Тигриный лог

Выбрав не самый ранний рейс, чуть за полдень я была у Хэинса. Спрятавшийся в зелени храмовый комплекс в дюжину зданий, как озорник вздернул к небу углы своих серых крыш, припекаясь на солнце. От выметенных тропинок немного парило жаром, и я, поинтересовавшись у бродивших служителей, где тропа к Тигриному логу, была награждена удивленным молчанием. Не понимая, почему со мной не заговорили, я искала более разговорчивых людей, пока не добилась хоть чего-то от подметавшего двор возле главной постройки мужчины, усмешки и комментария: «Зачем это девочке? Это же мужская обитель!». Покружив ещё минут пятнадцать по территории, я вернулась к нему и настойчиво попросила указать мне направление к этой предназначенной сугубо для сильного пола цитадели. Дворник поднял погрубевший коричневый палец и ткнул им туда, где поднимался склон самой крутой и высокой горы. - А я там не заблужусь? – поинтересовалась я, определяясь хоть с каким-то ориентиром. - Путь один, - так же немногословно заключил рабочий и, подняв передо мной пыль резкими движениями метлы, обозначил окончание аудиенции. Путь был один, но он не уточнил, что головоломный, ногивывихивающий и подвергающий жизнь ежесекундной опасности. Если это была единственная дорога к Тигриному логу, то я засомневалась, что в нем недавно появились обитатели. Тропа была не хоженой лет двести! Заросшая репейником, колючими кустарниками и цепляющейся травой по пояс, она вилась под приличным углом вверх, не подразумевая хотя бы подобия ступенек или указателей. Я шла наугад, придерживаясь установки «прямо» и интуитивно предполагая, где можно разместить монастырь, для чего иногда задирала голову и рассматривала отдаленные виды. К слишком просматриваемым пространствам я не двигалась, как и к чересчур рубленым, скалистым. Где-то в таком же лесу, как тот, что вокруг Хэинса, только выше и надежнее сокрытый, живет своей тихой жизнью монастырь. Обдирая ладони и коленки, поскольку не раз упала на те и другие, я карабкалась среди зарослей и каменистых насыпей, молясь о том, чтобы тут не водились ядовитые змеи. Или хотя бы не набросились на меня, поскольку из курса краеведения в младшей школе я точно знала, что змеи тут есть. Со времен молодости моего отца явно что-то изменилось. Или он был куда более крепок и шустер, чем я. Прошло намного больше часа, когда я оказалась перед старинными воротами, возвышающимися в два моих роста. Не выглядящие ветхими, они выдавали свою допотопность скорее стилем и формой, которая была отлично реконструирована и подлатана, отливая на солнце новенькими металлическими заклепками, гвоздями и болтами. Петлями, наверное, тоже бы сияли, но они мудро вделались со стороны жилой части, так, чтобы с них невозможно было снять дверцы – обдуманная страховка прошлых времен, когда могли ждать нападений и штурма. Стены из валунов, столь же высокие, как и ворота, заканчивались черепичными козырьками, но между ними оставались проёмы. По ту сторону вдоль стен должно быть обходной коридор. Хотелось бы мне увидеть изнутри, что там и как. Но в округе, утонувшей в горной глуши и прохладе деревьев – тут было куда свежее, чем внизу, - не слышно было ни звука. Монастырь казался вымершим. Не хватало стервятников над головой и покаркивания ворон. Вообще, всей атмосфере больше бы пошли руины, разруха и истлевающие доспехи, будто когда-то тут прошёл великий бой, и с тех пор место осталось нетронутым. В этой недоступности, в этом одиночестве следы недавнего строительства резали глаз киношностью. Но достаточно любоваться, пора было переходить к действиям. И я постучала в маленькую калитку, вставленную незаметно в ворота. По толстому дереву мои удары почти не раздались. Набравшись смелости, я постучала ещё раз. Потом ещё, сильнее и громче, пока, напугав меня, резко не отворилось окошко в этой калитке, которое я бы и не заметила, не растворись оно. Перекрытое вертикально тремя прутьями, квадратная прорезь нарисовала мне узкие недовольные глаза под черными бровями. Отпрянув невольно назад, я ждала, что у меня спросят. Ничего не спросив, недовольные глаза закрыли окошко. - Кхм… - растерялась я, запоздало подумав, что можно было бы и самой задать вопрос. Время шло, но возвращаться ко мне никто не собирался. Я постучала опять. И ещё. Я настолько некрасива, чтобы так испугать