Sword and Rifle

- Эй, блохастый, а ты ещё не забыл, сколько крови мы пролили в День Падения Звезды? Со стороны свиты Правителя Волков послышалось недовольное рычание, однако сам Правитель, огромный эйринийский волк с шерстью цвета стали и вертикальным шрамом на месте левого глаза, лишь рассмеялся (если, конечно, утробное рычание, от которого остальные волки невольно присели, можно было назвать смехом), обнажив острые, как эльфийские кинжалы, двадцатисантиметровые клыки. - Забудь, полукровка, теперь мы – просто кладезь никому не нужных воспоминаний, наше время ушло. Человек (или, если читателю будет угодно, демон-полукровка) коснулся обломанного правого рога, и, прищурив глаза с чёрными белками и кроваво-красной радужкой, посмотрел вниз с парящего острова. - А знаешь, мне кажется, что мы ещё послужим этому миру. - Как знать, бог, как знать. Надеюсь, ты ошибаешься. Повеял тёплый ветерок, принёсший с собой тонкий аромат духов – человек и волк обернулись. - Всё клеймите друг друга Блохастым и Полукровкой? Невообразимо красивая девушка с длинными, до талии, волосами цвета дикого мёда, одетая в свободную тунику, звонко рассмеялась и присела рядом с волком, обняв его за шею. Остров медленно плыл над облаками, унося с собой тех немногих, кто выжил в Битве, тех, кого зовут Последними Богами, тех, кто стал последней надеждой этого мира… Эра Кровавой Луны, 3057 год от падения Звезды, первый день месяца Скорпиона. "Уургх хочет есть. Человеки – еда. Почему еда жалит? Зачем? Уургх не понимает человеков. Человеков мало. Много меньше, чем Уурхга и его братьев: Ааргха, Аанкха, Эрнугха, Арганкха, Ргууха и Ниакха. Уургх забыл счёт, которому учил человек с двумя странными пересечёнными палками, но меньше, да. Уургх помнил, что он был вкусный. Но почему Ааргх лежит рядом с Уургхом и не ест человеков? Почему-то не хочется вставать, Уургх устал. Он поспит и потом поест. Поест человеков, да, вкусно поест." Так думал огромный, трёхметровый равнинный тролль, помутневшим взглядом наблюдая, как человек среднего роста в лёгких чёрных доспехах, сотканных из паутины пауков Железной горы и в чёрной маске, скрывающей нижнюю часть лица, вытаскивает из горла его собрата чёрное, выкованное из плоти Звезды, лезвие вакидзаси. Кровь, залившая весь доспех Тени, вдруг засветилась красным светом и исчезла. - Накормил своё дьявольское порождение, Кэн? Второй человек, высокий, мощный, напоминающий скалу, мужчина с крестом на шее и в поношенном, однако ухоженном и чистом экзоскелете Ордена вытащил изо рта сигару и сплюнул: - Когда-нибудь я тебя точно пристрелю, и, видит Бог, на самом деле случайно! Сколько раз тебя просить – не суйся на линию огня, маши своими ножиками в сторонке?! Кэн, он же Эркэниэль Муншэдоу, некогда глава клана Теней сильнейшего эльфийского дома – Дома Серебрянной паутины, опустил маску и усмехнулся, кивком голову указав в сторону прислонённой к колесу их джипа снайперской винтовки размером в человеческий рост: - Это из неё-то? Почётный рыцарь Ордена Святой Кирианы, Аргорий Харстоун, снова сплюнул, вернул сигару на её законное место – в зубы, закинул на плечо винтовку весом чуть ли не с Кэна и, ворча, полез за руль. - Ей Богу, Кэн, выкинь ты к чёрту эту свою броню, это где ж это видано, чтоб освящённый девятнадцатый калибр не брал какую-то паутину?! Дьявольские козни, не иначе! - Наша песня хороша, начинай сначала! Природа и наука! - А я тебе говорю: козни всё это! - Наука! Аргорий поднял свой кулак размером почти с боевую палицу гноллей, поднёс его к носу Кэна и многозначительно им потряс: - А по-моему это, всё-таки, козни… Тень закатил глаза, махнул рукой, достал из бардачка пачку сигарет и закурил, а Аргорий, гордо подняв подбородок, резко надавил на газ, осыпав пылью трупы Уургха и его братьев… Эра Кровавой Луны, 3057 год от падения Звезды, третий день месяца Скорпиона. Город