин действительно исправляется, он будет в порядке в таком месте, как Саннисайд. Разве он мог отпустить Дина навстречу такой судьбе? Как он мог утверждать, что любит Дина, если бы оставил его? Дин задал ему те же вопросы, и Кастиэль не нашел ответов. Его терзало чувство вины, он понимал, что не имеет права наблюдать в стороне, как его лишают единственного человека, которого он любил — единственного, кто любил его. Всё шло по плану, пока не вмешался уборщик. Они уже были в холле, почти у выхода, но руки Кастиэля дрожали. У него никак не получалось попасть ключом в замок, и в итоге он уронил связку на пол. Дин выругался и оттолкнул его в сторону. Одной рукой он перебирал ключи в поисках нужного, положив другую Касу на грудь, чтобы не вмешивался. Опустив взгляд, Кастиэль старался не думать о скальпеле, зажатом в прижатой к нему ладони Дина. — Самый маленький. Серебряный, — подсказал он. Дин буркнул в знак благодарности и повернул ключ в замке, и в этот момент появился уборщик. Кастиэль не успел предупредить Дина, когда на спину того упала металлическая ручка швабры. Его ноги подкосились, а Роджер продолжал ударять его снова и снова. — Я держу его, мистер Новак! Бегите за помощью и выбирайтесь отсюда! Кастиэль застыл, наблюдая за Дином, перехватившим швабру прежде, чем получить очередной удар. Мужчины боролись; Дин припер Роджера к стене, но вскоре они поменялись ролями, и железный наконечник упирался Дину в горло. Он судорожно глотал воздух ртом, пока Роджер кричал Кастиэлю бежать за помощью, бежать прочь. Только тогда он понял, что Дин умирает прямо перед ним, что уборщик душит его, и что он не способен двигаться и помочь Дину. Скальпель лежал у его ног, блистая в полутьме, словно умоляя поднять себя. Кастиэль взял оброненный Дином предмет. Вонзить лезвие в чью-то плоть было легче, чем он думал. Но стоит отдать должное, скальпели делались особенно острыми. Лезвие разрезало кожу, как масло, и кровь брызнула на его руки, когда артерия была перерезана. Кровь хлынула наружу, брызгая на лицо Дина, на стены, пачкая их обоих. Роджер падал и тянул за собой Кастиэля, прижавшего руки к нанесенной ране, будто это могло помочь. Было поздно. Кас сидел у трупа человека, которого видел каждый день и имя которого он так и не узнал. Дин поднял его на ноги, оттаскивая прочь, но всё, что видел Кастиэль — имя на бейдже уборщика. Когда они нашли убежище на ночь, Дин заставил его умыться. Он снял с Каса плащ и рубашку, бросив их на пол, и потянул его под холодный душ. Он смыл кровь с его кожи, гладя его руки и целуя их, несмотря на то, что они всё ещё перепачканы в крови. Позже, когда они занимались любовью, движения бедер и пальцы Дина на его члене были мучительно медленными, Дин шептал ему, как гордится. Как он всегда знал, что мог положиться на Каса, что тот сделает ради него что угодно. И Кастиэль знал, что потерян.VII.