бедного монаха? Испуганным он не выглядел, да и я не была настолько Квазимодо. Костяшки пальцев начали краснеть. – Простите! Извините, могу я только спросить вас? Окошко опять резко распахнулось. Всё тот же взгляд. - Извините, я хотела спросить… можно? – смотря на меня, не моргая, он не исчезал не прощаясь, как в первый раз, и это, судя по всему, было позволение продолжать. – Мне нужен один молодой человек… он у вас тут учится… или служит… или работает, я не знаю, как правильнее назвать. У вас же тут есть молодые люди? Моргнул. Помолчал. Захлопнул окошко. Плечи мои опустились, ощутив рюкзак, полупустой, с бутылкой воды, мобильным и закусками, чтобы не проголодаться за день. Руки обвисли и я повернулась спиной к воротам, оглядев небольшую вытоптанную площадку. Справа возлежал булыжник, подходящий как раз для того, чтобы паломник присел на него, развернув узелок с едой, поставил рядом посох и передохнул. Какое изумительное гостеприимство в святом месте! Я опустилась, поправив свою юбку, и достала расписание автобусов, распечатанное дома. Отлично, вот и выяснила, кто сорвал мой первый поцелуй! Два часа пути в одну сторону и никакого результата. Чудеснейшая прогулка с максимальной затратой сил и минимальной отдачей равной нулю. Расправив сложенную дважды бумажку, я повела пальцем; так, ближайший автобус обратно, будет… будет… будет завтра. Не поняла. Я же смотрела вчера и… и спутала день! Более поздние маршруты были по будням, а сегодня выходной, и автобусы от Хэинса уже не пойдут, даже если я скачусь отсюда за полчаса. Что же делать? Ловить такси? Тут вряд ли ездят часто машины. Вызвать? Для начала надо предупредить маму, что я могу оказаться дома очень поздно, я ведь соврала ей, что пошла гулять с подругами, а сама унеслась в такую даль. Боковым зрением я увидела движение и оторвалась от своих мыслей. Открывшаяся калитка выпустила лысого невысокого старика, зашагавшего ко мне. Подскочив, я почтительно склонила спину и, не разгибая её, уставилась на его босые морщинистые ноги, выглядывающие из-под длинных темно-серых, синеватых одежд. - Прошу простить брата привратника, дитя моё, - теплый и располагающий голос позволил мне поднять взгляд. Рукой дедушка позволил мне выпрямиться. – Он монах Тигриного лога, и ему нельзя говорить с женщинами, даже столь юными. Возможно, ты не знаешь о наших строгих запретах… - Простите, я не знала, что нельзя даже говорить… - опять поклонилась я, боясь оскорбить чем-то по очередному незнанию обитателей загадочного места. – Но я знаю, что туда нельзя девушкам. - Что же ты хотела? – улыбался спокойно старик, засунув в противоположные широкие рукава свои ладони, где они и потерялись. - Я… - засуетившись, я перекрутила на одной лямке вперед рюкзак, расстегнув боковой карман и изъяв из него потерянную неизвестным юношей нашивку. – Мне нужно найти одного человека, только и всего. Настоятель, которым являлся, по-видимому, мой пожилой собеседник, чуть посерьёзнел, узнав знамя своего монастыря. Подойдя ближе, он внимательно вгляделся в вышитый ромб в моей руке. - Откуда это у тебя? - Я объясню, если вы поможете найти его владельца, - пообещала я. Старик нахмурился, не оценив моей просьбы. – Прошу вас! Мне очень нужно знать, кто был тот парень, что вчера ночью спускался отсюда. - Почему он сорвал её? - Он не срывал, а оторвал, случайно! И я не видела его лица… - покраснев, вспомнила я всё, что произошло тогда. - Чем же тебя так заинтересовал тот растяпа, что ты преодолела Кошачью тропу? - Он… - я помедлила, признаваться или нет? Всё-таки, с буддистами лучше быть честной, они люди веры и религии, зачем врать? – Он поцеловал меня и, кажется, тоже меня не видел. - Оскверненный монах, - прищурился настоятель и обернулся через плечо, окинув взором стены. – Никто не признается в этом поступке, девочка, а насилу пытать у нас не принято. Никто не признается, потому что за это будет исключен. А исключенным никому не хочется быть. - Но как же?.. - И я не могу оставить подобного ученика здесь, - кряхтя, дедушка завел руки за спину. – А как узнать? Вчерашней ночью была ежегодная традиция Распахнутых врат. По обычаю, на третий день после посвящения, когда наши новички узнают все тяготы монастырской жизни и знакомятся с ними лицом к лицу, мы даём последнюю возможность передумать и уйти. Просто открываем