Адельгаст неподалёку от Равнины оживших скал. Если бы этот городок пришлось сравнивать с человеком, то был бы он стареющей шлюхой, одной на весь бордель где-нибудь на отшибе Тракта, искусно скрывающей свой возраст под тоннами косметики и мишуры, всеми силами поддерживающей себя в форме, дабы не потерять единственную работу, которую она, когда-то, делала хорошо, ибо больше ни на что она в этом захолустье не сгодилась, пахнущей давным-давно выветрившимися, как её красота, духами и гадким самогоном, бережно разлитым барменом по красивым бутылочкам. То, для чего эти бутылочки когда-то служили тарой, было тайной, которую унёс с собой прадед сего бармена, когда-то работавший официантом в самой Столице, откуда он эти бутылочки предприимчиво упёр. Проснулся Кэн от того, что их джип подкинуло на очередной кочке, и он довольно-таки больно шибанулся об крышу. А это значило, что они свернули с Тракта и скоро прибудут к месту назначения. Выругавшись, Кэн повернулся к Аргорию, дабы вразумить нерадивого водителя, однако по широкой улыбке напарника понял, что кочка та попалась им не случайно, и ещё раз выругался. Аргорий продемонстрировал ему средний палец и подал пачку сигарет: - Почти приехали, Кэн. - Ну, и какого чёрта мы тут забыли? - Говорил же, секретное задание Ордена, имей терпение, грешник! - Угу, знал бы твой Орден, с кем ты дружбу водишь – давно б попёрли поганой тряпкой. Паладин махнул рукой и перекинул сигару из левого угла рта в правый, что означало конец разговора на эту тему… Эра Кровавой Луны, 3027 год от падения Звезды, одиннадцатый день месяца Быка. Аргорий Хартстоун. Сирота. В свои двенадцать лет он был худ настолько, насколько это было возможно. Ноги-палочки, руки не толще батона колбасы из местной лавки, рёбра торчали так, что больно было смотреть, и лишь глаза его – серо-стального цвета – светились жизнью и интересом. Он был болен. Смертельно. Наверное, потому пьяные ублюдки, вломившиеся в их дом посреди ночи, не стали убивать его, как отца, мать и двух братьев, а лишь заперли в клетке для свиней и заставили смотреть, как они насилуют его сестрёнку. А зря. И вот теперь он шёл. Шёл, сжимая в руке огромный нож, перепачканный кровью. И никто из встречных селян, сидевших по углам, поджав хвосты, когда ночью его мать звала на помощь, не осмеливался спросить, куда он идёт и зачем несёт с собой этот нож. Да и если б кто-то осмелился, то не получил бы ответов, ведь мальчишка и сам не знал. Хотя, нет, про нож он знал, нож он нёс потому, что пальцы не разжимались. Вот так просто. Он не знал, сколько времени он шёл, куда и зачем. Он опустил голову и смотрел, не мигая, на свою тень, которая то убегала ему за спину, то снова возвращалась с другой стороны. И даже когда рядом с его тенью появилась чужая, он не поднял головы. Так они и шли втроём: он, его тень и Чужая. Когда он запинался и падал, от Чужой отделялась рука, хватала его за шиворот и ставила на ноги. Он упал. Снова. Темно. Он больше не видел ни свою тень, ни Чужую. Стало как-то грустно, ведь они почти стали друзьями. Стало светлее. Он приоткрыл веки, и солнечный свет больно ударил в глаза. Мальчик прищурился. Мягко. Когда глаза привыкли к яркому свету, он огляделся и увидел, что лежит на большой кровати, укрытый одеялом. Кровать стояла посреди комнаты, залитой солнечным светом, который пробивался сквозь огромные, до пола, окна. "Какие странные окна", - подумал мальчик и опустил ноги на пол, покрытый ковром, похожим на серебристую паутину. Он выпрямился и только сейчас понял, что ему не больно. Не больно дышать, стоять. Он опустил глаза вниз и обнаружил, что его ноги больше не такие, как у новорождённых телят. Скорее как у посыльных, бегавших из их деревни в город, по несколько десятков километров в день. Его тень была широкой, крепкой. А вот Чужой не было. - А где Чужая? Он и не заметил, как