— Зачем ты это сделал? Рот мужчины зашит. Кастиэль пожимает плечами: — Он назвал меня пидорской подстилкой, — он не рассказывает Дину, что ещё этот мужчина сказал. Кастиэль сидит на каменном полу подвала, скрестив ноги и проводя кончиком ножа по голени жертвы. Дин усмехается, но его глаза темнеют, когда он отпивает пиво. В последнее время он всё больше пьет, и Кастиэль не знает, хороший или плохой это знак. — Частично он прав — ты та ещё блядь. На шее Каса проступают красные пятна, и он фокусируется на своем занятии, проворчав: — Заткнись, Дин. Он старается не думать о теплом ощущении внизу живота, которое вызывает фраза. Он вырезает символы на коже мужчины — округленные и угловатые. Кас не знает, что они означают, но выглядят они хорошо. — Что это значит? — Понятия не имею. Кажется, они мне снились. Изредка ему снятся сны. Не ночные кошмары о пришедших за ним с Дином призракам, а настоящие сны. Он видит место, заполненное ярким белым светом и пением. Символы повсюду, вырезаны, вшиты, вписаны, а голоса зовут его, моля вернуться домой и рыдая, услышав, что он не может, потому что он нужен Дину. Когда голоса переходят на скорбное пение, Кастиэль просыпается, но не может вспомнить мелодию; только символы. Кожа мужчины покрыта капельками пота и крови, но последней совсем немного. Кастиэль стирает лишнее, вырезая полоски кожи, чтобы получить желаемый результат и обнажить скрытые под ней красные мускулы. В комнате холодно, что помогает замедлить кровообращение и выполнить работу должным образом. Дин больше не вмешивается и опускается в кресло, которое он поставил здесь специально для того, чтобы наблюдать. Этот человек, кажется, первый, кто спустя столько времени ещё не начал кричать, и Кастиэль восхищен. Удивительно, сколько усилий он прилагает, чтобы сдержаться. Взял себя в руки и практически не издал ни звука, когда Кастиэль протягивал нить сквозь его губы. Восхитительно, но глупо. Дин внимательно наблюдал за ним; подобный тип людей всегда привлекал его. Отказывающиеся сдаваться, отказывающиеся рыдать и кричать, как им следует. Всё это только распаляет желание сделать больнее. Дин позволяет Касу занять первые пару часов, позволяет разрывать жертву на части медленно и с расчетом, над которым так часто посмеивается Дин. — Сделай это, — говорит Дин. — Разорви его на гребаные куски и сделай это как можно больнее. Но Кастиэль не любит такого. Чаще всего он притворяется, что он снова врач — нормальный врач, каким хотела видеть его мать. У него было всего немного занятий по анатомии, и он видел труп только дважды до встречи с Дином. Они были ледяные и выглядели так, словно были вырезаны из мрамора. Легко заставить себя поверить, что даже пока они боролись и вопили, они были всего лишь кусками необработанного мрамора. Кастиэль едва замечает, сколько времени прошло, когда Дин прижимается губами к его шее, подходя сзади и обвивая теплыми руками его талию. Кас замирает, склонившись над плечом жертвы и не осознавая, что та без сознания от боли или, может, потери крови. Работа выполнена не так хорошо, как хотелось бы Кастиэлю. Он хочет продолжить резать и снимать кожу, пока от неё почти ничего не останется. Пока тело не будет полностью покрыто символами, которые ему снятся. Конечно, это займет часы, а Кастиэль знает, что у них нет столько времени. Кроме того, пришла очередь Дина. Кастиэль целует его в скулу, пробормотав, что идет за ужином. Только сейчас он понимает, как проголодался. Всё тело болит и ноет, и он так замерз, что перерыв пойдет ему на пользу. Он приготовит что-нибудь горячее и сядет дожидаться Дина у камина. Он знает, что тот наверняка убьет этого мужчину и затем захочет трахаться. И не что бы Кастиэль против, потому что его желание никогда не иссякает. Он поднимается наверх и, закрыв дверь, слышит крик. Гамбургеры. Он хочет гамбургер.VIII.