эти ворота на всю ночь и, если юноша понимает, что не выдержит трудности аскета, которым должен стать, то имеет права без объяснений и упреков уйти. Никто не следит за входом от заката до рассвета, но если порог переступлен, то обратно уже заходить нельзя. Никто раньше не пользовался этим, чтобы сходить куда-то, сделать свои дела и вернуться обратно. Я замолчала, не зная, стоит ли продолжать свой поиск, если это приведет к изгнанию моего светлого рыцаря из обители. Сжав ткань с изображением тигра, я потупилась. - И как ты надеялась его узнать, если не видела лица? – проникнувшись моей растерянностью, полюбопытствовал старик. Я выдала то, с чем и пришла: - Но ведь он же потерял нашивку с рукава… - Уже вчера днем я не видел ни одного, у кого бы её недоставало, - настоятель задумчиво покивал самому себе. – Когда-то здесь было более пяти сотен воинов. В прачечной хранится достаточно таких вышивок, чтобы незаметно заменить пропажу. А так как своей одеждой мальчики занимаются сами, то никто не выведает, кто же пришил себе вчера новую. Они совершенно одинаковые. - Мальчики? – глупо потерялась я. - Нашивки, - улыбнулся старик. – Итак, ты никак не опознаешь монаха, что нарушил правило. - Я могла бы… я думаю, что узнала бы его, если бы обмолвилась хоть словом. - Но им нельзя говорить с девушками, - напомнили мне, и я превратилась в красного рака. Захотелось попятиться отсюда бочком, как он. – Что же будем делать? Я тоже желаю узнать ослушавшегося. - А внутрь мне заходить никак-никак нельзя? – стесняясь, промямлила я, заглядывая за спину дедушки. - Да, женщинам запрещено проходить внутрь, - я начала огорчаться, но он добавил: - Но в истории бывали и исключения, когда у нас просили защиты, крова или больные и немощные, которым некуда было деться, оказывались у порога. Таких мы принимали, кем бы они ни были. - Как же больные и немощные залазили в эту недоступную чащу? – сорвалось у меня. Одышка от лихого подъема долго мучила меня, прежде чем я стала ломиться в монастырь. Настоятель критически приподнял одну седую бровь, задумавшись, кажется, глубже, чем даже я. Давно ли он совершал подъем и спуск, чтобы оценить масштаб трагедии? – Автобусы от храма сегодня больше не пойдут, и я прошу у вас крова. Пожалуйста, не оставите ли вы меня на ночь? - При храме Хэинса есть гостевая для пилигримов, - развел руками старик. – Там ты можешь переночевать. - Если я попытаюсь сейчас спуститься, то сломаю ногу и точно окажусь больной у порога, - кажется, я сама ответила себе на вопрос. Заинтригованные юношами или знавшие их до того, как они обратились в монахи, девушки притаскивались сюда и прикидывались болящими, чтобы попасть внутрь. Или я буду первой негодяйкой? Настоятель впился в меня глазами и замолчал как-то по-особенному. Я боялась нарушить его немые размышления. Кто знает, о чем он думает? По крайней мере, это первый человек за полдня в этих местах, что соизволил растолковать мне что-то и сообщить, и обошелся по-человечески. - Ты должна будешь оставить телефон у брата-привратника, - вдруг сказал он. – Я дам тебе взглянуть издали на посвященных, а ты станешь такой незаметной и тихой, что никто, кроме меня и нашего верного стража не узнает о твоём присутствии. Завтра утром ты отправишься домой. - О, спасибо, спасибо огромное! Я только позвоню маме и предупрежу, что вернусь утром… - горячо поблагодарила я уже удаляющийся силуэт лысого учителя, или директора, кем бы он ни считался в этой школе боевых искусств. Калитка осталась приоткрытой и я, закончив звонок, побежала к ней. С той стороны, придерживая дверцу, стоял высокий часовой, возвышавшийся надо мной, словно башня. Его лицо было закрыто черным платком, как у африканских бедуинов, и сверху накрыто так же, так что оставались одни те черные глаза, которые до сих пор не могли заговорить со мной, но смотрели пристально и зорко. Я окинула его с головы до ног. На поясе висел японский меч, и одет он снизу был в нечто среднее между юбкой и шароварами со складками впереди, посередине. Кажется, эта самурайская одёжа называлась хакама. - Ну, привет, принц Персии, - кивнула я ему, пройдя мимо под его неотступно следующим за мной взором. Больно уж он похож был на персонажа компьютерной игры. Он указал мне рукой туда, куда ушел настоятель и я, оторвав от него глаза, поспешила дальше.