спросил это вслух. - Я обменял её. У стены, опёршись на неё, стоял человек, скрестив руки на груди. Он был среднего роста, ладный, кожа его была смуглой, глаза ярко-алые, волосы белые, как снег, светились на солнце, а вот лёгкая чёрная броня, казалось, ела солнечный свет. Он отошёл от стены и встал спиной к свету. Тени не было. - Понятно. А у кого? - У Него. Вы, кажется, зовёте его Падшим. - Зря, дядя. Хорошо обменял? - Не знаю, тебе решать. - Ну, тогда скажи, на что? - На твою жизнь. Мальчик немного подумал и ответил: - Не знаю. Может, и хорошо. - Хороший ответ. Скажешь, как решишь. Человек подошёл к мальчику, наклонился и по-взрослому протянул руку: - Меня зовут Эрканиэ... Нет. Моё имя Кэн. А твоё? - Аргорий. Аргорий Хартстоун, дядя. Кэн затянулся сигаретой и посмотрел в окно, однако не видно было ни зги, поэтому он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза… Эра Кровавой Луны, 3027 год от падения Звезды, одиннадцатый день месяца Быка. Кэн. Наёмник. Он никогда не интересовался людьми, не понимал их. Они постоянно убивали себе подобных, устраивали войны, плели заговоры. Он всегда считал их глупой и недалёкой расой, однако, благодаря им, он, последний Тёмный Эльф этого мира, мог прокормить себя. Пять спортивных мотоциклов неслись по ночной дороге, ревя моторами так, что саблезубый варгах двух метров в холке, дравший тело какого-то неудачливого путника на обочине, поджал хвост, схватил свою добычу, и, хрипя ругательства, удалился в темноту, оставляя на свежей весенней траве кровавый след. - Кэн! Кэн, мать твою! Крик капитана королевской стражи, Дэмиана, гнавшего на своём "Идзуки" справа от Кэна, уже минуты три не умолкал в гарнитуре ассассина, однако он надеялся, что этот солдафон умолкнет сам по себе. Зря. - Да, Дэмиан, слушаю. - Сколько их? - Полсотни мечников, человек двадцать стрелков и один крупнокалиберный пулемёт. - Справимся? – Дэмиан мотнул головой назад, указывая на троих кадетов-снайперов, ехавших позади на штатных "Вондах". - Вполне. Вчера вечером, когда он сидел и читал "Учения о биологии" некого Г.Р. Эльвусона, в дверь его трёхэтажного особняка позвонили. Сетуя на то, что он так и не узнает о том, как же безопасно вырезать ядовитую железу термиунской жабы, Кэн пошёл открывать. На пороге стоял пришибленного вида парнишка, который выпалил что-то вроде: "Вамписьмогосподинбес", сунул Кэну письмо чуть ли не в зубы и пулей рванул сквозь аккуратно подстриженные кусты к воротам усадьбы. - Вот ведь зараза, на кой чёрт тебе дорожка?! Кэн с грустью посмотрел на изломанные пареньком кусты и решил про себе больше никогда их не подстригать, надоело. Ну да ладно, зато будет парню что рассказать девкам, как он к самому Бесу письмо носил и целёхонек остался. Бес – это Кэн, так его прозвали местные за цвет глаз и за то, что живёт он тут аккурат как семь сотен лет, юбилей, кстати. Эльф запер дверь, поднялся в гостевую залу, плюхнулся в кресло и открыл письмо. "Глубокоуважаемый Кэн! Обращаюсь к Вам по причине того, что на юге моих владений было учинено восстание великое и нужна мне помощь Ваша, глобокоуважаемый. Оплатой Вам будет двенадцать миллионов золотых монет. Ежели Вы согласны, то прибудте тотчас в резиденцую мою, дабы могли мы обсудить детали. Его Величество, король Эраст Первой" Кэн усмехнулся заковыристым выражениям, записанным явно под диктовку каким-нибудь подслеповатым писарем, скомкал сие недоразумение и бросил в корзину для бумаг, но не попал. Бумага упала на ковёр, сотканный из паутины и Арахна, огромная серебристая паучиха, дремавшая на потолке в дальнем углу залы, осуждающе посмотрела на Кэна всеми четырьмя парами глаз. - Ой, да ладно тебе! Кэн поднял бумажку, аккуратно опустил в урну, и пошёл заводить свой мотоцикл "ВБМ", а Арахна ещё долго "цокала" ему в след про то, какой он неряха и шалопай, и каким примерным мальчиком был его отец.