Первый раз, когда Кас видел, как Дин убивает, он стоял на коленях в луже крови. Это была не его кровь; она принадлежала корчащемуся человеку на стуле, к которому тот был привязан. Его тело было в сплошных ранах, кровоподтеках и ожогах, и Кастиэль всё спрашивал себя: «Как он может быть до сих пор жив?» Дин возвышался над ними обоими, раздетый по пояс, руки в крови — алое на бледной коже. Кастиэль пытался избавиться от предательских мыслей и голосов, шептавших, как прекрасно Дин сейчас выглядел. Он старался не думать об этом, потому что умолял Дина не поступать так. Кастиэль опустился на колени и ползал перед ним по его просьбе, молил его днями ещё когда они только выслеживали будущую жертву. И Дин заставил его поверить на какое-то время, что всё в порядке. Они перебрались из города в хижину в лесу. Кастиэлю нравились хижины и как изолированы они были. Каждый раз, когда они селились в очередной, он позволял себе надеяться, что они могут остаться здесь, могут осесть. Он был очень наивен. Дин сказал, что у него сюрприз, который обязан понравиться Кастиэлю и который ждет его в подвале. Ничего не предвещало неприятностей. Он доверял Дину и полагался на него. У него не было причин бояться. Дин включил свет в подвале, и было очевидно, что мужчина провел здесь всю неделю. Всё встало на свои места: почему Кастиэль просыпался в пустой постели посреди ночи и голоса, которые он принимал за вой ветра. Он сделал попытку кинуться вперед и освободить мужчину, но Дин немедленно прижал его к стене. — Не делай этого, док. Я не хочу причинять тебе боль, только ему. Кастиэль вырывался, бил, кричал, царапал Дина, стараясь добраться до мужчины. Тогда он узнал, насколько сильным был Дин, и это не было единственным новым опытом за эту ночь. Дин впервые ударил его. Одного удара внешней стороной ладони по лицу было достаточно, чтобы Кас покачнулся, а Дин насильно завел его руки ему за спину и защелкнул наручники. Вот только это не были обычные наручники, как понял Кастиэль, когда Дин надел подобные на его лодыжки, соединенные с цепями на запястьях. Связав, как животное на убой, он провел Каса на середину комнаты, чтобы он мог увидеть всё. Дин запретил ему говорить, предупредив, если он сделает хоть звук, всем будет только хуже, а потом поцеловал Каса в губы и принялся за работу. То, что он делал, было ужасающе, много раз Кастиэлю пришлось подавлять рвотный рефлекс. Он так хотел накричать на Дина, умолять его остановиться, пойти в постель и дать Кастиэлю обо всем позаботиться, но он не смел. Годы практики позволяли ему хорошо читать людей, и он видел, что никакие слова не изменят решение Дина. Но глубоко внутри какая-то часть Кастиэля интересовалась. Любопытство. Мысли метались в его голове, как мерцающий огонек или умирающий свет. Каково это, когда на тебя летят брызги чужой крови? Как сильно он нажимал, чтобы оставить такой глубокий порез? Стерилизовал ли он лезвие? Имело ли это смысл, если Дин всё равно собирался убить этого человека? Это выглядело так легко и естественно. Кастиэль смотрел, как Дин распиливает плоть и кости с помощью ржавой ручной пилы с тем же выражением лица, с каким он резал хлеб. Кас ненавидел себя за то, как очарован он был. Ненавидел себя за то, что хотел попробовать. Но он не испытывал отвращения к Дину. Даже когда мужчина был мертв, и Кастиэль наконец обрел способность дышать. Это была его вина, он не сумел удержать Дина на праведном пути, не смог спасти невинного, был слишком слаб. Дин подошел к нему, запустив влажные от крови пальцы в его волосы так ласково, что Кастиэль почти забыл, где они находились. Его штаны насквозь промокли от крови, в которой он стоял, но нежное поглаживание ладонью по его лицу всё меняло. Ничего не имело значения, кроме этого прикосновения. Когда Дин расстегнул ширинку, Кастиэль не сопротивлялся. Он послушно открыл рот и расслабил горло, когда Дин сгреб волосы на его затылке в кулак, трахая его рот глубоко и безостановочно. Он быстро кончил, толкаясь как можно глубже со стоном о том, как хорош Кастиэль. Затем Дин опустился перед ним на колени, освобождая член Каса всё ещё запачканными в крови руками. Его поцелуи перемешивались с укусами, прикосновения становились всё жестче, приближая к оргазму. Кастиэль пытался не думать о том, как смотрится смешанная с кровью на полу сперма. Дин наконец освободил его, отправляя обратно в хижину с шлепком по заднице и командой купаться и спать. Кастиэль не спросил, что будет с трупом, потому что был уверен, что не хочет этого знать. Впереди много похожих дней и ночей, но это была первая.IX.
Кас находится в полудреме; на каждом повороте дороги его голова падает на плечо, и он просыпается. Дин сидит за рулем, постукивая по нему пальцами и гудя в тон тихо играющей по радио музыке. Они всё ещё едут по бесконечному шоссе, выглядящему точно так же, как сотни виденных ими прежде. В темноте Кастиэль различает нечеткие очертания полей по обеим сторонам дороги, временами прерываемые густым лесом. Он снова засыпает под убаюкивающий голос Дина и покачивание Импалы. Они едут часами, и Кастиэль не знает, куда они направляются, да ему и не нужно. Дин найдет подходящее место, Дин позаботится о них. Когда он просыпается в очередной раз, машина замедляет движение, и гравий хрустит под колесами. — Дин? Сквозь окна вдруг бьет яркий резкий свет, и Кас зажмуривается. — Всё в порядке, мы просто… Нас остановил патруль. — Что? — Не волнуйся… — Ты шутишь? — Просто сохраняй спокойствие, не вызывай подозрений, и всё будет хорошо. Дин смотрит в боковое зеркало, и Кас различает приближающуюся фигуру. Луч фонаря освещает салон машины, и Кастиэль прикрывает глаза ладонью. — Ваши права, пожалуйста, — произносит мягкий женский голос. Привыкнув к свету, Кастиэль различает искаженные падающей тенью черты лица, и он не может точно сказать, красива ли эта женщина. Он представляет, что это так, что она красивая и добрая, и что у неё плохая память на лица. — Конечно. Они в бардачке, — в голосе Дина звучит вопрос, словно он хочет удостовериться, что она видит, что он не собирается потянуться за пистолетом. Кастиэль знает, что тот лежит там, но не уверен, придется ли ему увидеть, как офицера полиции расстреливают прямо на его глазах. Когда рука Дина выныривает из бардачка, в ней зажаты лишь документы, которые он передает женщине, в то время как Кастиэль пытается вжаться в сиденье. — Паспорт в моем бумажнике. Касу не требуется видеть лицо Дина, чтобы знать, что тот улыбается своей самой обворожительной улыбкой. Дин приподнимается, чтобы добраться до заднего кармана, где всегда хранит бумажник. Кастиэль успевает заметить отблеск серебра и выкинутую вперед руку Дина, и женщина падает на землю, а Дин выбирается из машины. Кастиэль выходит следом и видит, как Дин выбивает из руки женщины пистолет и наступает ботинком на рану. Собранные в хвост волосы женщины разметались, она закидывает голову назад и кричит. Кастиэль хочет сказать, что кричать бессмысленно, они слишком далеко от цивилизации. Дин снимает с неё пояс и кидает его под ноги Кастиэля. — Возьми её наручники, Кас. Но он не шевелится. Женщина смотрит на него, её глаза полны слёз, а Дин по-прежнему стоит на причиненной им ране. В ушах Кастиэля раздается пение, он видит символы вокруг неё и ничего не осознает, пока Дин не выкрикивает его имя и не говорит, что кроме него здесь никто не поет. — Нет, Дин. Нет. Не её, — он видит, кто она, кем она станет, и не может этого сделать. Он не может позволить Дину сделать это. — Что? Что, блять, ты сейчас сказал? Кастиэль наконец поднимает на него взгляд; уголок рта Дина нервно подергивается. — Я сказал «нет», Дин. Я не сделаю этого. Ты не причинишь ей боль. Его глаза округляются, и Кастиэлю хочется свернуться в клубок и спрятаться, но он держится, подняв подбородок и встречая его взгляд. — Она будет визжать, Кас. Она будет визжать, как резанная свинья. Дин убирает ногу, только чтобы нанести очередной удар и заставить её выть от боли. Дин приближается к Кастиэлю в несколько шагов, вторгаясь в его личное пространство, касаясь носом его скулы. — Они узнают, откуда мы едем и куда. Ты хочешь в тюрьму, Кас? Хочешь оказаться запертым в месте, где раньше работал? Потому что так и случится, если мы отпустим её. Кастиэль проглатывает комок в горле и качает головой. — Нет, не так. Она, конечно же, всё расскажет. Но они не попадутся. Не сейчас, по крайней мере. — Откуда ты знаешь? Что, ты у нас теперь предвидишь будущее? — Дин в ярости и едва сдерживается, сжимая кулаки, и Кастиэль знает, что поплатится за это позже. Но он поступает правильно, он чувствует это. — Возможно, — улыбается он, и его руки проскальзывают под куртку Дина, поглаживая по груди. — Ты можешь доверять мне, Дин. Верь мне. Взгляд Дина тяжел, но Кастиэль изучил его тело и знает, за какие ниточки дергать. Дин сдается, грубо отталкивая его руки. — Отлично. Блять. Отлично, хочешь оставить её в живых — разбирайся с ней сам. Он бросает в Кастиэля складной нож, которым ударил офицера, и, пнув её по пути, возвращается в Импалу. Кастиэлю требуется несколько минут, чтобы поднять женщину и отвести к её машине. Он находит аптечку и наскоро накладывает бинты, но рана не серьезная. Дин не хотел убить её, только обезвредить, чтобы можно было растянуть удовольствие. Подкрепление будет здесь совсем скоро, Кастиэль слышит их по рации, они ждут ответа. Кастиэль надевает на женщину наручники и пристегивает их к рулю, чтобы она не могла добраться до рации. — Спасибо, — шепчет она охрипшим голосом, и Кастиэль знает, каково это. Он улыбается, наклоняется и целует её лоб. — Не за что, офицер Миллс. Когда они едут прочь, Кастиэль напевает услышанную во снах мелодию, но она больше не звучит печально. Песня предвещает изменения, благие или нет, он пока не знает. Но ему не страшно.X.
В кухне тишина, пока не заходит Дин. Кастиэль простоял здесь десять минут, уставившись на деревянный паркет, будто он может чем-то помочь, будто на нем выгравированы ответы. — У тебя есть ещё один, так? Кастиэль понял это, и в его желудке всё перевернулось, когда Дин по прибытию в очередную покинутую хижину направился к стоящему неподалеку сараю. Он хотел подойти к окну и увидеть, что Дин делает, но догадаться было несложно, услышав возню и чей-то возглас. Дин не отвечает, направляясь прямиком к холодильнику и доставая пиво. В это время года в Иллинойсе прохладно, но Дин в тонкой футболке, на его лбу выступили капельки пота, и что это, кровь на его вороте? Он должен был ехать за продуктами, не… — Почему ты снова это делаешь, Дин? — пальцы Каса зажаты в кулак, и он не хочет открывать глаза, не хочет видеть ничего, кроме темноты. — В чем дело, док? — голос Дина ледяной, резкий, вызывающий дрожь. Неужели это его Дин? — Мучает любопытство? Его слова ударяют под дых, и Кас моментально распахивает глаза. — Нет, я… — Я видел твоё лицо, — Дин подступает ближе, и комната кажется невыносимо тесной. — Каждый раз, когда ты заставал меня, срезающим с них кожу, а они всё кричали и кричали. Дин отставляет пиво на стол позади Кастиэля. — Я знаю, как тебя это заводит. Как тебе нравится, когда я трахаю тебя сразу после, когда мои руки до сих пор в их крови, — теплое дыхание Дина касается его шеи, руки заключают в объятья, как в клетку. Он прижимается всем телом, налегая на Каса. — Хочешь узнать, каково это, док? Держать нож в своей руке? Заставлять их молить о спасении — они всегда умоляют, все до последнего. Они уговаривают, просят, обещают всё на свете за пощаду. А ты говоришь им «нет». Голова Кастиэля кружится от мыслей о возможностях. Он не должен. Он не может. Это против всего, во что он верит, всех его принципов. Он принял клятву защищать людей, спасать их, не наносить им вред. Не убивать. Голос в его голове надрывается, говоря ему не подчиняться, и Кастиэлю кажется, что его барабанные перепонки лопнут. Но внутри него просыпается и клубится тьма; была ли она там всегда, или её принес Дин? Кастиэль больше всего желает сделать Дина счастливым и гордым, желает дать ему что-то новое и прекрасное. Но возможно ли это? Что он может сделать, сдаться? Разорвать их отношения, сбежав? Оставить Дина на растерзание тем людям, что хотели уничтожить его? Как ты поступишь, Кастиэль, бросишь единственного человека, который любил тебя? Отвернешься от липкой, обволакивающей тьмы, шепчущей тебе на ухо, что ты нашел своё место? Дин прижимается к его спине, мягко очерчивая изгибы его тела, оставляя нежные поцелуи у основания его шеи. Голова Кастиэля кружится, но когда Дин манит его, он идет следом. Дин берет его за руку, показывает, как правильно держать клинок, где надрезать, чтобы получить желаемый результат. Дин словно дьявол на его плече, путеводная звезда, горящая так ярко, наставляющая, что и когда ему делать, завораживающая Кастиэля. Он разрезает податливую кожу, наблюдает, как тело дергается и кричит, и он чувствует гармонию. Спокойствие. И Дин так гордится им, ласково целует его, когда всё кончено, и шепчет, не отрываясь от его губ, как он красив, как идеален. Для раскаяния всегда найдется время. Они лежат рядом на холодном полу; тело мертвеца ещё не остыло. Дин целует Кастиэля в висок, притягивает его ближе и шепчет: — Мой ангел.XI.
Они сидят на диване вплотную, рука Дина лежит на его плече, крепко прижимая его к себе. Кастиэль льнет к нему, а их ноги укрывает колючее шерстяное одеяло. По телевизору идут новости, и Каса не должно это волновать, но ведущие опять говорят о них с Дином. — Мы подтверждаем, что тела Дина Винчестера и Кастиэля Новака были найдены на дне Гранд-Каньона после того, как они съехали на автомобиле с обрыва. Диктор продолжает говорить, и всё, о чем Кастиэль думает — какая она тупая. Она произнесла его имя с ошибкой. Он задумывается, разрешит ли Дин выследить и убить её, когда они смогут вернуться. Грудь Дина тяжело поднимается и опускается, и он знает, что Дин думает о том же. Кастиэль не сомневается, что они вернутся. Дин не останется без дела надолго, он не способен. У них будет какое-то время на отдых, пара месяцев, если повезет, пока полиция не сопоставит все факты и не обнаружит странности с «их» телами. Пока не всплывут новые убийства их стиля, и они снова не будут в бегах. Кастиэль знает это, но особо не возражает. Тем не менее, он спрашивает: — Это когда-нибудь кончится? Слова произнесены прежде, чем он успевает их обдумать. Дин напрягается, и Кастиэль готовится к худшему. Но Дин просто поворачивает его подбородок к себе и заглядывает ему в глаза. — Почему ты спрашиваешь? У Кастиэля нет ответа. Он пожимает плечами. Дин выпрямляется, и Касу приходится приподняться вместе с ним. Его губы накрывают губы Каса, Дин проталкивает язык в его рот, и тот послушно открывается для поцелуя, ощущая вкус Дина на своем языке и его ладони на своих щеках. Поцелуй становится всё горячее, и Кастиэль стонет, когда Дин толкает его спиной на диван и опускается между его разведенных в стороны ног, будто на свете нет ничего легче и естественнее этого. Его рука проникает под рубашку Кастиэля, большой палец обводит ареолы сосков, и Кас вздыхает, подается навстречу. И затем он чувствует это. Холодная острая сталь у его шеи. Он замирает в оцепенении, не осмеливаясь пошевелиться. Он узнает нож, Руби, вычерчивающий тонкую линию вдоль его горла, но не надрезая кожу. Пока что. — Это закончится, когда ты этого захочешь, Кас, — тот не видит ничего, кроме лица Дина, взгляд которого следует за ножом, обводящим его кадык и ключицы. Кастиэлю не хватает воздуха. — Это закончится, когда ты скажешь. Дин поднимает глаза на него. — День, когда ты прекратишь всё это, это день, когда ты умрешь, Кас. И убью тебя я. Его тон не холоден и не похож на тот, которым он говорит со своими жертвами. Он мягкий, почти успокаивающий. Дин ухмыляется и убирает со лба Каса его непослушные волосы, обводя линию его подбородка, в то время как Руби карябает кожу. Это обещание. — Когда ты больше не захочешь иметь дело со всем этим, когда ты больше не захочешь… — Дин не заканчивает предложение, но Кастиэль догадывается: «Меня». — Только так ты сможешь уйти. С помощью моего ножа, прямо здесь. Руби занесена над его сердцем, надавливая на кожу сквозь ткань его рубашки. Кастиэль шипит, когда кожа трескается и показывается кровь, но это знакомая боль, заставляющая закусить губу. Дин наклоняется и кусает, сосет его губы, ловя ртом каждый его стон. — Это закончится так, Кас. Я сделаю тебе очень приятно, трахну тебя как следует, медленно, пока ты не начнешь умолять вбиваться в тебя со всей силой, и я подчинюсь, — нож вновь скользит по его телу, и Кастиэль не может сдержаться, вцепляясь в плечо Дина сильнее, сводя бедра, чтобы прижать Дина ближе. — Я заставлю тебя молить, Кас. Ты будешь кончать снова и снова и не забудешь этого даже на том свете. Я ударю ножом в твоё сердце и буду смотреть, как густая кровь льется из раны. Дин надавливает сильнее, и Кастиэль скулит, но лезвие не разрывает кожу. У этой игры другие правила. Дин склоняется ниже, и лежащий на животе Кастиэля нож прижат их телами, вжимающихся друг в друга всё плотнее. Кастиэль не способен оторвать взгляда от Дина. — Я буду смотреть, как твоя жизнь, твоя душа, твоя благодать покидают твоё тело. И я буду чертовски горд, что это всё моя работа, что всё это сделали мои руки, — по телу Каса растекается легкость, словно его сердце готово вырваться из груди, если бы не Дин, сковывающий его. — А потом я последую за тобой. Ему нет необходимости говорить об этом, но Кастиэль понимает. Дин никогда не убьет себя, никогда не сделает это сам. Он не уйдет без борьбы, не забрав с собой как можно больше других людей. Может, он пойдет в продуктовый магазин и начнет расстреливать всех. Может, он отправится в полицейский участок и отрубит ближайшему копу голову и будет ждать, пока в него выстрелят. Ногти Дина царапают вырезанные на бедре Кастиэля инициалы, он карябает спину Дина в ответ и почему-то с нетерпением этого ждет. Кастиэль не может дождаться дня, когда Дин вонзит в его сердце нож, и он будет улыбаться, умирая, потому что это был Дин. Дин освободит его. И когда Дин попадет в Ад, Кастиэль будет дожидаться его с улыбкой на губах, как и всегда.~
— Куда мы направляемся? — Сан-Паулу. — Что там? — Мой брат. — Ты говорил, что твой брат мертв. — Что ж, Кас, я врал. — И что будет, когда мы найдем его? — Не знаю. Поживем у него какое-то время. Посмотрим, получится ли втянуть его обратно в семейный бизнес. — Семейный бизнес? Ты сказал, что Аластар… Это тоже была ложь, да? — Не расстраивайся, док. Я не мог сдержаться, твои глаза горят ещё ярче, когда полны слез. Черт, Кас, всё ведь закончилось хорошо, разве не так? У нас есть время, пока федералы достанут головы из своих задниц, и мы есть друг у друга. У меня есть ты, а у тебя есть я. И теперь мы нужны Сэмми. — Откуда ты знаешь? — Просто знаю, ладно? Ты со мной или нет, Кас? — Я с тобой, Дин. Я с тобой.